2 ноября родился Жан-Батист Симеон ШАРДЕН (Jean Baptiste Siméon Chardin; 2 ноября 1699, Париж, Королевство Франция — 6 декабря 1779, Париж).
Жан-Батист-Симеон Шарден при жизни не значился среди ведущих мастеров эпохи. Однако, он, как сейчас знает каждый школьник, не прогуливающий уроки МХК, внес неоценимую лепту в мировое искусство.
Но по достоинству этот вклад разглядели только через полтора столетия, ужé в XX веке. Когда отшумели все старые «битвы остроконечников с тупоконечниками»:
- академистов и бароччистов-рокайлистов (есть, оказывается, в итальянском языке такой термин ill baroccisto, так почему бы от него не произвести обозначение для приверженцев стиля рококо?), XVII- 1 четв. XVIII в.в.;
- рокайлистов и неоклассицистов (середина - 3-я четв. XVIII в.);
- неоклассицистов и романтиков (1-я пол. XIX в.);
- романтиков и реалистов (сер. XIX в.);
- реалистов-натуралистов и символистов (3-я четв. - конец XIX в.);
- символистов и … (начало века ХХ)
…и когда завязались свои, новые «битвы»…
Однако, современники, обращавшие внимание, увы, не столько на непосредственно живописные достоинства полотен, сколько на их декоративные качества (как у мастеров рококо), или на захватывающий, глубоко поучительный «нравственный» сюжет (как у сентименталистов), предпочитали деликатно не замечать скромных «картинок» Шардена.
Ведь это же - "малый", "низкий" жанр!
Кто такой этот Шарден? Живописец тихих уголков кухонь и дворницких! Фи!
Какое-то подражание «малым голландцам», этим «уродцам», по огульному выражению Короля-Солнце, этого великого знатока живописи…ногами.
Шарден писал портреты.
А публика и знатоки предпочитали ему всю прочую братию придворных портретистов, поистине блестящих, но зачастую предельно однообразных и неглубоких. Вроде Жана-Марка Наттье, Луи Токе, Армана Дюплесси и пр.
Шарден писал бытовые сценки.
Но все почему-то предпочитали «жанры» – в зависимости от моды – то всеядного и блистательно-холодного, как фейерверк, Франсуа Буше (1703-1770) и милого, искусного, но совершенно неоригинального Шарля-Андре (Карла) ван Лоо (1705-1765), то Жана-Батиста Грёза (1725-1805), с лёгкого (но совершенно безвкусного) пера Дени Дидро, ставшего «Апостолом эпохи сентиментализма».
В лучшем случае, картины Шардена удостаивались сдержанной похвалы профессионалов.
(Как тексты и картины в.п.с. – мол, всё хорошо, но сказать об этом нечего. Да? Господа, Вы бы хоть высказывались иногда, что ли?! А то, право, даже противно делается как-то… Вон, вы какие бойкие в других домах. А тут чего-то стесняетесь, молчите… Почитают, понимаешь, и молча выйдут…)
Вообще, роль Дидро в становлении художественной критики столь же неоценимо велика, сколь и губительна. Судя по всем его высказываниям о живописи, представления о ней у него были весьма поверхностные, совершенно дилетантские. При этом он совершенно ничего не понимал в целях и задачах живописи, как таковой. Ну и, как плюмаж на шляпе, у него был предельно неразвитый, я бы сказал, чудовищно дурной вкус. Впрочем, как человек он был плоть от плоти своего времени. Эпохи рококо, сентиментализма, Просвещения... Её прихотливый, капризный и непоследовательный в мыслях и действиях характер во многом обязан именно ему и ему подобным философам-вольнодумцам. Тогда каждый был философом. А каждый философ был... (Можно подумать, что сейчас в чести у всех, включая в.п.с., исключительно хороший, тонко развитый вкус! В лучшем случае – индивидуальная «вкусовщина»).
Напоследок замечу, что роль этого безапелляционного в своих суждениях философа-вольнодумца и мыслителя-универсала для французской и всеевропейской художественно-критической мысли, увы, очень схожа со столь же грубой и во многом губительной ролью – для искусства русского – Добролюбова и Стасова.
Скольких ПОДЛИННЫХ художников все эти господа свернули с истинной дороги – в угоду воплощению собственных притязаний!
Шарден писал, наконец, натюрморты.
И на этом поприще его ждал тот же «успех». Опять предпочтение отдавалось совсем другим мастерам. Подражателям фламандцев эпохи Зрелого барокко, Яну Брейгелю Бархатному, Франсу Снайдерсу, Яну Фейту. Тем поистине роскошным, могучим и громогласным певцам Жизни – во всей ее полнокровности, радости и жестокости, мастерам многословных аллегорий «Vanitas». Например, прекрасным – в своём роде – Жану-Батисту Удри (1668-1755), или Александру-Франсуа Депорту (1661-1743).
Их натюрморты, действительно хороши. Точнее, они роскошны. Они блестящи и эффектны по манере живописи, чрезвычайно живы, динамичны, декоративны и многодельны. Часто к чистому жанру натюрморта в этих работах примешиваются охотничьи, или галантные сцены, анималистика… Они всегда написаны на пике стилевой моды в искусстве. Эти мастера тонко улавливали стиль эпохи, вкус и желания знатных заказчиков. Они – прекрасные мастера-декораторы. Недаром большинство их работ до сих пор великолепно смотрятся в музейных интерьерах. А особенно – в интерьерах тех залов и кабинетов замков и отелей, для украшения коих они и создавались.
А Шарден…
Его натюрморты, в отличие от роскошных полотен «конкурентов», терпеливо и настойчиво напоминают нам первоначальное название жанра. Выражение, пришедшее из той страны, откуда его заимствовал весь мир – из Голландии – Steele Lieve – "тихая жизнь". А не «мертвая природа», как буквально переводится французское «Nature morte». Они совершенно некрасноречивы, неболтливы, ненапыщенны… В них – сама Тишина – этот величайший немой язык изобразительного искусства. Их «сюжеты» практически не «переводятся» на язык литературы (как это любили те же Дидро, Стасов & Co, писатели, а не живописцы, видевшие повсюду только их хлеб, литературу): аллегорий, стихов, романов, драм, философских трактатов… Эти полотна можно описать, додумать, выдумать заново. Но «переписать» словами натюрморты Шардена невозможно. Вот, почему – тихая – молчаливая жизнь…
Иначе это будет, как говорит один из лучших персонажей известного актёра, УЖЕ СОВСЕМ ДРУГАЯ ИСТОРИЯ…
Действительно – и это очевидно – в отличие от большинства прочих французских мастеров эпохи рококо и Просвещения, Шарден ориентировался не на фламандскую и не на итальянскую, а именно на голландскую живописную традицию.
Во всех жанрах: и в бытовых сценах, и в натюрмортах, и в портретах.
Творческое наследия героя нашего очерка разнообразно и довольно многочисленно. Ему стоило бы посвятить полноценную монографию. Да это уже и так неоднократно сделано, и без в.п.с. Мы же, дабы ограничить круг рассмотрения и, смею надеяться, дабы не слишком утомлять и без того утомлённого читателя, ограничимся именно натюрмортами Шардена.
Можно смело утверждать – при этом, не боясь впасть в неоригинальность – что натюрморты Шардена, точнее, бóльшая их часть, абсолютно портретны.
Композиции его натюрмортов чаще всего очень лаконичны, скупы по отбору предметов, почти «стерильны» по фактуре. Предметы часто предстают на картине в одиночку. Или в сопровождении тщательно отобранных сопровождающих деталей. Казалось бы, предельно незначительных, но всегда говорящих, дающих необходимый композиционный и смысловой акцент. Сама композиция чаще всего вписывается в одну из «правильных» фигур, проводимых, как основа всякой композиции со времен… наверное, даже Египта. Чаще всего – в равнобедренный треугольник.
Круг, квадрат, равнобедренный треугольник – как геометрическая основа построения любой композиции – вот азбука для всех художников!
Колористическая гамма всегда, во всех картинах Шардена, независимо от жанра, удивительно тонко срежиссирована. Она – всегда! – не только приятное глазу цветовое пятно, она – часть мизансцены, часть настроения. Драматургии полотна. Впрочем, это тоже азбука. Но ужé – колористики.
Цветовые комбинации на полотнах нашего мастера лаконичны, даже скупы, порой почти монохромны. Но удивительно точны по передаче и жизненного впечатления от объекта, и эмоционального строя всей картины - то напряженного, то меланхоличного, то откровенно насмешливого…
А эти почти невозможные к восприятию и воплощению жемчужные градации цветов и оттенков?! Да любой из мастеров «перламутровой живописи» рококо – включая Франсуа Буше и даже(sic!) Антуана Ватто – должен был бы в бессилии рыдать и кусать локти перед каждой крошечной картинкой Шардена!
Художник практически никогда не увлекается, в противоположность тем же Удри, или Депорту, детализацией «драматичных» фонов, не сочиняет многословную аллегорическую историю о великолепии и бренности жизни земной, о красоте и сладости ее плодов, удовольствиях и тяготах земных дел… Он пристально, в упор, как всякий близорукий человек (похоже, к концу жизни он страдал не только близорукостью, но еще и глаукомой; вспомните его «Автопортрет в зеленом козырьке», см. в начале статьи) разглядывает каждую вещь, каждый предмет, и показывает их во всей их натуральной, немудрящей красе.
При этом, французский мастер совершенно целенаправленно «очеловечивает» изображенные неживые вещи, словно наделяет их Душой… Словно даже придумывает, подобно Андерсену, их «тихую жизнь», характеры, судьбы… И, вероятнее всего, сам тихонько посмеивался собственной выдумке. Милой, шутливой и беззлобной. А иногда – печальной…
Вот – булочка-бриошь, знаменитое лакомство, ставшее теперь неким символом La vie Français.
Она свежа, скромна, мила, румяна, пышна своими округлыми формами. Как достигшая цветущего возраста девушка-горожанка. Явно, не худосочная бледная аристократка. Скорее, предприимчивая и кокетливая субретка-горничная, или бойкая на язык дочь почтенного ремесленника. Или торговца. Она полна внутреннего достоинства человека из народа. Она знает себе цену. И определяется эта цена не количеством голубой крови в жилах. И не количеством «де» и топонимов в фамилии, а совсем другим. Она – Соль Земли.
Но есть в ней уже, под личиной скромности и добропорядочности, изрядная доля самодовольства. И тщеславия. И чванства. И вот этой знаменитой громогласной скандальности всех кумушек и тетушек, маменек шумных семейств, с одинаковым металлом в голосе укрощающих непутевых мужей, озорной выводок детей-шалопаев и виртуозно, с огоньком, почти беззлобно и весело переругивающихся на рынке с покупателями и торговками.
Всем известен такой типаж.
Как горделиво воткнула она себе в прическу белый цветок флёр-д-оранжа (о, этот аромат!). Как тщательно расправлена белоснежная салфетка на простом, но чистейше убранном столе! Словно крахмальный передник на праздничной юбке.
Да это же портрет девушки, идущей в воскресенье к Причастию! Или готовящейся к свадьбе (цветок флёр-д-оранжа - символ невинности причастницы, невесты). Со всеми ее невинными фантазиями и надуманными грехами. Ведь бриошь, которая сейчас превратилась в повседневное блюдо, во времена Шардена была праздничным лакомством - для простого народа. Не всегда бедного. Но никогда не позволявшего себе распущенности, роскоши и обесценивания обычаев. Ценивших деликатесы по достоинству. В отличие от тех же аристократов. Это ведь именно бриошами рекомендовала народу заменить отсутствующий хлеб Мария-Антуанетта. За что, собственно, и поплатилась…
А оливково-зеленый фон, на котором "позирует" булочка – цвéта Надежды на неопределенное, но такое достойное, скромное и, как она надеется, счастливое Будущее…
Или – "Фонтан для вина", прообраз русского самовара.
Это уже совсем иной типаж! Не скромная девица на выданье, и не портрет на медальоне милой девичьей головки с цветком в кудрях. Это – полноценный парадный портрет в рост. Это – кто-то крепко стоящий, подбоченясь, на широко расставленных ногах (сразу, почему-то вспоминаются «Философы» Веласкеса, например, "Эзоп").
Возможно, это - важный, слегка с ленцой, лавочник. Или сытый благостный приходский кюре. С лицом, сияющим от только что вкушенной трапезы. Благодушно и снисходительно (но так не простодушно!) улыбающийся, в сутане, лоснящейся на изрядном брюшке… Его значительная устойчивая фигура помещена на светлый - почти сияющий - золотистый фон.
Да это же - почти что образ просиявшего святого!
А этот печальный скат, с немым вопросом: «Пошто, человече?!», навсегда застывшим на глуповатом и невинно улыбающемся - и одновременно плачущем - «лице», … И с не менее печальным ответом: «Да, да… И вас всех ждёт та же участь…»
Сюжет печален. Но сама живопись!!! Это – ликующая изысканная симфония переливающихся, почти неуловимых градаций цвета! Здесь, именно здесь Шарден творит кистью почти немыслимые чудеса колоризма!
Экстраполируя все описанные художественные приёмы, мы с вами обнаружим, что именно этот набор выразительных средств характерен для жанра портрета. И, что наиболее характерно, для жанра парадного портрета.
Таким образом, играя с жанрами и типологическими схемами, иронизируя над ними и комически выворачивая наизнанку приемы «высокого» жанра и внедряя его в жанр «низкий», Шарден выступает преемником Джузеппе Арчимбольдо и Франсиско Сурбарана, художников XVI и XVII веков, практически «создателей» натюрморта, как чистого жанра. В этом же Шарден во многом предвосхищает ироничные игры романтиков XIX века с жанровыми «рангами» и «метафизические натюрморты» сюрреалистов века ХХ...
При том, что в нашем очерке мы выписали портрет художника-изгоя, находившегося на обочине магистральных художественных процессов эпохи, это не совсем так.
Точнее, совсем не так.
Да, художник почти не заботился о коммерческом успехе своих произведений. Просто ему это было не нужно. Он был вполне состоятельным человеком, выходцем из крепкой ремесленно-буржуазной среды. Отец Жана-Батиста был краснодеревщиком, ремесленником высочайшей квалификации. Всю свою жизнь Шарден с семьей прожил на одном месте, в респектабельнейшем предместье Парижа, Сен-Жермен де Пре. Те, кто знаком с французской культурой XVII-XIX веков, хотя бы по «романам плаща и шпаги», знает, что означало для человека проживать, тем более, оседло, в подобном месте.
В молодости Шардену, как несомненно одаренному юноше, действенно покровительствовали такие художественные мэтры и молодые «звёзды» эпохи, как его предполагаемый учитель, Ноэль-Николя Куапель (1690-1734) (ныне почти забытый крепкий, но похожий на всех других, мастер переходного периода, работавший в стиле, равно близком и позднему «подсахаренному» академизму, и позднему же, дряхлеющему барокко и недавно оформившемуся рококо) и один из величайших портретистов Европы этого периода, первый живописец двух королей (и одного регента), Николя Ларжильер (1656-1746).
С подачи Куапеля, Шарден становится в 1724 году членом Римской Академии Святого Луки. Это, скорее, почетное звание, а не обременительная должность; Академия эта - некий представительский ареопаг, нежели коллектив творческих единомышленников и вовсе не предполагает никакой преподавательской деятельности.
Ларжильер же, увидев однажды картины молодого Шардена, настоял, чтобы в 1728 году тот выставил в Королевской Академии Изящных Искусств, свои картины. А именно – натюрморты (в т.ч. и знаменитого «Ската»). Затем мэтр всячески продвигал своего protegée в члены той же Королевской Академии. Гораздо позднее, спустя 15 лет, Шарден становится Советником Академии. Еще спустя семь – ее казначеем.
К тому же, у него имелись высокопоставленные покровители, вроде маркиза де Вандьера (1727—1781), будущего маркиза де Мариньи; и Менара, директора строительства с 1751 по 1773 год, брата всемогущей фаворитки Людовика XV мадам де Помпадур, который обеспечил ему пенсию.
Кроме всего прочего, к 1740-1750-м годам, когда авторитет мэтров рококо явно пошатнулся и всё громче и громче заявляют о себе голоса из стана просветителей и сентименталистов, отмечается своеобразная мода на натюрморты «a la Chardin». И уже, в свою очередь, поздние Депорт и Удри, ранее столь величественные и роскошные, теперь пишут скромные "тихие жизни" в стиле Шардена!
Вода камень точит!
Так что, наш герой элементарно не нуждался в угождении власть имущим и широкой публике – средствами живописи. Как не нуждался в том, чтобы примыкать к какому-либо художественному лагерю. По сей день искусствоведы охотнее всего причисляют его к сентименталистам. Но, например, рядом с их вождём, Грёзом, с его назидательными – до оскомины, до тошноты – живописными «балладами» и слащаво-двусмысленными «девичьими головками», Шардену места нет однозначно!
Правда, несмотря на всю его кажущуюся независимость, однажды художнику всё же пришлось, хоть и косвенно, принять участие в одной акции чисто политического характера.
Это был галантный жест короля Франции Людовика XV, обращенный к русской императрице Екатерине Алексеевне, страстной (точнее, весьма расчетливой и прозорливой) собирательнице произведений искусства. В 1758 году, в честь основания Императрицей Екатериной Алексеевной Императорской Академии Трёх Знатнейших Художеств, от Парижской Королевской Академии Изящных Искусств, в качестве подарка было направлено полотно Жана-Батиста-Симеона Шардена, академика, советника и казначея Академии, «Натюрморт с атрибутами искусств» (1757).
Надо сказать, что в одной депеше с этой небольшой картиной Шардена, не вполне характерной для его творчества, находилось огромное, оставшееся неоконченным, полотно главного кумира эпохи, Президента Парижской Королевской Академии Изящных Искусств, Франсуа Буше - «Пигмалион и Галатея». (1757-58, там же, ГЭ).
В московском ГМИИ им. А. С. Пушкина хранится другой вариант шарденовской сцены с атрибутами искусств, более "домашний" и лаконичный. Судя по формату и размерам эта работа, вероятно, предназначалась для украшения десюдепорта, декоративного "лобика" над дверным проёмом.
Так уравнялись главный корифей и символ «века суетных маркиз», века рококо – и скромный, себе на уме, мастер «низкого жанра» ...
О чем именно думал Мастер, что именно происходило в его голове, когда он писал свои «портреты-натюрморты»? Над чем он иронизировал, кому сочувствовал, кого конкретно предполагал – да и предполагал ли вообще?! – в качестве прототипов своих тихих (но вовсе не мёртвых!) «героев»? Этого мы никогда не узнаем.
«Иногда банан – это просто банан», - как говорил еще один персонаж. Тоже, кстати, вдохновитель сюрреалистов.
Мы и не хотим этого знать. Не хотим, как уже говорили, «перекладывать» живопись на язык словесности.
Причина этому – всё та же – настоящая живопись непереводима.
Всё это– лишь фантазии в.п.с.
Но почему бы и не пофантазировать иногда?
Тем более, предлог весьма достойный…
__________
А наш девиз остается неизменным:
Читайте хорошие книги!
Изучайте настоящее высокое искусство!
Посещайте хорошие выставки!
Любите КЛАССИКУ!
Она никогда не подведет, к какому бы направлению литературы и искусства она ни относилась…
И больше думайте.
__________
Автор благодарит читателей за внимание и терпение и надеется на понимание и благосклонность.
___________
© Текст - В.А. Агранович
Иллюстрации - из личного архива автора и открытых источников.