XIV
Рассуждение об освобожденных. — Поездка в Венев. — Мировые посредники. — Вифания. — Ольридж. — Отмена откупа. — Пьянство. — Польская смута. — Колюбакин.
Сегодня, 19 февраля 1862 года, ровно год, как нам предоставлена свобода устраивать жизнь по собственному желанию. Нас не продают уже больше наравне с коровами и овцами, не бреют голов, не режут у девок кос, даже не бьют по щекам. Я пользуюсь свободой и, однако, остаюсь тем же самым лакеем. Все мои товарищи и знакомые тоже продолжают жить на прежних местах. Только те, которым было отказано от места, или вследствие сокращения штата прислуги, или за дурное поведение, изменили свой образ жизни, но далеко не к лучшему. На каждом шагу только и слышишь, что ищут места. Поэтому я стал обдумывать, что не мешало бы устроить контору для нуждающихся в приискании места.
В мае ездил с барыней в Венев[668].Это маленький, незначительный городок. От скуки пошел на кладбище. Там прочел на памятниках много курьезных надписей. Некоторые записал. На одном памятнике было написано:
Веневской бараночнице1.Ударил час. Друзья простите.Куда. Все знать хотите.2.Кости зракСмерти знак.Зри ее всяк, —Будешь так.3.О, вы, друзья, мои любезны,Не ставьте камня надо мной.Все ваши бронзы бесполезны, —Они не скрасят души злой.Не славьте вы меня стихами, —Стихи от ада не избавят,В раю блаженства не прибавят.
Пока я занимался чтением надписей на памятниках, ко мне подошел сторож. а мой вопрос, давно ли он здесь служит, ответил, что его сюда послал сам Бог.
— Каким образом? — спросил я.
— Служил я раньше при военном складе. Однажды ночью, когда я крепко спал, меня подхватило вихрем и унесло на кладбище, где я опомнился и проснулся только утром. Сейчас же я пошел к священнику, рассказал ему о случившемся, и он назначил меня сторожем. С тех пор тут и сижу.
По возвращении в Москву, в июне, мне по делу Костина пришлось побывать у мировых посредников Лопухина и Трубецкого. Вот настоящие благородные люди. Я удивлялся их терпению и внимательности, с которыми они обращаются со всеми, приходящими к ним за разъяснением недоразумений. После чиновников гражданской палаты и управы благочиния и разных чинов полиции они мне показались ангелами умиротворителями и утешителями.
В сентябре заходил в гости к знакомому Куликову, у которого квартирует много студентов.
— Платят ли они? — спросил я.
— Бедны, но честны, — ответил Куликов. — Если денег нет, часы отдают. Одно нехорошо, что они все большие забияки и спорщики. Иногда целую ночь до самого утра галдят.
Ездил в Вифанию и осматривал там покои митрополита Платона[669].Проводник, не умолкая, тянул заученную речь: вот постель, на которой владыка почивал… вот комната, в которой принимал просителей… вот зеркальный потолок, в котором отражались фигуры просителей, и там их владыка, подымая очи горе, рассматривал. Он не мог смотреть прямо в лицо, потому что от проницательного, проникающего насквозь взгляда его просители падали в обморок… вот ковер, подаренный шахом персидским… вот… и т. д.
Был в театре и смотрел игру приезжего англичанина Ольриджа. Он играл Отелло, а Медведева — Дездемону[670].Игра и дикция замечательные. Он говорил шепотом, но так звучно, что даже в райке этот шепот раздражает ухо. Несмотря на то что он говорил по-английски и что, следовательно, я не понимал ни одного слова, остальные все актеры, понятно, говорившие по-русски, рядом с ним казались мне мелкими, ничтожными и смешными.
Купил и прочитал механику и физику Щеглова. Хотя очень многого не понял, но добросовестно дочитал до конца.
1января 1863 года вечером я отправился на прогулку. Подойдя к Никольским воротам, я увидел около кабаков целую толпу. Это праздновалась отмена откупа[671].По случаю удешевления водки, набросились на кабаки и переполнили их. На Трубной площади опять толпа около кабаков. Из любопытства зашел в один. Оказалось, что все заготовленное заранее вино уже выпили и толпа ждет нового подвоза. Вот она, народная трезвость.
5января у барыни родилась дочь Мария. Было несколько докторов. Большая суета. Невольно я вспомнил о деревне. Там роженицы уходят из общей комнаты в холодный, темный чулан, откуда после родов тащат их по 25-градусному морозу в угарную баню, где лежат они дня три и затем являются в избу и принимаются, как ни в чем не бывало, за работу.С кормилицами происходит возня неимоверная. Одна больна, другая без молока, от третьей несет как из винной бочки. Вообще теперь весь народ, после отмены откупа, с утра каждый день пьянствует, и все улицы переполнены пьяными…
19февраля ходил на публичную лекцию профессора Богданова[672],который читал о значении зоологических садов и зверинцев. Слушая лекцию, я думал, что в день освобождения крестьян из неволи говорят о том, чтобы сажать зверей в клетки и держать их в неволе.
Приписался к ремесленному цеху.
В марте слушал лекцию профессора Соколова о дыхательных и голосовых органах. После этой лекции стал читать популярную медицину.
Все и везде толкуют о поляках и польской смуте. В Польшу назначается Муравьев .Говорят, что там творятся большие безобразия. Ну, да и здесь делается много не совсем хорошего. Появилось много просветителей всякого рода. Открываются школы, воскресные классы, читальни, лекции. Однако учат не так, как следует, и не тому, чему следовало бы. После азбуки сразу география и чуть не философия. Нравственно-религиозная сторона забыта, и над религией насмехаются. По моему мнению, в школах должны обучаться не одной только грамоте, но и ремеслам и земледелию. Дети очень скоро понялибы все, что им необходимо знать, и приохотились бы к работе. Обратимся к жизни. В деревне ведь ребятишки, как завидят мельницу, сейчас начинают мастерить свою мельницу из щепок на ручье; делают лодку из коры и т. п. О взрослых я уже и не говорю. Не успеют открыть в какой местности ткацкую, как они начинают расти и после первой черезпять лет их в той местности уже 10. Нет, все идет не так, как следовало бы.
Напечатанная 5 мая статья М. П. Погодина о польском вопросе и европейской политике привела в восторг простой народ. «Ведомости», в которых печатаются адресы от разных городов и обществ, высказываются против каких бы то ни было уступок полякам и требуют немедленного подавления мятежа. Хотя бы это даже грозило войной с Наполеоном.
Каждый день устраиваются проводы солдатам, идущим в Польшу. Муравьев с поляками не церемонится и постоянно высылает их в Смоленск. Все радуются.
В июле заключил контракт о найме квартиры в нашем доме с генерал-лейтенантом Колюбакиным, бывшим кутаисским губернатором. Генерал страшно вспыльчив и, как рассказывают, в Кутаиси всех колотил. Извозчик мне вчера рассказывал, что генерал сел и велел ему ехать. Проехав немного, он крикнул: «К сенатору Толмачеву». — «А где он живет?» — «Как, ты не знаешь, где он живет?» Бац его по уху. Затем стал колотить по спине, приговаривая: «На Пресне, на Пресне…»
Библиотека у генерала громадная.