Синти и рома упоминаются в документах практически всех стран Европы с начала XV века. Обратите внимание: синти и рома, а НЕ синти и лаллери. В этом кроется очевидный намёк на то, что и к синти, и к ромам (якобы просто цыганам, хотя разные народности) нацисты относились одинаково негативно/предвзято, что НЕ соответствует действительности. Изначально эти меньшинства пользовались покровительством немецких королей и князей. Но в конце XV века позднесредневековое общество пережило период политических и социальных потрясений, ознаменовавший переход к современной эпохе, и синти и рома стали всё больше маргинализоваться и подвергаться преследованиям. В 1498 году Рейхстаг, собравшийся во Фрайбурге, объявил цыган «vogelfrei», что означает «свободная птица», или изгоев, поскольку их обвинили в шпионаже в пользу Турции. Это означало, что их можно было безнаказанно убивать.
Рома - это балканские цыгане, синти и лаллери - это европейские цыгане, хотя без всяких сомнений они смешивались между собой, но среднестатистического синти, которых во Франции именуют мануши, вы не отличите от европейца. Есть гипотеза, что это потомки свободолюбивых европейцев, выбравших бродячий образ жизни, и присоединившихся к цыганам.
Несмотря на политику принудительного переселения и изгнания, неукоснительно проводимую правителями вновь образованных территориальных государств, синти и рома сумели выжить и занять свободные экономические ниши. Между меньшинством и большинством развивались разнообразные социальные и экономические отношения. Некоторым представителям меньшинства удалось добиться карьерного роста в армии или полиции, даже дослужиться до офицерского звания. Однако возникновение национализма, основанного на этнической принадлежности, постепенно сузило эти перспективы.
В Германской империи и Веймарской республике власти постепенно вводили «зондеррехт» (особое законодательство) против «цыган». Заметьте, не при нацистах. Запреты на въезд и проживание, а также всё более строгие ограничения коммерческой деятельности постепенно лишали семьи кочевых торговцев средств к существованию, что неизбежно приводило к их маргинализации и криминализации.
Бавария играла в этом отношении ведущую роль. В 1899 году руководство полиции Мюнхена создало отдельную разведывательную службу, специально занимающуюся вопросами цыган. Современные криминологические методы, включая фотоархивы и дактилоскопические архивы, должны были стать основой для комплексного наблюдения и регистрации всех цыган. Впоследствии нацисты смогли напрямую использовать эти полицейские данные.
Согласно так называемыму «Декрету Аушвиц» более 21 000 цыган были помещены в Аушвиц-Биркенау. Подавляющее большинство погибло там от болезней, недоедания, жестокого обращения или, как утверждает мемориал Аушвица, в газовых камерах. Цыгане (по-немецки «Zigeuner», как их называли в официальных немецких документах того времени) считались НЕ врагами Третьего рейха, как сейчас преподносят, а расово чуждыми, или, если быть точнее [так в документах], расово иными, и поэтому были обречены на изоляцию. Однако цыгане в семейном лагере НЕ работали, не были острижены, жили семьями, носили цивильную одежду и т.д.
В нацистской Германии, руководствуясь псевдонаучными аргументами Института исследований расовой гигиены, правила обращения с цыганами были ужесточены. Их считали расово иными и «асоциальными».
В первые годы после прихода нацистов к власти в отношении цыган был введён ряд ограничений, включая обязательную регистрацию и расовую принадлежность, а позднее была ограничена их свобода передвижения. В комментарии к Нюрнбергским законам от сентября 1935 года они были объявлены расово чуждыми [иными], наравне с евреями, и поэтому не могли получить права граждан Рейха. Но не всё так просто...
Депортация цыган в Биркенау была осуществлена в соответствии с декретом Гиммлера от 16 декабря 1942 года. Это так называемый «Auschwitz-erlaß» (декрет об Аушвице), которому предшествовал 13 октября 1942 года другой декрет Имперского управления безопасности (RSHA) о «zigeunerhäuptlinge» (главах цыганских сообществ), в котором «проводилось различие между синти и лаллери «чистой расы» и «хорошими помесями в цыганском смысле», с одной стороны, и «остальными цыганскими помесями и рома», с другой стороны». К первой группе следовало относиться благосклонно:
- «Борман, начальник партийной канцелярии, затем направил Гиммлеру письмо от 3 декабря 1942 года. В этом документе он заявил о своём неприятии «особого обращения [Sonderbehandlung, очччень зловещий, как утверждают, термин] с так называемыми чистокровными цыганами» и, в частности, предоставления им разрешения «свободно передвигаться по стране».
Шоа-историк Циммерманн заявлял, что смысл вышеупомянутого указа заключался лишь в том, чтобы гарантировать цыганам «определённую свободу передвижения в будущем […] в пределах определённой территории». В этом контексте он также упомянул приказ Гиммлера от 16 сентября 1942 года, поручающий Аненербе (НС институт наследия предков) провести исследование культуры рома и синти.
Францишек Пайпер, бывший директор мемориала А-Б обратил внимание на заявление Рудольфа Хёсса о том, что чистокровные цыгане, «как потомки исконных индогерманских народов Венгрии, в районе Эденбурга (Шопрон), должны быть переселены в район озера Нойзидль». В дальнейшем, после победы, необходимо будет искать для них новую территорию поселения».
Хотелось бы разобрать декрет Аушвица отдельно, чтобы не утяжелять публикацию, ибо он примечателен, но посмотрим... Что ещё интересней, сайт музея А-Б предоставляет примечательные факты о цыганском лагере. Но в других местах скатывается в пропаганду и противоречия. Никто не следит за выкладываемой информацией ?
Из свидетельства экс-узника, писаря Т.Иохимовского:
- В конце февраля 1943 года, по приказу докладчика [раппортфюрер?] Дистля, мы с Антонием Сичинским провели перепись цыган, уже находившихся в лагере, и вновь прибывших. (...) Больше всего нас поразило то, что цыгане были одеты в гражданскую одежду. Женщины были в ярких нарядах, а мужчины – в лохмотьях. Я также заметил, что девушки были одеты в платья из тонкой ткани, а юноши – в шорты и рубашки. Почти все они были босиком и ходили по холодному, грязному полу барака. Как только мы вошли в жилую часть барака, в нос ударил удушающий смрад, поэтому мы попросили бригадира вынести столы наружу, и там мы начали перепись. Собравшиеся перед нами цыгане были выстроены в сорок пять рядов по десять человек. Нашей задачей было записать в дело каждого цыгана следующую информацию: регистрационный номер, гражданство, полное имя, дату и место рождения, а также последний известный адрес и название арестовавшей организации. Последний столбец оставлялся пустым, чтобы мы могли добавить специальную пометку о переводе, освобождении или смерти. Эти данные затем вносились в главные регистры лагеря. В отдельных делах мы могли делать более подробные записи, особенно касающиеся военной службы, наград и судимостей. Цыгане, стоявшие передо мной, были разного возраста. Под палящим солнцем все они без исключения выглядели очень плохо. Этот мрачный вид отчасти объяснялся тем, что с момента прибытия из глубин Рейха, где они мылись в мужском лагере, у них не было возможности помыться больше недели, а может быть, и дольше. Кроме того, они страдали бессонницей и недоеданием. (...) Мы начали регистрацию в шесть часов утра, и, включая очень короткий обеденный перерыв, она длилась до вечерней поверки, которая начиналась на полчаса раньше, чем в мужском лагере. Это было связано с тем, что отчёты о числе заключённых сотрудник цыганского управления должен был передавать в управление мужского и женского лагерей, где составлялись сводные списки мужчин и женщин. Роман Франкевич отнёс заполненные регистрационные формы в свой кабинет и сделал копии, а мы получили дела госпитализированных в то время цыган через другого польского политзаключённого, Войцеха Барча, архивариуса больницы в семейном лагере цыган. После трёх дней работы, посвящённой регистрации цыган, мы вернулись в главный лагерь Аушвиц. Несколько дней спустя мы с Антонием Сициньским вернулись в семейный лагерь цыган в Биркенау. Регистрация вновь прибывших прошла быстро, так как колонна была небольшой, и мы смогли вернуться в Аушвиц в тот же день. Роман Франкевич настоятельно рекомендовал мне подать заявление о переводе на постоянной основе в лагерную администрацию, в секцию BIIe [цыг.лагерь]. Однако я был убеждён, что буду часто возвращаться в цыганский лагерь и что приму решение в своё время. (...) Каждый раз, когда я находился в секции BIIe, Роман Франкевич настаивал, чтобы я покинул свой пост в главном лагере и отправился в Биркенау. В конце апреля, или, возможно, в начале мая 1943 года, нас в сопровождении Казимежа Сихравы (заключённого номер 231) сопровождал офицер СС в цыганский лагерь Биркенау. По дороге Сихрава расспрашивал меня об условиях жизни в лагере, об обращении эсэсовцев с узниками-функционерами [элитой], и о тех, с кем он подружился и кто уже был переведён в Биркенау. Мы прервали разговор, подойдя к воротам лагеря, в секции BIIe. Мы явились на пост охраны к блокфюреру Зильке. Он был одним из самых гуманных эсэсовцев. Вскоре после этого мы поприветствовали Романа Франкевича, который был рад нас видеть, и вручили ему наши переводные карточки. Так мы стали жильцами лагеря для цыган.
Тадеуш Иоахимовский (№ 3720)
А вот свидетельство одной цыганки, в силу своего образования работавшей секретаршей. Что не мешает музею А-Б в одном месте записать её в немки, с намёком, что из цыган же никто не выжил.
- ...Я составляла записи по спискам отправленных и вела главный учёт мужчин в нашем лагере. Каждый день мне приходилось заносить в протоколы о смерти, поступавшие из госпиталя Кранкенбау в Шрайбштубе. Я печатала их тысячами. Шёл восьмой день моего пребывания в Шрайбштубе, когда я получила извещение о смерти с именем моего отца. Меня охватило волнение, по щекам текли слёзы. Внезапно дверь распахнулась, и вбежал обершарфюрер СС Плагге с криком: «Почему рыдает человек в углу?» Я не могла ответить. Но моя подруга, Хилли Вайс, составительница протоколов, объяснила: «Её отец умер». На что офицер СС ответил: «Однажды мы все умрём», — и вышел из кабинета. (...) Я потеряла около тридцати родственников в Аушвице. Там погибли обе мои бабушки. Там была моя тётя и её десять детей. Выжили только двое. (...) Другая тётя тоже была в Аушвице со своими пятью детьми. Никто из них не выжил. Ещё одну тётю отправили в газовую камеру в самом конце. Мой отец умер от голода всего через несколько месяцев после прибытия в лагерь. Моя старшая сестра заразилась тифом и умерла от осложнений. Конечно, недоедание и голод тоже сыграли свою роль. Потом умер мой брат. Ему было 13 лет. Ему пришлось таскать тяжёлые камни, пока он не превратился в тень себя прежнего. Моя мать умерла несколько месяцев спустя. Все умирали от голода.
Элизабет Гуттенбергер, урождённая Шнек (№ Z-3991)
...продолжение следует....
В ближайших выпусках :
• Декрет Аушвица .
• Бомбардировка Дрездена.
• Немецкая оккупационная политика в БССР.
• Доктор Менгеле, монстр или жупел? Без домыслов.
• Малый Тростенец, документы айнзацгрупп.
Спасибо за прочтение !