— Кофе готов, — я поставила турку на стол и достала из холодильника молоко.
Анатолий сидел, уткнувшись в телефон, и что-то быстро печатал. Его лицо было сосредоточенным, брови слегка сдвинуты — верный признак того, что он решает какую-то рабочую задачу. Я налила ему кофе, себе — чай, достала круассаны, которые купила вчера вечером в нашей любимой пекарне.
— Спасибо, — не поднимая глаз, буркнул муж.
Я села напротив и принялась намазывать круассан маслом. В доме стояла тишина — дети уже уехали в школу, их утренний хаос сменился спокойным размеренным ритмом нашего завтрака. Я любила эти моменты, когда можно было просто побыть вдвоём, никуда не торопясь.
— Толь, у меня послезавтра выставка открывается, — начала я, откусывая кусочек. — Приедешь?
Он кивнул, всё ещё не отрываясь от экрана.
— Ага.
— Я серьёзно. Для меня это важно.
— Я же сказал — приеду.
Я хотела было продолжить, рассказать, как волнуюсь, как десять лет готовилась к этому событию, как важно, чтобы именно он был рядом. Но промолчала. Анатолий явно был занят, не стоило отвлекать.
***
Мы познакомились пятнадцать лет назад на корпоративе у общих знакомых. Я работала в маленькой дизайн-студии, он только открыл свою строительную компанию. Помню, как он подошёл ко мне с бокалом вина и сказал: "Вы так увлечённо смотрите на эти картины, словно видите в них целые миры". Я засмеялась и ответила: "А вы разве нет?"
Мы проговорили весь вечер. Он рассказывал о своих проектах, планах, мечтах построить что-то значимое. Я делилась идеями о собственной выставке, о том, как хочу, чтобы люди увидели мои работы. Он слушал внимательно, задавал вопросы, и мне казалось, что наконец-то встретила человека, который меня понимает.
Через полгода мы поженились. Ещё через год родилась Катя, потом Денис. Я ушла из студии, занялась детьми. Анатолий работал с утра до ночи, строил бизнес, и я его поддерживала. Готовила, следила за домом, воспитывала детей. А ещё вела бухгалтерию в его компании — он попросил помочь на время, пока не найдёт постоянного специалиста. Время растянулось на годы.
Свои картины я рисовала по ночам, когда все спали. Или рано утром, до того, как проснутся дети. Сначала это был просто способ отдохнуть, переключиться. Потом — необходимость. Мне нужно было творить, иначе я чувствовала себя опустошённой.
Два года назад знакомая владелица небольшой галереи увидела мои работы и предложила устроить персональную выставку.
— Вера, у тебя талант, — сказала она. — Это должны видеть люди.
Я согласилась не сразу. Боялась, что не справлюсь, что работы недостаточно хороши. Но она убедила. И вот, спустя долгие месяцы подготовки, отбора, сомнений и бессонных ночей, до открытия оставалось всего два дня.
— Слушай, — Анатолий наконец оторвался от телефона и посмотрел на меня, — а давай отменим эту твою выставку?
Я замерла с чашкой в руке.
— Что?
— Ну, в смысле, перенесём. Ко мне послезавтра важные клиенты приезжают, нужно их достойно встретить. Ты приготовь лучше ужин, накрой стол, а? Я им дом покажу, они оценят. Понимаешь, там большой контракт на кону, нужно произвести впечатление.
Я медленно поставила чашку на стол. Сердце бешено колотилось, а в голове словно всё остановилось.
— Ты серьёзно?
— Конечно. Я ведь не зря так долго с ними переговоры вёл. Это серьёзные люди, с большими деньгами. Если мы этот проект получим, сможем в следующем году квартиру в центре купить.
— Толь, ты понимаешь, что говоришь?
Он пожал плечами.
— Ну что такого? Твоя выставка не убежит, через месяц-другой устроим. А клиенты вот сейчас нужны, момент упускать нельзя.
Я смотрела на него и не узнавала. Перед моими глазами сидел чужой человек. Тот мужчина, который пятнадцать лет назад восхищался моей мечтой о выставке, исчез. Или его никогда не было?
— Десять лет, — тихо сказала я. — Я десять лет готовилась к этой выставке. Откладывала, переносила, ждала подходящего момента. Растила детей, вела твою бухгалтерию, готовила, убирала. И вот он, этот момент. Всё готово. Афиши напечатаны, гости приглашены.
— Ну Вер, ты же умная женщина, — он потянулся за круассаном. — Бизнес важнее. Мы же семья, должны думать о будущем детей.
Я встала. Странное спокойствие разлилось внутри. Словно что-то внутри щёлкнуло, и вся картина вдруг стала предельно ясной.
— Знаешь, а ведь я действительно умная женщина.
— Вот и отлично, значит, поговорим вечером о меню.
Я вышла из кухни и поднялась в спальню. Достала с антресоли чемодан, начала складывать вещи. Движения были чёткими, механическими. Никаких эмоций, никаких слёз. Просто действие.
Анатолий появился в дверях минут через пять.
— Ты чего делаешь?
— Собираюсь.
— Куда? — он растерянно переминался с ноги на ногу.
— К маме.
— Да брось ты! — он засмеялся. — Что за детский сад? Я же пошутил про выставку!
Я остановилась, повернулась к нему.
— Нет, Толь. Ты не шутил. Ты показал мне, что моя мечта меньше твоего ужина. Что десять лет моей работы можно отменить ради одного вечера. Что я для тебя не художник, не личность с мечтами и целями. Я — домохозяйка, которая должна готовить и убирать, когда это нужно тебе.
— Вера, ты сейчас неадекватно себя ведёшь, — он шагнул в комнату. — Давай спокойно поговорим.
— Нам не о чем говорить. Я ухожу.
— Из-за одной фразы? Серьёзно? — в его голосе появились нотки раздражения.
— Из-за того, что эта фраза показала. Ты не видишь меня, Толь. Пятнадцать лет мы вместе, а ты не видишь.
Я застегнула чемодан, взяла сумку, телефон. Муж стоял в дверях, загораживая проход, но когда я подошла ближе, машинально отступил.
— Вер, подожди! Может, я действительно неудачно пошутил. Прости, хорошо? Не уходи!
Я прошла мимо, спустилась по лестнице, вышла из дома. Села в машину, завела мотор. В зеркале заднего вида видела, как Анатолий стоит на крыльце с растерянным лицом.
Мама открыла дверь сразу, словно ждала.
— Верочка, — она обняла меня, и только тогда я почувствовала, как внутри всё сжимается.
— Мам, я не могу больше.
— Заходи, доченька. Всё будет хорошо.
Следующие дни прошли в странной размеренности. Я доделывала последние приготовления к выставке, созванивалась с организаторами, проверяла, всё ли готово. Анатолий звонил раз десять в день, писал сообщения. Сначала требовал объяснений, потом умолял вернуться, обещал всё исправить.
— Вера, ты же понимаешь, что это глупость? Из-за какой-то ерунды разрушать семью!
"Какая-то ерунда". Вот именно.
Дети отреагировали спокойнее, чем я ожидала. Катя, которой уже четырнадцать, сказала:
— Мам, я давно видела, что ты несчастна. Правда. Ты всегда всем помогала, про себя забывала.
Денис, двенадцатилетний, просто обнял меня:
— Ты главное не грусти, ладно? Мы справимся.
В день открытия выставки я проснулась рано. Мама приготовила завтрак, и мы молча ели, обе понимая важность момента.
— Поедешь туда одна? — спросила она.
— Да. Так надо.
Галерея выглядела прекрасно. Мои картины развешены под правильным освещением, каждая на своём месте. Я ходила между ними, и сердце наполнялось чем-то тёплым, светлым. Вот она, моя мечта. Материализованная, настоящая.
Гости начали приходить к семи. Знакомые, друзья, незнакомые люди, которых привлекли афиши. Они рассматривали работы, задавали вопросы, фотографировали. Владелица галереи сияла.
— Вера, это успех! — шептала она. — Видишь, сколько людей?
Ровно в восемь дверь открылась, и вошёл Анатолий. Он был в костюме, с букетом белых роз. Растерянный, неуверенный — совсем не похожий на того успешного бизнесмена, каким я его знала.
Я подошла к нему.
— Привет.
— Вер, я... — он протянул цветы. — Прости меня. Я действительно идиот.
— Спасибо за цветы.
— Я хочу всё исправить. Понимаешь? Всё.
Я посмотрела на него и вдруг поняла: любовь никуда не делась. Я всё ещё люблю этого человека. Но любви недостаточно, если тебя не видят, не слышат, не уважают.
— Толь, ты знаешь, почему я ушла?
— Из-за моей дурацкой фразы...
— Нет. Из-за того, что за пятнадцать лет я стала невидимой. Ты перестал видеть во мне женщину с мечтами, целями, желаниями. Я превратилась в функцию: готовить, убирать, вести бухгалтерию, растить детей. И в тот момент за завтраком я поняла: если я не уйду сейчас, то останусь функцией навсегда.
Он молчал, и в его глазах я увидела что-то новое — осознание, стыд, страх.
— Что мне делать? — тихо спросил он.
— Не знаю, Толь. Честно. Я и сама не знаю, что будет дальше.
— Ты вернёшься?
— Я пойду смотреть, как люди реагируют на мои работы. Это моя ночь, моя мечта. А о будущем... поговорим потом.
Он кивнул и отошёл в сторону, стал рассматривать картины. И знаете, что было самым странным? Впервые за много лет он смотрел на мои работы действительно внимательно. Подходил к каждой, читал описание, вглядывался в детали.
Через неделю Анатолий пришёл к маме. Мы сидели на кухне, пили чай, и он выглядел потерянным.
— Я не понимаю, что произошло, — говорил он, обращаясь к маме, словно искал у неё ответы. — Я всегда заботился о семье, работал, зарабатывал. Дом хороший, дети в достатке, отдых каждый год. Что я делал не так?
Мама посмотрела на меня, потом на него.
— Анатолий, у меня к вам вопрос. Какого цвета любимая кружка Веры?
Он растерялся.
— Кружка? Ну... обычная, наверное.
— Синяя, — тихо сказала я. — С белыми ромашками. Ты дарил мне её на третью годовщину свадьбы.
— А какую музыку любит Вера? — продолжала мама.
— Музыку? — он нахмурился. — Разную...
— Джаз. Я засыпаю под джаз. И просыпаюсь тоже.
— О чём её последняя картина, которую вы видели в галерее?
Анатолий замолчал. Мама накрыла мою руку своей.
— Вот видите. Вы не знаете. За пятнадцать лет вы так и не узнали, кто ваша жена. Вы видели функцию, роль, обязанности. Но не человека.
— Это и есть проблема, Толь, — добавила я. — Ты не видишь меня пятнадцать лет. Не знаешь, о чём я мечтаю по ночам, что меня пугает, что радует. Ты не спрашиваешь. Тебе не интересно. А я устала быть невидимой.
Он сидел, опустив голову, и я видела, как у него дрожат руки.
— Я люблю тебя, — наконец произнёс он. — Правда люблю.
— Я тоже люблю тебя. Но одной любви мало.
— Научи меня. Покажи, как по-другому. Я хочу измениться, хочу увидеть тебя. Настоящую.
Я посмотрела в его глаза и увидела там искренность. Может, впервые за долгое время — настоящую, неподдельную искренность.
— Не знаю, получится ли. Но можем попробовать.
Мы начали встречаться. Как в самом начале — ходили в кафе, разговаривали, гуляли по парку. Он спрашивал о картинах, я рассказывала. Он слушал, запоминал. Учился видеть меня.
Прошло три месяца. Я всё ещё живу у мамы, но мы с Анатолием встречаемся регулярно. Он нанял бухгалтера в компанию, перестал звонить мне по рабочим вопросам. Записался на курсы по живописи — хочет понять, как я работаю.
Вчера он пришёл и принёс мне альбом. Открыла — внутри фотографии. Я за работой, я с детьми, я смеюсь, я задумалась. Десятки снимков.
— Я учусь тебя видеть, — сказал он. — Каждый день. И знаешь что? Я столько упустил. Столько не заметил. Мне стыдно.
Я смотрела на фотографии и чувствовала, как внутри что-то меняется, оттаивает.
— Спасибо.
— Вер, а когда у тебя следующая выставка?
— Через полгода. В Москве, представляешь?
— Я хочу быть рядом. Хочу помогать. Хочу видеть, как загораются твои глаза, когда ты говоришь о живописи.
Я не знаю, вернусь ли я к нему. Не знаю, можно ли починить то, что сломалось за пятнадцать лет. Но я знаю точно: та фраза за завтраком изменила всё. Она разбудила меня, заставила увидеть правду. И, может быть, именно это и нужно было нам обоим.