Лязгнул замок. Этот сухой, металлический звук поставил точку. Он прокатился по гулкой тишине прихожей. Я смотрела на дверь. На холодную, стальную ручку, к которой всего несколько часов назад прикасалась рука моего сына.
Кирилл улетел.
Я сама отвезла его в Шереметьево. Сама помогла поднять на весы неподъемный чемодан. Проверила, не забыл ли он документы. Вручила последние «материнские инструкции» о том, как вести себя на новом месте, в этой его «новой взрослой жизни».
Я не плакала. Я держала лицо. Той самой фирменной «светланиной» улыбкой, которую знали все в моем департаменте. Улыбкой, которая без слов сообщала: «Все по плану».
Я вернулась домой. Автоматически вымыла кружку, из которой он утром пил чай. Перестелила его постель. Идеально. Складка к складке.
А потом… наступила тишина.
Я прошла в гостиную. Моя квартира. Моя «цитадель». Сто двадцать квадратных метров стекла и света, которые я буквально выгрызла у этой жизни. Моя гордость. Мое достижение.
Солнце заливало комнату. В его лучах плясали пылинки. Было около пяти вечера.
И мне… было абсолютно нечего делать.
Я — Светлана. Мне пятьдесят. Я — финансовый директор. Я — человек-функция. Человек-ресурс. Та, кому звонят в два часа ночи, когда у компании «все падает».
Я — та, кто двадцать лет назад стоял в такой же пустой квартире, когда мой первый (и единственный) муж закрыл за собой дверь, сказав, что я «заполнила собой все пространство».
Я помню тот вечер. Помню, как сидела на полу в ванной, чувствуя себя… раздавленной. Слабой, ненужной, выброшенной.
И я помню, как встала. Как посмотрела на свое опухшее лицо в зеркале. И как дала себе слово.
Никогда. Больше.
Я больше никогда не буду «слабой». Я больше никогда не буду ни от кого «зависеть».
И я стала «сильной».
Двадцать лет я культивировала в себе эту «силу» и «самодостаточность».
Я построила карьеру. Я в одиночку, без алиментов и помощи, вырастила Кирилла. Я научилась сама разбираться в инвестициях, чинить сантехнику и решать любые «мужские» вопросы.
«Самодостаточность» стала моей религией. «Контроль» — моей броней.
Я не просила о поддержке. Я — оказывала поддержку.
Я не ныла. Я — выслушивала нытье.
Я не «расклеивалась». Я — собирала других.
Все мои подруги, мои подчиненные, мой собственный сын — все они знали, что Света — это кремень.
И вот… кремень остался один.
Сын вырос. Работа… работала. Отлаженный механизм, который уже не требовал моего ручного управления 24/7.
Я опустилась в кресло.
Тишина перестала быть фоном. Она стала давить. Это был не «покой». Это был… вакуум.
Я внезапно осознала, что вся моя «сила» была нужна для кого-то. Чтобы поднять сына. Чтобы доказать бывшему. Чтобы обойти конкурентов.
А сейчас… для кого?
Где-то в районе желудка зародился лед. Липкий, неприятный. Он пополз вверх, сдавливая горло.
Стало трудно дышать. Будто из комнаты выкачали весь кислород.
Я вскочила. Заходила по комнате. Мои шаги гулко отдавались в тишине.
Пусто.
Никто не войдет. Никто не крикнет: «Мам, что есть поесть?». Никто не бросит свои кроссовки посреди коридора.
Я — свободна. Я — самодостаточна.
И я… в панике.
А вчера я осталась одна в этой идеальной квартире и впервые за двадцать лет плакала от страха.
Я не плакала. Я… выла.
Я сползла по стене в гостиной, обхватив колени руками. Это был не плач обиды или жалости к себе. Это был животный, первобытный ужас.
Броня, которую я ковала два десятилетия, рассыпалась в прах. И из-под нее хлынуло все то, что я так тщательно прятала.
Не «самодостаточность».
А страх близости.
Не «сила».
А панический страх снова стать слабой.
Я не выбирала быть одной. Я сделала все, чтобы остаться одной, потому что так было безопаснее.
И вот я в своем «безопасном» бункере. Совершенно одна.
Наверное, я просидела так час.
Я умылась. Посмотрела в зеркало. На меня смотрела не «Светлана Игоревна». На меня смотрела… помятая, испуганная женщина.
Старая «я» сейчас бы собралась. Открыла ноутбук. Ушла бы в цифры.
Но я сделала то, чего не делала двадцать лет.
Я сделала то, что всегда считала проявлением «слабости».
Я взяла телефон.
Пальцы не слушались.
Я набрала Катю. Подругу. Ту, которой я вечно «помогала» с ее проблемными мужчинами и кредитами.
— Кать, привет. Ты… можешь говорить?
— Света? — она даже растерялась. Я никогда не звонила «просто так». — Что-то стряслось? С Кириллом?
Я сглотнула.
— Нет. Со мной.
Пауза.
— Кать… — я заставила себя выдохнуть это. — Мне… мне так хреново. Я… я боюсь быть одна.
На том конце провода повисло молчание.
А потом Катя сказала:
— Так. Поняла. Белое или красное? Я через двадцать минут.
Я села прямо на коврик в прихожей и снова заплакала.
Но это уже были… другие слезы.
Мой «Путь к Себе» — это, оказывается, не путь к «силе».
Это оказался путь… к честности.
Я понятия не имею, что будет завтра.
Но я знаю, что сегодня я сделала первый шаг. Я разрешила себе быть… просто живой.
Не «кремнем».