Повесть
Все части здесь
– Аня! Здравствуй!
– Здравствуйте! – она быстро отвела взгляд, чтобы он не увидел, какой радостью вспыхнули ее глаза, но сама себя выдала, сказав – очень рада видеть вас, Павел...
– Я тоже... я... скучал...
– Правда?
...Ранним утром с трассы свернул в сторону Сутоя мужчина – он осматривался вокруг и было понятно, что в этих краях он никогда не был. На мужчине была штормовка, рабочие штаны и кирзовые сапоги, на голове – кепка – восьмиклинка. Его натруженные руки держали палку, перекинутую через плечо, на конце которой болтался узелок, видимо, с личными вещами незнакомца.
Часть 14
– Настя? – удивленно спросил Михаил – вот так сюрприз! Совсем я не ожидал, что ты придешь сюда!
Ситуация, видимо, была очень неоднозначная, потому что Мишка затих, не зная, что сказать. На выручку пришла та самая женщина, что сидела напротив него. Она встала, извлекла из шкафчика еще один лафитник, вилку с ложкой, и сказала:
– Вы садитесь! В ногах правды нет, а супротив гостей мы никогда ничего не имеем!
Настя села за стол и вопросительно взглянула на Мишку. Несмотря на то, что возраст Мишки подбирался к пятидесяти годам, выглядел он на зависть многим мужикам в Сутое. Подтянутый, сухощавый, с лицом, не обремененным морщинами, – вероятно, сказывалась жизнь в лесу – он был очень силен физически, и пожалуй, достаточно привлекателен для женщин. Алкоголем он не злоупотреблял, да в лесу этого и не желательно делать, здесь надо постоянно быть начеку. Сказался на его внешности здоровый физический труд – под рубашкой перекатывались на руках мускулы, Настя глянула на его жилистые руки и покраснела, представив, как они обнимают ее.
– Вот, Настя, познакомься – это моя жена Феня. Сегодня только расписались в райцентре – сказал Мишка.
– Вот как? – Настя постаралась выдавить из себя подобие улыбки, потом подняла лафитник – поздравляю вас!
Феня покраснела, засмущавшись, и улыбнулась.
Они выпили, чуть пригубив из лафитников, закусили разносолами, которыми был щедро уставлен стол, и Настя спросила:
– Что же вы, Феня, сюда, в лесничество, будете переезжать?
– Конечно – ответила женщина – куда муж, туда и я...
– Не скучно вам здесь покажется?
– А чего ж скучать? И природу я люблю, воздух тут свежий и чистый, да и работы хватает, так что скучать не придется. Жена рядом с мужем должна быть.
– А ты, Настя, как поживаешь? – спросил у нее Мишка.
– Да все в порядке! – она не решилась говорить о своей боли при этой женщине, никому не нужна здесь она со своими проблемами. У людей радость, а она будет на них свои беды вываливать?
Еще немного побыв в уютном, теплом доме, Настя засобиралась домой. Михаил проводил ее в сенки, открыв дверь, остановился и, глядя в глаза, сказал:
– Вижу, что что-то происходит у тебя. Грустная ты... Никогда такой не была...
– Да нет, Миша, у меня и правда все хорошо... Ладно... Побегу я, а то мамка потеряет.
– Ты, Настя, мать береги. Она у тебя золотая, можно сказать. И с дочерью тебе повезло...
Настя кивнула – после этих Мишкиных слов защемило больно в груди... Пошла вниз по тропинке все быстрее и быстрее. Чужая она здесь, в этом доме, чужая и никому не нужна со своими заботами. Шла, и слезы на глаза наворачивались, застывали на морозном воздухе. Не к кому ей сходить поплакаться, нет такого человека, который выслушает и совет правильный даст, да утешит. Так уж вышло в ее жизни – она к людям не тянулась, в молодости пережила слухи – сплетни, казалось, что везде враги и только и хотят того, чтобы обсмеять, принизить, оболгать, сплетнями извести. Она, пожалуй, даже дочери и матери не нужна – им хорошо и уютно вдвоем, без нее...
Тут, конечно, Настя преувеличивала, думая так. Ефросинья ее жалела – не удалась у дочери счастливая жизнь, не получилось ни крепкой семьи, ни удачного брака, ни верного мужа рядом... Да и Анютке всем своим большим детским еще сердечком жаль было маму, хоть и давно уже не воспринимала она ее, как мать, скорее, как подругу, хорошую знакомую.
Вернувшись домой, Настя как в детстве забралась на широкие полати на печи, и согретая там теплом и уютом, уснула.
Проснулась от того, что рядом с ней тарахтел Дымок – раскинув в разные стороны лапы он крепко спал, но стоило Насте пошевелиться, как навострил уши, открыл глаза и, повернув голову, облизал шершавым своим языком руку молодой женщины. От этой ласки животного на глаза Насти снова навернулись слезы. Прислушавшись, она услышала, как в своей комнате Анютка негромко напевает что-то, потом на столе загремела посуда, и дочь вынесла в сенки чугунок с вареной картошкой и второй – с супом. Осторожно отодвинув занавеску, Настя посмотрела на Анютку – та, как всегда, чему-то улыбалась и бормотала себе под нос песенку.
– О, мам! – увидев, что Настя проснулась, сказала Анютка – что-то ты заспалась – вечер уже. Чего ночь будешь делать?
– Хоть отосплюсь – с улыбкой сказала Настя, спускаясь с печи. Следом за ней спрыгнул Дымок – сон здесь замечательный, даже просыпаться не хочется. Как вечер в училище?
– Ничего! – кивнула Анютка – весело, громко, игры разные и танцы.
– Мальчики тоже были?
Дочь скривилась:
– Конечно! Только они у нас еще совсем дети – в вышибалы играют, в пробки, в общем, ничего серьезного.
А Насте почему-то вспомнился тот мужчина, Павел, что подходил к ним тогда на речке. Подсознательно подумала про себя, что дочь, вероятно, тянется к тем, кто постарше...
– С ними даже поговорить не о чем – меж тем балагурила Анютка – неинтересно...
... Время летело быстро, и вот уже миновала снежная вьюжная зима, пришла весна с бурными своими ручьями растаявшего снега, которые несли потоки в беспокойную Сутойку. Та только освобождалась от льда, цепями сковывающими воды, словно какая колдунья напустила на буйные, беспокойные воды морок, и сковала на зимний период льдом все, что было вокруг. Солнце уже светило совсем по-другому, – ярче, злее - таяли и ломались снежные горы в лесу и в деревне, первые птицы возвращались к себе на родину, оглашая окрестности звонкими своими трелями, оповещая все живое вокруг о том, что пора просыпаться – тепло и лето на подходе. Днем, после учебы, Анютка только и делала, что расчищала двор от потемневшего снега, постепенно выкидывая все за ограду, махать лопатой она очень любила, а еще любила, чтобы вокруг царила чистота.
Приезжающая на выходные Настя помогала дочери, как могла, а потом все втроем они усаживались на скамейку во дворе и вдыхали свежий запах весны и просыпающейся вокруг природы.
Григорий Данилович уже привык, что Анютка частенько бывала рядом с ним и молча смотрела на манипуляции его умелых рук. Иногда он даже давал ей какие-то несложные задания, и Настя уверенно и с удовольствием могла сделать то, что он просил. А еще она как-то по-особому тепло относилась к животным, особенно во время каких-либо операций. Пока Григорий Данилович настраивался на то или иное действо, она подходила к лежащей на столе в ветеринарном кабинете животинке, гладила по голове, или по вздрагивающему от страха крупу, и говорила что-то ласково-нежное, словно животное было и не животным вовсе, а человеком. И те словно слушали ее и доверяли – успокаивались и переставали дрожать от страха.
– Вот выучишься ты, Анютка-малютка, и пойду я на покой – говорил ветеринар – а ты меня заменишь.
– Да что вы, Григорий Данилович?! – удивлялась девушка – вы ведь специалист от бога... Разве сможете вы оставить животных?
Он шутливо щелкал ее пальцем по носу:
– Ээээ, девочка, все устают... Это у вас, молодых, энергии хоть отбавляй, а мы, старики, должны уходить вовремя, чтобы молодым путь освободить. А за советом завсегда приходи... Я помогу, сама знаешь...
Но Анютка только головой качала – она не представляла ферму, конюшню и животных без Григория Даниловича.
Деревенские же, узнав, что Аня учится на ветеринара, только хмыкали с усмешкой:
– Да какой с ей ветеринар? Пигалица и есть пигалица! Она свиньи, небось, испугается, да убежит! Испокон веку ветеринарами мужчины были, а тут недоросль животинок на ферме лечить станеть?!
Но когда видели, как она помогает на ферме или конюшне Григорию Даниловичу, тут же закрывали рты и разговоры свои прекращали. И часто теперь можно было наблюдать такую картину – по деревне шла Анютка – малютка, внучка Ефросиньи, а следом за ней медленно шествовал сбежавший из стада барашек или лошадка, которая привязалась к ней после того, как Аня тогда угостила ее сахаром на конюшне. Это была та самая лошадь, у которой Григорий Данилович удачно вылечил свищ на ноге, звали ее Зорькой, и у Анютки она была самой любимой лошадкой.
Удивлялись в деревне – девушка к лету знала всю скотину, и как она отличала между собой тех же овец – никто не понимал. Ладно, опытный пастух или скотник, а тут... пигалица, студентка... Она лучше в кино на новый сеанс не пойдет, а направится к Григорию Даниловичу, который принимает роды у коровы на ферме... И в библиотеке все больше книг Аня брала теперь по ветеринарии, хотя было их там очень мало. Ефросинья, заходившая иногда к ней в комнату и склонявшаяся над открытым учебником, все цокала языком, глядя на схемы внутренностей того или иного животного, и удивлялась – ну как можно все это запомнить и вот так в подробностях изучать. И гордилась старая Ефросинья тем, что учиться ее внучка отлично. Только вот поругивала иногда Анютку, за то, что та вместо клуба, куда новый фильм привезли, идет на ферму или в кабинет Григория Даниловича – посмотреть на очередную операцию.
И Соня сердилась и часто ругалась на подругу, что та совсем ее забросила.
– Да ладно тебе! – смеялась Анютка – я смотрю, тебе в принципе и без меня не скучно!
И она хитро поглядывала на подругу. Это так и было – к концу первого учебного года в училище Соня подружилась с парнем, живущим в райцентре. Как они познакомились – осталось тайной за семью печатями, Соня почему-то не говорила об этом даже подруге, но парень был старше ее на два года – ему уже было восемнадцать, и он учился в городе в техникуме, а в Городищенск приезжал к родителям. Там они с Соней и встретились, и красивая, стройная девушка завладела вниманием парня настолько, что когда закончился учебный год, и наступили летние каникулы, тот почти через день приезжал в Сутой к Соне. Таисья, Сонина мать, дружбы парня с ее дочерью не одобряла, и напрямую говорила Ефросинье, к которой частенько забегала:
– Не знаю я, тетя Ефросинья, не нравится он мне! Чувствует мое материнское сердце, что с гнильцой парнишка, а почему – и сказать не могу! Вроде вежливый, уважительный, привлекательный, да только Сонька моя совсем еще малолетка, ей ведь шестнадцать всего! А ему восемнадцать! Вроде не намного и старше, а все ж таки что-то в нем есть такое... что меня настораживает. А может, я просто так к нему отношусь, потому что за дочь переживаю...
Что могла посоветовать старая Ефросинья? Она сама когда-то за дочерью не уследила, так что какие советы тут могут быть? Успокаивала Таисью, робко говорила ей, что построже надо с Соней... но чувствовало, видимо, материнское сердце, что дочь ее влюбилась и словно бы в омут головой...
– Знаешь – говорила счастливая Соня подруге, когда они сидели на расстеленном покрывале под вишней в саду у Ефросиньи – он сказал, что как в армии отслужит – мы сразу поженимся!
– И что же – ты ждать его будешь? – спрашивала Анютка.
– Конечно!
– А если ты за это время в кого-то другого влюбишься?
– Не влюблюсь, Аня! Я его люблю, Виктора!
Еще больше Соня укрепилась в своем желании выйти за Виктора замуж, когда узнала, что оказывается, он сын председателя колхоза в Городищенске.
Аня же, сама не понимая, почему, ждала, когда лето по-настоящему разгуляется в Сутое. Ждала с замершим сердцем, что обязательно снова увидит здесь Павла, ей так этого хотелось, и она сама, к своему почему-то стыду, чувствовала, что он так и не уходил из ее сердца, что она постоянно думала о нем, и хотела снова увидеть.
В своих предчувствиях она не ошиблась – как-то раз, когда под вечер спал разгулявшийся июньский зной, и она возвращалась от ветеринара, – он только что в своем кабинете кастрировал хряка одного из жителей, а Анютка успокаивала бедное животное, лишившееся органа – задумавшись, она впечаталась в чью-то высокую фигуру, идущую ей навстречу. До дома оставалось совсем немного, и Анютка очень удивилась, когда подняла глаза и увидела Павла. Он же сразу заметил, как вспыхнули яркие огоньки радости в больших, карих глазах девушки и тут же подивился про себя – за этот год она похорошела еще больше, даже несмотря на простенькую ее одежду – кофточку и брюки.
– Аня! Здравствуй!
– Здравствуйте! – она быстро отвела взгляд, чтобы он не увидел, какой радостью вспыхнули ее глаза, но сама себя выдала, сказав – очень рада видеть вас, Павел...
– Я тоже... я... скучал...
– Правда?
...Ранним утром с трассы свернул в сторону Сутоя мужчина – он осматривался вокруг и было понятно, что в этих краях он никогда не был. На мужчине была штормовка, рабочие штаны и кирзовые сапоги, на голове – кепка – восьмиклинка. Его натруженные руки держали палку, перекинутую через плечо, на конце которой болтался узелок, видимо, с личными вещами незнакомца. На лице его была давняя щетина, – жесткая, с проблесками серебристой седины – глаза смотрели прямо перед собой с какой-то странной злостью, словно он был обижен на весь мир, и только приглядевшись, можно было увидеть на запястьях его рук синие наколки.
Продолжение здесь
Спасибо за то, что Вы рядом со мной и моими героями! Остаюсь всегда Ваша. Муза на Парнасе.
Все текстовые (и не только), материалы, являются собственностью владельца канала «Муза на Парнасе. Интересные истории». Копирование и распространение материалов, а также любое их использование без разрешения автора запрещено. Также запрещено и коммерческое использование данных материалов. Авторские права на все произведения подтверждены платформой проза.ру.