Если бы можно было заглянуть в самую суть нарциссического расстройства, туда, куда не проникает свет грандиозности и самовозвеличивания, мы увидели бы не сияющий алмаз, а открытую, незаживающую рану. Имя этой раны — стыд. Глубинный, всепоглощающий, экзистенциальный стыд. Тот самый, который шепчет человеку, что с ним что-то фундаментально не так, что он испорчен, ущербен, недостоин любви и принятия просто по факту своего существования. И вся грандиозная, блестящая конструкция нарциссизма — это не проявление гордыни, а отчаянная, титаническая попытка убежать от этого чувства, заткнуть этот голос, залить рану жидким золотом внешних достижений и восхищения.
Со стороны нарциссический человек кажется самовлюбленным и преисполненным гордости. Он выставляет напоказ свои успехи, требует особого отношения, с легкостью обесценивает других. Но эта гордость — фантомная, иллюзорная. Это не твердая уверенность в себе, рожденная из самопознания и принятия своих слабостей. Это надувная лодка, которую непрерывно качают волны внутренней паники. Каждое достижение, каждая порция обожания — это всего лишь временное облегчение, очередная доза обезболивающего для души, которая истекает кровью от стыда. Как только восхищение иссякает, как только критика пробивает брешь в защитном панцире, человек вновь оказывается лицом к лицу с тем самым ужасом собственной ничтожности. И тогда включается привычный механизм защиты: гнев, обесценивание того, кто посмел указать на короля без одежд, поиск новой порции нарциссического «голода» — внимания, славы, власти.
Эта динамика напоминает маятник, который раскачивается между двумя полюсами: между иллюзией собственного величия и пропастью собственного ничтожества. Золотой середины, здоровой и устойчивой самооценки, для него не существует. Он либо бог, либо червь. И чтобы никогда не оказываться в позиции червя, психика выбирает вечно находиться в роли бога, даже если эта роль требует нечеловеческих усилий и разрушает все вокруг. Именно поэтому критика для такого человека не просто неприятна — она смертельно опасна.
Она не про то, что он поступил плохо, она про то, что он — плохой. Она будит спящего дракона стыда, и чтобы усыпить его снова, нужно либо уничтожить критикующего, либо немедленно доказать всему миру и себе обратное, совершив нечто еще более грандиозное.
Откуда же берется этот первородный, ядовитый стыд? Его корни почти всегда уходят в детство. Это ребенок, которого любили не безусловно, а за что-то. За пятерки, за послушание, за улыбку, за соответствие родительским ожиданиям.
Его истинное «Я» — со своими страхами, гневом, печалью, несовершенством — не было принято. Возможно, его постоянно сравнивали с другими не в его пользу. Возможно, его чувства высмеивали или игнорировали. Возможно, он был предметом родительской гордости, но лишь до тех пор, пока соответствовал идеальному образу в их голове. В результате ребенок делает простой и трагический вывод: чтобы меня любили, я должен быть идеальным.
Мое настоящее «Я» — недостойно. Так рождается стыд за саму свою сущность.
Вся последующая жизнь становится попыткой доказать обратное. Но доказать это невозможно, потому что борьба ведется не с реальными недостатками, а с призраком, с тенью. Поэтому нарциссический голод ненасыщаем. Никакое количество лайков, похвал, денег или побед не может исцелить эту рану. Это похоже на попытку утолить жажду соленой водой — чем больше пьешь, тем хуже становится.
Что же может помочь? Осознание этой связи — первый и самый важный шаг.
Если вы узнаете в этом описании себя, спросите себя: от чего я бегу? Какую боль я пытаюсь заткнуть своими достижениями? Чей голос я слышу, когда во мне просыпается это чувство собственной ущербности? Это крайне тяжелая работа, потому что она требует добровольно спуститься в ту самую пропасть, которую вы всю жизнь старались избежать. Здесь необходим поддерживающий и опытный проводник — психотерапевт, который не будет соблазняться вашей грандиозной маской, но и не станет разрушать ее молотком критики. Он поможет вам осторожно прикоснуться к тому стыдящемуся ребенку внутри, дать ему то принятие и сострадание, которых он был лишен, и начать интегрировать две эти крайности — грандиозность и стыд — в одно целое, здоровое и живое «Я».
Со стороны же, понимая эту связь, становится ясно, что нарциссизм — это не сила, а проявление глубокой уязвимости. Это не делает разрушительное поведение допустимым, но позволяет увидеть за ним не монстра, а страдающего человека, который когда-то был раненым ребенком и нашел единственный, известный ему способ выжить — построить блестящую тюрьму для своей души, чтобы никогда больше не чувствовать той первоначальной боли. И ключ к освобождению лежит не в том, чтобы сиять еще ярче, а в том, чтобы набраться мужества признать: да, во мне есть эта рана. И это часть меня, а не вся я.
--
Перейти на форум психологов