Вот так, кому-то рассказать, так никто ведь и не поверит. И как это он мог забыть своё настоящее имя? Эта проклятая вьюга, этот проклятый гололёд, эта проклятая суровая зима, к которой он так и не привык, вот в чём причина! Правда, голова у него начала кружиться ещё пару недель назад, и зима тут не при чём. Но если бы голова у него закружилась не на этой обледеневшей дорожке возле поворота к нужной улице, то может быть он бы не упал. А если бы и упал, то не потерял бы сознание. Хотя может сознание он частично потерял раньше, чем упал. Вышел из метро, шёл минут десять сквозь вьюгу, потом посмотрел вокруг сквозь снежную кусачую пелену, закашлялся, задохнулся и тут понял, что не узнаёт улицы и упал. А улица была сто раз хоженая-перехоженая. Значит, всё же виновата эта проклятая вьюга, то есть проклятая зима.
А может виноват тот несчастный бюрократ из миграционной службы? Да, этот несчастный был туговат на уши и не слишком расторопен разумом. Услышав странное имя, бюрократ вытаращил глаза и переспросил, когда ему сказали ещё раз, он ещё раз переспросил, а когда услышал третий раз, то наморщил нос и выпятил нижнюю губу. Наверное это был действенный, проверенный на посетителях приём, подействовал и на этот раз. Бюрократ услышал в ответ то, что хотел услышать, другое имя, хоть и похожее на то, что прозвучало вначале. С чувством выполненного цивилизаторского долга, устранявшего всё странное, чужое и непонятное и превращающее это хоть и не в своё, но мало-мальски удобоваримое, бюрократ от усердия высунул язык и взялся за оформление того, что нужно было ещё долго оформлять и переоформлять.
Так ненастоящее имя попало в новые документы. Так его звало начальство, так звали сослуживцы. Сначала он вздрагивал каждый раз, когда на работе его называли новым именем, потом привык, но так ни с кем из сослуживцев почему-то не подружился. Нехорошо, надо будет с кем-то подружиться и по секрету сообщить своё настоящее имя, на случай чего. Но для начала имя надо вспомнить.
Паспорт не поможет, потому что он заграничный. А в заграничных паспортах вместо имени и фамилии пишут абракадабру латинскими буквами, руководствуясь правилами транскрипции, недоступным простым смертным. Хорошо, что он хоть фамилию свою не забыл, а то глядя в загранпаспорт, не понял бы и не вспомнил бы, так как не может вспомнить своё настоящее имя.
Рыжеволосая женщина, приходившая по субботам, всегда звала его «тигрёнок» и надежды, что она знает его настоящее имя, нет никакой. А саму её как зовут, ведь не «кисуля» же? Нехорошо, надо будет спросить в следующий раз, как её настоящее имя. Хотя наверное и не скажет, наврёт чего-нибудь.
Приветливый сосед, который всегда веселым голосом здоровался с ним на лестничной клетке, почему-то звал его «амиго», хотя никто из них не был испаноязычным. Надо будет как-нибудь пригласить его в гости, познакомиться, выпить чего-нибудь. Тот хоть его зовёт «Здравствуй, амиго, как дела?», а в ответ слышит только «Здравствуй!» или «До свидания!». Вот даже слова «амиго» и то не удостаивается. Нехорошо получается, надо будет это исправить.
Да, надо дружить с сослуживцами и соседями. Но кто нам истинная опора и надежда в трудные дни? Родные, конечно же, родные. Нехорошо, конечно, что он не так уж и часто им звонит. Но он ведь такой усталый приходит с работы, сил еле хватает поесть. Вот начнёт он с ними говорить таким усталым голосом, а они расстроятся и станут переживать, что он так устаёт. Главное, что он деньги им присылает регулярно. Это для них должен быть главный признак, что всё хорошо, раз деньги приходят без сбоев. Да дело и не в деньгах, они и без денег никогда не забыли его и его настоящее имя.
Он выбрал номер сестры и услышал: «Братишка, привет! Как я рада!» Он слушал её щебетанье и ждал, когда она назовёт его по имени. А она называла по именам соседей и родственников, кто женился, у кого кто родился, кто переехал, кто деньги на лечение собирает. А, деньги? Деньги родственнику на лечение он, конечно же, пришлёт, ну сколько сможет. Много не сможет. «Но хоть сколько-то. С миру по нитке. Родственников, Слава Богу, много, как-нибудь все вместе соберём!». Когда прозвучало «Братишка, какой ты у меня хороший!», он попросил позвать мать. С замиранием сердца ждал, когда услышит её голос в трубке. «Сыночек, дорогой! Как ты там? Ты не болеешь?» И снова по именам называла всех родных, кто женился, кто у кого родился и так далее. И не скажешь ведь: «Дорогая мама!», ну или «Дорогая сестра! Не напомнишь ли ты мне как меня зовут?» Они же там все подумают, что он с ума сошёл, и тоже от нервов с ума сойдут. Услышав на прощанье от матери, что он «мамина радость», потом долго смотрел в потолок. Это было совсем бессмысленно, там, на потолке никак не могло появиться его написанное имя. А он всё смотрел и смотрел.
Нужно было остаться дома и стать учителем, как советовала ему мать. Да, был бы полунищим, но зато дети десятки раз в день называли бы его по имени, и он бы его никогда не забыл. Вообще в школе было весело и хорошо, не то, что сейчас на работе. Как же он мог забыть! Лучший школьный друг живёт всего в четырёх часах езды от него. Друг поехал на заработки позже и устроился хуже. Надо будет его пригласить к себе на выходные, город показать. Хлопотно, конечно, но зато радостно. Одно плохо, что друг его зовёт не по имени, а по школьному прозвищу, понтовое такое прозвище, всегда всем нравилось. Но всё же, всё же, глядишь, и назовёт разок по имени.
Уже было поздно, он долго не смог заснуть, вертелся, уговаривал себя не переживать. Ведь лучший друг детства приедет в воскресенье и наверняка хоть раз назовёт его по имени.
Утром вьюга и не думала утихать. Вышел он, одевшись потеплее и стараясь не думать о своём имени. Очень осторожно шёл по обледеневшей улице и, хотя голова снова стала слегка кружиться, он, ни разу не поскользнувшись, дошёл до метро. Вошёл в метро, вздохнул с облегчением и вдруг увидел перед своим лицом мокрые, грязные ступени. Боли сначала вообще не почувствовал. Боль появилась потом, когда вокруг стали кричать люди, когда его несли на носилках, когда везли на скорой, боль стала нарастать. И ему казалось, что это боль воет в его голове, а не сирена скорой помощи.
Молоденькая врач-анестезиолог, прежде чем делать наркоз, спросила, как его зовут. И он назвал то имя, которое было в документах. Операция прошла удачно, пациента стали будить. Но душа его не откликнулась на чужое имя, как ни кричали ему это имя в уши врачи и медсёстры, а молоденькая анестезиолог даже заплакала. Душа его рванула туда, где знали его настоящее имя.