Дмитрий Боев
Отморозки
Обожаю Дальний Восток! Всего два времени года – зима и лето. Зима холодная, лето жаркое. Почти не бывает грязи и слякоти, обычных для моего родного Черноземья. И главное, круглый год солнце.
Вот и сейчас, мороз и солнце - день чудесный. Ну, по совести сказать, не такой уж и чудесный. Мороз за тридцать и сильный ветер. Наш батальон на полевом выходе. Стою – курю. Из под воротника тулупа торчат только глаза и сигарета. Вдруг, вижу, проходит мимо меня солдат – ворот бушлата опущен, уши шапки подняты, собственные его уши опухли и налились малиновым цветом.
- Э! Боец! – говорю. – У шапки уши опусти, а то свои скоро отвалятся!
- Да, ни чо, товарищ капитан, нормально, я так.
- Ка-а-акой нормально?! Уши опусти!
- Да мне так хорошо, товарищ капитан!
- Да как тебе хорошо! Хорошо должно быть мне! Уши опусти, мне уже ваши отморожения лечить надоело!
Солдат в ответ что-то промямлил, махнул рукой и побрел от меня проч.
- Куда?! Стоять! Сюда иди, сука!
Солдат вернулся.
- Уши опустил и свободен!
- Да ладно вам, товарищ капитан, - снова занудил солдат.
Теперь он меня достал. Я повернулся, подобрал какую-то палку и треснул ею бойца по голове.
- Уши опусти!!!
Уши были моментально опущены и подвязаны под подбородком. Солдат ушел, а меня все еще трясло от ярости. Неподалеку стоял и смеялся наш инженер.
- Чего ржешь?! – накинулся я на него.
- Нет, я ничего, все правильно – не май месяц. Просто, смешно.
Действительно, смешно. Почему я уговариваю солдата беречь свои уши? Это же не мои уши! А ведь приходится. Как никак, я начмед части.
Вообще, у меня часто складывалось впечатление, что солдаты свои уши, руки, ноги на время службы берут напрокат. Ну, ничем больше нельзя объяснить такое пренебрежительное отношение к своим частям тела. Как будто вернутся они на гражданку, и им на складе каком-нибудь все новое выдадут.
Пробовал я с этим бороться. Как-то, опять же, на полигоне, зимой, собрал роту и стал читать бойцам лекцию об отморожениях. Стараюсь говорить языком простым, понятным даже такому чудовищу, как русский солдат.
- Вот, работаете вы в поле, или занимаетесь. Вам холодно. В первую очередь пальцам ног и рук. Потом пальцам становится не просто холодно, а больно. Боль постепенно усиливается. И вот в этот момент нужно бежать на пункт обогрева (не знаю где как, а у нас такие пункты оборудовались в обязательном порядке – палатка с печкой, или хотя бы костер, но что-то такое было). Если же пальцы болят все сильнее, потом им становится невыносимо больно, а потом вдруг становится хорошо, тепло, то все – момент упущен. Пальцы вы уже отморозили. На пункт обогрева бежать поздно. Нужно бежать ко мне, чтоб я ваши пальцы побыстрее оттяпал.
И тут одно тело из первой шеренги с глазами эмбицила чешет репу и говорит:
- Да-а-а, как бы не "пропустить" (слово матерное) этот момент?
Офицеры просто рухнули от смеха. Мне было не смешно. За последствия отвечать то мне!
Национальный вопрос
прелюдия
На военно-медицинском факультете в нашем отделении учились двое парней из Таджикистана. Один был русским и постоянно подшучивал над другим – таджиком. Тот был в целом отличным парнем, но очень обидчивым. Причем человеком он был сдержанным, и обида его выражалась лишь поджиманием губ и сжиманием кулаков так, что белели костяшки пальцев. Максимум, что он мог себе позволить, это бросить об стол какой-нибудь предмет, например ручку. Но это была уже крайняя степень возбуждения.
Звали его Манучехр Хабибулоевич, для нас – просто Манучер. Дело в том, что буква «х» в его имени по таджикским правилам не произносилась, точнее, произносилась простым придыханием. Ох, и натерпелся он от нас со своим именем!
Сначала мы пытались его имя сократить. Но он утверждал, что это имя не сокращается. Мы не поверили и в итоге ужали имя до Манура. Так он и проходил Мануром до выпуска. Это все, конечно не обидно и не смешно. Но что вытворяли с его именем преподаватели! Почему-то большинство из них никак не могло произнести «Манучехр» и все время говорили «Манучхер».
Особенно досталось Мануру на кафедре инфекционных болезней. Наша преподавательница, старая карга, ну никак не могла усвоить таджикского произношения (хотя сама была Генриеттой Васильевной Блятхер).
- Манучхер Хабибулоевич! - каждый раз обращалась она к Манучеру.
- Манучехр, - поправлял он ее сквозь зубы.
- Ой, извините, - извинялась она, и через пять минут: - Манучхер Хабибулоевич!
Стоит ли говорить, что весь цикл инфекции Манур просидел сжав зубы, губы и кулаки. А ручку свою он сломал.
Разумеется, мы не могли не подхватить такую подколку, да и вообще по поводу национальности над Манучером подшучивали часто.
На рынке соседи по комнате все время хотели снять с Манура штаны. Однажды они выбирали на рынке мясо. Какие-то молодые продавщицы настойчиво предлагали им свинину. Манучер же, как всякий восточный человек, к свинине относился с подозрением. Ребята объяснили девчонкам, что человек, мол, обрезанный – ему нельзя (надо сказать, что внешне Манучер почти не отличался от русского). На что те заявили, что отдадут кусок мяса бесплатно, если им покажут обрезанный член. Парни принялись уговаривать Манура, но тот был юношей скромным и демонстрировать свои гениталии отказался. В конце концов, штаны с него чуть не стащили силой – с деньгами тогда была напряженка, а тут хороший кусок свинины нахаляву!
- Да я всему рынку член покажу, если за это мясо дадут! – кричал на Манура один из соседей. - Но у меня не обрезанный, за мой не дадут!
С тех пор и пошла традиция, предлагать всем продавцам женского пола полюбоваться на член Манучера.
история
Было это еще при Советском Союзе, во времена тотального дефицита. Один наш офицер достал для своей приболевшей тещи ящик «Боржоми». Притащил он его на службу и приказал одному из солдат помыть бутылки, поскольку те были пыльные.
Есть в армии неписанное правило: любой приказ, который может быть понят неправильно, понимается неправильно. Солдат все бутылки вскрыл, вылил из них минералку и отмыл их до блеска.
Через некоторое время слышу из соседнего кабинета крик:
- С..а!!! Ты что наделал?!
Захожу посмотреть. Офицер бьет солдата и ругает:
- Ну, чего ты тупой такой?! Ты ж не узбек!!!
В то время узбеки в армии считались эталоном тупости, а этот солдат был прибалтом.
- А за что ты его бьешь? – говорю. – Ты сам виноват – неправильно отдал приказ.
- А как его отдавать?! Тупорылым?!
- Ты забыл сказать одно слово.
Офицер задумался:
- Пожалуйста, что ли?
- Снаружи!
пояснение
Эту историю рассказала нам одна женщина. Как-то моя жена попала в госпиталь. Я пришел ее навестить. С ней в палате лежали еще две женщины, и в это же время их мужья пришли навестить их. По такому случаю стихийно возник небольшой сабантуйчик. Там и услышали мы эту историю.
кульминация
Выписалась моя жена из госпиталя. Сидим на занятиях. Тот самый цикл инфекционных болезней. Генриетта Васильевна Блятхер где-то бродит, и мы травим байки. Моя жена пересказывает ту самую историю, услышанную в госпитале. Нам уже скоро в войска, поэтому байки из реальной армейской жизни все благодарно впитывают.
И вот моя жена добирается до того места, где офицер отчитывает солдата:
- …Ты ж не таджик!!!
И все отделение взрывается хохотом. Громче всех ржет Саня – уроженец Душанбе. Не смеется только моя жена – по ее мнению время смеяться еще не пришло, и Манучер – уж от нее то он такого удара не ожидал.
Фингал
В двенадцатом часу ночи ко мне в дверь постучал посыльный.
- Начмед дивизии срочно вызывает вас к телефону.
Прелесть проживания в военном городке состоит в том, что в любой момент ты досягаем для всех. Вообще то для подобных вызовов существует телефон. Но я не дал установить его в своей квартире. В предыдущем гарнизоне он у меня был. И звонили мне по любому поводу и без такового. Поэтому переехав, я решил, что ради чего-то важного ко мне пришлют посыльного, а из-за ерунды поленятся. Я оказался прав. Правда, ради телефонного разговора приходилось тащиться в штаб, но большинство ночей я спал спокойно.
- Слушаю, капитан Боев, - буркнул я в трубку, притащившись к дежурному по части.
- Привет, спал?
- Нет еще.
- У тебя в батальоне есть такой рядовой Конев?
- У меня их четыреста человек, и все животные, может и Конев затесался.
- Я тебе говорю – есть у тебя рядовой Конев.
- Возможно…
- Значит, узнай в какой он роте и посмотри, все ли с ним в порядке.
- Ну, если я его фамилии не помню, значит, при смерти он не лежит.
- Короче, посмотри его и держи на контроле.
- Понял. А чего вдруг суета такая?
- Да, телега по нему какая-то пришла, я сам точно ничего не знаю.
Это мы понимаем. Телеги по поводу жизни и здоровья военнослужащих срочной службы в разные организации приходят постоянно. Особенно популярны письма в военную прокуратуру и в комитет солдатских матерей. Прокуратуры в этот раз можно не бояться. Те приезжают без предупреждения. Скорее всего, опять заявятся парочка сердобольных тетушек в сопровождении десятка полковников и генералов, а часть будет стоять на ушах. Как обычно, всех обзовут преступниками, в какой-нибудь газете напишут статью об издевательствах офицеров над «солдатиками», о жутких условиях службы, а потом все обо всем забудут и все останется по-прежнему. И мы успокоимся до приезда следующей проверки.
Так было всегда. Поэтому я, конечно, не кинулся разыскивать какого-то Конева, а спокойно вернулся домой, подумав, что будет день – будет пища.
Однако, на этот раз я ошибся.
На утреннем разводе выяснилось, что телегу о разных наших ужасах накатал папа солдата на имя командующего округом, и этот командующий со своими замами и с командующим армией со своими замами будут у нас уже через час. Редкая для армии оперативность. Ну, хоть тетеньки на этот раз отменяются. Тут же я узнал, что Конев пришел к нам с последним призывом и сейчас служит в мотострелковой роте.
Больше всех, конечно, волновался комбат. Первым к ногтю был призван командир роты. Он получил указание подготовить Конева к встрече с проверкой, т. е. помыть, приодеть и т. п. Ротный умчался выполнять приказание, а комбат подозвал меня и психолога и приказал проконтролировать ротного.
Придя в казарму, мы увидели следующее. Конев, довольно щуплый парнишка, был одет как Робинзон Крузо на двадцать восьмой год жизни на необитаемом острове, при условии, что все эти годы одежда не стиралась, а на его лице красовался огромный темно-фиолетовый свеженабитый фингал. Рядом стоял верзила-сержант с виновато опущенной головой. А перед ними стоял ротный. Он был вне себя.
- Я тебе что вчера сказал?!!! Ни на шаг от него не отходить!!! Чтоб он был свеженький, как садовый огурчик!!! Новенький, как только что с витрины!!! Одет в новую форму!!! – распекал ротный сержанта.
- Это у него рабочка, подменка сохнет, он вчера постирался, - вставил свое слово сержант.
Лучше бы он молчал. Потому что за эту фразу он тут же получил в морду.
- Я сказал в новой, а не в стиранной!!! Да и какая мне теперь разница, в какой он форме?!!! Ну, дайте только проверке уехать, я вам всем рожи разворочу. Быстро рожай новую форму!!!
- Нету новой, - сказал сержант, утирая кровь с губы. – У него подменка нормальная.
- Убью. Ладно, быстрей переодевайте и на плац его, к комбату.
На плац мы с психологом вернулись первыми.
- Ну, как там Конев? Все нормально? – поинтересовался комбат.
Я не нашелся что ответить.
- Сейчас приведут, - дипломатично доложил психолог.
Ротный привел Конева. «Подменка» была немногим лучше «рабочки», сапоги сильно хотели есть.
- Это что такое?!!! – в минуты волнения комбат переходил на ультразвуковой визг. – Это вот так вы его приготовили?!!! Ну, спасибо, мотострелковая рота! Это что за сапоги?!!!...
- Что он орет? Какая теперь разница, какие на нем сапоги? – прошептал мне в ухо психолог.
- Кажется, лица он еще не видел.
Действительно, у комбата была привычка очень низко на глаза надвигать кепку, и сейчас взгляд его медленно поднимался снизу вверх, открывая все новые подробности солдатского облика.
- …А штаны?!!! Это что?!!! Штаны?!!! Это набедренная повязка!!! Макси!!! Покажите мне на них место, где нет дырки!!! У ваших жен купальники более закрытые!!! А китель?!!! В чем он его стирал?!!! В мазуте?!!! Который на Камчатку не довезли?!!! Это ты, Конев, с Камчатки мазут стырил?!!! Чтобы форму в нем стирать?!!! А карманы кто ему оторвал?!!! Ты что в этом кителе в сечу ходил?!!! Его на тебе монголы порвали?!!! На Куликовом поле?!!!...
И тут комбат увидел лицо.
- …А… - последний раз взвизгнул он и поперхнулся.
- Ну, ладно, сынок, иди уже… - после паузы сказал комбат, растирая грудную клетку в области сердца.
Конева увели, вытряхнули из нового камуфляжа какого-то сержанта, и переодели. Грустили только комбат и ротный Конева. Остальные едва сдерживали смех. До приезда командующего оставались считанные минуты.
- Доктор, что можно сделать? – в комбате не умирала надежда, в армии считается, что врач, имея жгут, дыхательную трубку, шприц-тюбик промедола и башенный ключ, способен на все.
- Ничего, - не люблю разбивать надежды, но приходится.
- Позови жену, - а вот это неожиданно.
- Зачем?
- Пусть замажет.
Моя жена действительно хорошо умеет пользоваться косметикой, и к ее услугам в части уже неоднократно прибегали. Именно для сокрытия различных побоев.
- Не надо, хуже будет, - возразил я.
- Почему?
- Такое все равно полностью не закрасишь, зато будет видно, что пытались скрыть.
- А ты как думаешь? – обратился комбат к психологу.
- Док прав, за такое еще больше получим.
- Куда больше то? Уже и так хана. Зови жену, может что-то придумает.
Надо отдать должное моей супруге, она справилась с задачей. Конечно, полностью фингал она замазать не смогла, зато он стал выглядеть как давным-давно поставленный, а то что его замазывали, видно не было. Проверка тоже прошла на удивление спокойно. Три генерала и штук двадцать полковников поболтали по душам с солдатом. Конев оказался нормальным парнем, плакаться на жизнь свою несчастную не стал, переводиться из части отказался, увольняться из армии тоже. На этом проверка свернулась. Генералы с полковниками расселись по вертолетам и улетели. А у нас все осталось по-прежнему.
Справка
На любой работе, хоть иногда, приходится совершать должностные преступления. И в работе врача тоже, не исключая врачей военных. Одним из таких преступлений является выдача ложной справки. Ну что поделаешь? Люди просят, всем не откажешь.
Но, однажды справку у меня не попросили, а… Я даже не знаю, как это назвать.
Сижу как-то в медпункте, никого не трогаю. Вдруг влетает ко мне один офицер, назовем его Иванов, и с порога, без намека на просьбу и последующую благодарность, заявляет:
- Дай мне справку!
Сначала я хотел его сразу послать, но сдержался. Ни слова не говоря, я его как следует осмотрел. Во время осмотра я последовательно хмурился и многозначительно хмыкал, а потом со всей возможной серьезностью сказал:
- Слушай, а ты действительно серьезно болен, - после чего развернул перед ним только что придуманную клиническую картину.
Он попытался, было объяснить мне, что зашел просто так, за справкой, но я твердо стоял на своем. В конце концов, я убедил его в наличии серьезного заболевания, прописал лечение, какое, сейчас уже не вспомнить.
- Но главное, - сказал я, - Избегать малейших физических нагрузок. Строгий постельный режим. Вставать только в туалет, есть – сидя.
Выдал я ему справку, в которой написал диагноз – оофорит*.
Перепуганный Иванов пошел домой, показал справку жене, объяснил с моих слов, какая это страшная болезнь и что теперь ему нельзя даже ходить. Жену огорчил особенно последний факт, поскольку она как раз хотела его припрячь к домашнему хозяйству. Но, что делать? Сама встревожившись, она понесла справку мужа в строевую часть. В строевой, где работают в основном женщины, она поделилась своим горем, ну а те в порыве сочувствия и любопытства позвонили мне. Им я честно объяснил, что такое оофорит. В ответ услышал лишь хохот.
Я не знаю, что устроила Иванову дома жена. Знаю лишь, что из штаба она вышла в ярости, а минут через двадцать после этого Иванов, полный созидательной энергии, вернулся на работу. И еще я знаю, что через десять минут после нашего со строевой телефонного разговора, ко мне влетел комбат и чуть было не порвал меня на кусочки. Спасся я только своевременным рассказом о том, как все на самом деле было.
- Ну, ладно, - сказал комбат, - С Ивановым я еще поговорю, а ты так больше не шути.
И я больше не шутил, честное слово!
*Oophoron (лат.) – один из придатков яичника, обычно их воспаление называют аднекситом.
Смешанные чувства
Городок был очень старый. Казармы представляли собой одноэтажные бараки, и «удобства» были, что называется во дворе. Мало того, даже к таким «удобствам» доступ был сильно затруднен. Бетонная плита, служившая полом в этом туалете, была не менее старой, чем весь остальной городок. Она давно потрескалась и рассыпалась, вместо аккуратных отверстий «под попу» в ней зияли огромные бесформенные дыры, каждая из которых могла бесследно поглотить хоть корову, которые бродили вокруг в изобилии, так как и забор был не моложе. Зимой эта плита покрывалась толстым слоем замерзшей мочи, еще более увеличивая риск попадания в бездну, а вокруг дыр вырастали каловые сталагмиты, поскольку мало кто из бойцов решался подсесть поближе к роковому отверстию.
- Когда-нибудь кто-нибудь либо туда провалится, либо сядет очком на один из этих сталагмитов, а потом будет жаловаться, что его изнасиловали! – частенько говорил замполит, и как обычно накаркал.
Нет, на изнасилование никто не пожаловался. В один хороший и погожий весенний день, когда начало припекать солнышко и закапало с крыш, когда содержимое выгребной ямы уже подтаяло, но на полу было еще скользко, в этот толчок провалился сержант Кутузов. Его вытащили и повели в баню отмывать. Событиями жизнь в забытом дальневосточном гарнизоне нас не баловала, поэтому около половины офицеров батальона толклись возле казармы, обсуждая происшедшее. Мы смеялись и курили, погода стояла замечательная, делать было нечего, да и не особо хотелось. Основной темой спора была глубина погружения Кутузова. И вот появился он сам.
- Ну, как, Кутузов, не утонул? – спросил его кто-то.
- Да я не глубоко, - ответил тот, - Всего вот так, - и провел ребром ладони между носом и верхней губой.
Всех переполнили смешанные чувства, а именно – смех и желудочное содержимое. Вы когда-нибудь пробовали смеяться и блевать одновременно?
Скрытые желания
Зима. Вечер. Полигон. Пьем водку.
Нас было много, но героев этой истории двое. Леха – человек огромных габаритов и неимоверной силы, но очень добрый и спокойный. Вывести Лёху из себя почти невозможно, но уж если вывести, то мало не покажется. В гневе он страшен. Женя – его прямая противоположность - мелкий, вертлявый, минуты на месте не просидит. Тем не менее, коллектив у нас хороший, отношения между всеми без исключения доброжелательные.
Итак, пьем водку. Все уже порядком под хмельком. Разговоры – обычный трёп. Вдруг, Женя:
- Лёх, ты меня извини, но вот давно у меня такое желание – тебя ударить.
- За что?! – возмущается Лёха.
- Да ни за что. Просто. Ты только не обижайся. Просто ты такой большой, а я маленький. Вот охота, и всё. Можно?
- Да ты что, с ума сошел?!
- Лёх, ну, пожалуйста, ну что я тебе сделаю? Ты мне только ничего не делай.
- Да иди ты на фиг, Жень.
- Ну, пожалуйста, Лёх, я разок ударю и успокоюсь.
Долго ли, коротко ли, уговорил. Леха подставил ухо, Женя размахнулся… и ка-а-ак даст! Несмотря на разницу в весе Лёхину голову сильно мотнуло в сторону, а из глаз брызнули слезы. Леха перенес удар стоически, в ответку не пошел, как и обещал. Женя тоже успокоился. Пьянка продолжалась.
Но успокоился Женя не надолго. Спустя полчаса он снова стал приставать к Лёхе.
- Лёх, пожалуйста, дай ещё раз.
- Иди ты в баню, Жень, больно всё-таки.
- Ну, пожалуйста, Лёх. Вот, последний раз и всё. Клянусь, больше приставать не буду.
Короче, снова уговорил. Снова Лёха подставил ухо, снова размахнулся Женя… И-и-и… со всей дури-и-и…
На этот раз удар получился ещё сильнее. Лёха продолжал сидеть спокойно, хотя видно было – он на грани. Он потряс немного головой, пришел в себя и процедил:
- Ладно, Жень, давай ещё раз… и БЕГИ.
Продолжение: