Из рубрики "Невыдуманные истории"
Весь двор гудел, как улей. Семена жалели. Уже забыты старые обиды, хотя некоторые и осуждали за пьянки и бурную молодость, но это ведь в семье он хорохорился, а на людях то никогда. Со всеми в мире жил, помогал чем мог. А особенно жалели Шурочку, как она теперь без него больная, безработная.
Маня хоть и работает, но отрезанный ломоть и Иришка еще школьница. Наталья работать никогда не хотела, папа кормил, а теперь после того, как осталась одна, как будто подменили ее. Каждый день пьянки, драки, сигареты, подруги сомнительного поведения и мужчины без разбору. Сама она очень изменилась стала жесткая, вульгарная, черты лица приобрели вид алкоголички. Да, в общем ей она и являлась.
Маленькую Дашеньку у нее забрали, так как ребенок рос без присмотра, и соседи писали о принятии мер. Не раз в одной маечке выходила в зимний холод на улицу, потому что дома страшно и кушать хотелось. Посчитали, что в доме малютки ей будет лучше.
После смерти Семена платить за жилье было не чем, и они были вынуждены сменять свою трехкомнатную светлую с изолированными комнатами на втором этаже квартиру на двушку в соседнем доме на первом этаже с проходными комнатами.
И кого только не бывало в этой мрачной, тёмной квартире, такой же беспросветно запущенной, как и её обитатели.
Шура всегда плакала, потом пила, правда закусывать было нечем, а выпить было. Всё алкоголики собирались здесь, как будто это было сосредоточение мерзости и запустения. Пьянки, ругань, иногда карты, разврат. Только Шура ничего этого не видела, ей и выпить то хватало подстаканник, а потом вой, протяжный, жалостливый. Уж и слез то не было, а сон как избавление. Ничего не вижу, ничего не слышу.
Дальше Наталья, как Дашеньку забрали совсем с катушек, слетела. Пьянки гулянки, друзья, подружки и гонки на мотоцикле. На бешеной скорости, так что пыль из-под колес. И в голове никаких мыслей, только ветер и ощущение полёта. Вот она свобода!
Маня, конечно бывало, что заходила, мать попроведывать, но все заканчивалось дракой с Наташкой. Одна не могла простить обиду, другая неуважение к старшей сестре.
Конечно, младшенькая была сильнее, жёстче и злее.
Вот и в этот раз, Наталья била, как мужик, не била а, убивала. Злоба застилала глаза. Шура кричала, звала на помощь, но соседи, уставшие от драк, и пьянок на помощь не спешили и лишний раз милицию не вызывали. Кого наказывать, свои дерутся. Ничем хорошим не закончится, всем понятно.
Маня потеряла сознание, а сестра не могла успокоится, хотя мать встала перед ней умоляя остановится, она с размаху ударила и её. Шура вскрикнула и стала заваливать набок к стене, а потом так и скатилась на пол. Глаза смотрели в одну точку, изо рта исходило мычание и не членораздельные звуки.
Шуру разбил паралич. Жестоко и неожиданно. Ведь умереть хотелось. К нему, к Семё. А вот как получилось. Вместо, весёлой певуньи Татуки, жизнерадостной Александры, лежит маленький безликий человечек, то-ли мужчина, то-ли женщина – Оно. Так в отделении неврологии и сказали: «Алкашей привезли».
А ничего она не слышала и не видела, и не обидно, и не больно. И хотя сознание потихоньку возвращалось, двигаться и говорить она не могла по-прежнему.
Ухаживать за ней особо было не кому. Наталья не приходила, Маня если не в запое, то навещала и ухаживала, как могла, правда лекарства дорогие, которые могли бы привести к быстрейшему восстановлению купить было не на что. Поэтому через двадцать один день Шуру выписали домой исхудавшую, остриженную на голо, не ходячую и не говорящую. Привезли уложили на несвежую простыню и оставили умирать.
Участковая врач не обнаружила никого рядом с больной, зашла к соседям с рецептами и объяснила, что при диабете нужен режим и правильное питание иначе кома.
Услышав, горькую правду попросила помочь в оформлении в сестринский уход.
Людочка не могла ухаживать за матерью, так как совсем не могла ходить, только по дому, по стеночке. Мальчишки молодцы, всю работу и по дому, и по огороду взяли на себя. И не привыкать им. Подрабатывали, где только могли, мать жалели.
А она худая, седая, рано постаревшая, тихая и безропотная жила одним днем. Живы и слава Богу. Читала потихоньку Евангелие. Много, что умного и правильного поняла, но понимала и то, что поздно жизнь менять свою, за все человек должен заплатить, за каждый грех.
Вот и старалась, но иногда не выдерживала, брала бутылочку и вот тогда успокаивалась и ни на долго забывалась.
Мальчишки и бабушку жалели, овощи принесут ещё и Мане деньжат не лекарства подкинут.
Скоро армия, заберут ребят, думала Маня, как же Людочка без них останется. Вон какие орлы выросли и добрые, и заботливые.
Болезнь матери, дала повод глубоко задуматься о своей жизни и Мане. Пьянки стали реже не такие продолжительные. Любила и жалела Манька свою мать, и понимала её. И раньше могла поделится с ней, а сейчас если и говорит, что или рассказывает, а та смотрит на неё и пытается, что-то ответить, но жестами, по немому.
Не кому пожаловаться, не с кем радостью поделится. Вот она есть, а вроде и нет.
А у Мани Алёша женился, и дочка родилась хорошенькая беленькая, как её мама, красивая русская девочка. Алёша звал мать к себе. Дом просторный всем места хватит.
Но не хотела Маня мешать молодым, да и упрёков боялась.
Да, Иришка ещё ведь, шила в мешке не утаишь. Пытался Алёша с ней поговорить на правах старшего брата, но ничего она слышать не хотела.
Продолжение следует...
Следующая глава 24:
Предыдущая глава 22: