Давненько я не испытывала такого шока от книги. Я читала буквально, выпучив глаза от удивления и хватая воздух ртом.
Первая глава – «Прусская синь» – похожа на непрерывную серию ударов: автор бомбардирует читателя фактами так, что не успеваешь их ни осмыслить, ни «чекнуть». Геринг с чемоданом наркотиков, количество самоубийств в Берлине апреля 1945, раздача цианида на концерте, Гитлер убивающий свою овчарку, цвет покрова Богородицы на картинах, методика убийства шелкопрядов, безумный Диппель сшивающий части тела животных в предместье замка Франкенштейн, зеленые обои с мышьяком на острове Святой Елены, убийство Распутина и самоубийство Тьюринга, противогазы «Микки-Маус», газовая атака в Ипре, Клара Иммервар, стреляющаяся в саду из-за того, что муж создал оружие массового поражения, черепа бизонов и древних египтян для удобрений, азот и демографический взрыв, «циклон Б»… И тогда у меня взорвался мозг. Я думала это самый мощный нон-фикшен в моей жизни, но всё оказалось не так, совсем не так, и я просто не догадывалась, что ждет меня в следующих главах.
Книга «Когда мы перестали понимать мир» чилийского писателя Бенхамина Лабатута – лауреат премии «Неочевидная книга» в 2021 году в номинации «Самая оригинальная книга года» (это американская литературная премия для авторов лучших нехудожественных книг). Но определить жанр этой книги затрудняются и издатели, и критики – «новаторское художественное произведение», «нон-фикшен роман». Как не назови, понятнее не станет. Я бы сказала, это стремительная мутация нон-фикшена об истории науки в экзальтированное воспаленное безумие современной литературы, где реальные факты и фантазии автора образовывают завораживающий интеллектуальный и философский калейдоскоп.
Вторая глава «Сингулярность Шварцшильда» и третья «Сердце сердца» о Гротендике и Мотидзуки – еще балансируют на грани нормальности, но четвертая – «Когда мы перестали понимать мир?» – уходит в невероятный эмоциональный штопор, превращая кусочки жизни Шредингера и Гейзенберга в причудливую трэшевую фантасмагорию, слившуюся в экстазе с экзистенциальным, а может и трансцендентным ужасом от величия и беспомощности науки. И да, мысль о том, что, оттолкнувшись от уютной ньютоновской физики, прогресс науки достиг такого уровня, что мир перестали понимать не только обыватели, типа меня, но и величайшие умы прошлого и настоящего – это очень новая для меня мысль и совершенно удивительная.
В благодарностях после основного текста романа, Лабатут пишет: «Перед вами художественное произведение, основанное на реальных событиях. Объем художественного вымысла растет по ходу повествования. В главе «Прусская синь» я выдумал всего один абзац, в последующих главах позволял себе больше свободы, стараясь придерживаться научных гипотез, о которых говорится в книге».
Я ж в конце хочу рассказать, как эта книга попала ко мне в руки. Осенью, гуляя по Покровскому бульвару в Москве, я увидела в одном из зданий на подвальном окошке тонкую неоновую надпись «Книжный». В поисках входа я попала в странный гранжевый кабак, испещренный тысячами надписей, в глубине которого за стеклянной перегородкой притаился маленький книжный магазинчик с чудесным юношей, который посмотрев на мои жадные ручонки, перебирающие все подряд книги, сделал обо мне какие-то очень точные и глубокие выводы и предложил эту книгу со словами: «Наука, смерть, депрессия, ужасы – все, как мы любим». И да, это действительно так.