Да две сразу. И они не совсем обычные. Строго говоря, это вообще не литература. Это скорее структурированная, где-то приукрашенная, но от того ещё более явная - человеческая боль. Обычно её сложно пощупать и тем более осознать, а здесь её, как некий биоматериал, сдали нам - читателям, на анализ.
Я в меру сил попытался - нет, не проанализировать - скорее, передать свои впечатления, чтобы вам решить для себя, стоит ли самим прикасаться к этой боли. И благодарю конечно мою дорогую супругу за рекомендацию.
Впечатления от книг:
Семён Калмыков. Бабочке хочется летать
Жан-Доминик Боби. Скафандр и бабочка
Но книги, при этом не простые. Хоть они и не художественные, написаны они людьми в такой жизненной ситуации, что одна мысль об этом сердце рвёт на части не хуже иного драматического конфликта. По этой же причине их здесь сразу две. Второй раз войти в ту же воду будет невыносимо.
Книги написаны парализованными людьми. Парализованными вследствие сильной травмы или внезапной болезни. Понятно, что всё от первого лица. Технические приспособления, которые сделали возможным такое писательство, заслуживают отдельного упоминания.
Не знаю, как я вообще смог – решиться это читать для меня было отдельным актом мужества. В какой-то момент я поверил рекомендации, что мне это действительно нужно и сказал себе, что смогу.
Итак, первая всё-таки нашего российского автора Семёна Калмыкова «Бабочке хочется летать». Повторюсь, книга не художественная. Автор одновременно является главным героем. У книги есть и подзаголовок: «Для чего страдания».
Для меня это невероятно трудное чтение. Каждая фраза отзывается почти физическим болезненным ощущением в той или иной части тела – о которой идёт речь. И я тут же себя всё время одергиваю: «не показывай на себе».
Но когда я дочитываю до описания трагического происшествия, которое и привело к травме, я понимаю, что вот где настоящая тяжесть. У меня буквально темнеет в глазах.
Произошедшее детально или даже скрупулёзно описывается. Может, у меня гиперчувствительность, но меня реально морозит в каждом предложении. А в каждом следующем слезы прорываются – не могу это отстраненно читать.
Вообще ценность такого опыта проживания, не побывав лично в подобной ситуации (тьфу три раза), сложно передать словами. При этом ее довольно просто рассчитать. Нужно всего лишь оценить объективно всё, что имеешь и умножить на целое положительное число, которое тебе подскажет безошибочное чувство где-то в середине грудной клетки. Как-то так.
А детали описания вполне могут оказаться инструкцией по применению. Не приведи господи, конечно, но это важно!
Как вы думаете, что может предпринять человек, парализованный ниже подбородка, набирающий текст специальным джойстиком для губ? Конечно, вы этого не знаете, но просто предположите.
Он решает построить дом. Много ли вы знаете людей, вполне здоровых и дееспособных, которые говорят или говорили себе примерно так:
«Дом? Ну может быть не сейчас, сейчас не самое хорошее время, надо денег подзаработать.»
Или так: «Да не, какой дом?! Где я и где стройка?!» (это мой личный вариант).
Вокруг меня таких людей большинство. Да я сам такой.
А человек, постоянно увеличивающий диаметр дренажной трубки для отвода мочи и из-за проблем с проходимостью, производящий в своем мочевом пузыре камни размером с речную гальку, строит себе дом и переезжает.
Полная версия традиционно отдельным томиком на ЛитРес
Книга вторая в ту же копилочку:
Жан-Доминик Боби «Скафандр и бабочка»
Эта непохожа на первую ни стилем, ни, пожалуй, вообще ничем. Человек, её написавший, не имел ровно ни одной возможности не то, что писать, но в принципе двигать ни одной частью своего бедного тела.
За исключением левого глаза!
Этим глазом он подавал сигналы помощнику, набиравшему ту или иную букву на клавиатуре. На самом деле ассистентка записывала в блокнот, поскольку действие происходит в 1996 году, но это уже не так важно.
Если кто-то по прочтении этой книги будет всё ещё испытывать проблемы с усидчивостью, чтобы дописать начатый «шедевр», мне будет сложно доверять такому человеку.
Стиль – да, принципиально иной. Автор не фокусируется на своем недуге. Хотя как, силы небесные, можно на нем не фокусироваться?! И тем не менее, текст вполне можно считать литературным. Автор блуждает по своим мирам. Они при этом вполне реалистичны — это некая дополненная реальность к той, что он видит из окна лечебницы или с террасы той же больницы, куда вывозят его кресло.
Впрочем, для автора (и героя, конечно) даже вполне обычный прием пищи – когда еда в тарелках и поступает через рот – уже часть реальности той самой – дополненной. В его настоящем только зонд и питательный раствор. Ну а в его нарративе, зато есть и виноградные улитки, и яйца всмятку, и гевюрц-траминер.
Вся книга практически состоит помимо наблюдений изо дня сегодняшнего ограниченного и статичного состояния, иногда с дополненной реальностью фантазийного поэтического толка, ещё из ярких вспышек воспоминаний и рефлексий. По сути, всё это – и наблюдения, и фантазии, и воспоминания – вариации побега от чудовищной для осознания действительности. Сперва меня потрясает способность в подобном состоянии к творчеству, как таковому. Но сразу же следующая мысль меня обжигает и заставляет буквально содрогнуться: насколько же это должно быть невероятно тяжело и даже невозможно осознать, потому так ярко и художественно описанное автором собственное состояние лишь в малой степени содержит материальные характеристики физического состояния. Весь внутренний мир этого героя внезапно для него самого стал больше и шире и возобладал над бренной оболочкой, именуемой телом. Да, в его случае, бренность оболочки термин более чем точный.
И лишь в самом конце автор находит в себе силы, чтобы поведать нам о своем последнем дне «здорового человека». И я снова чувствую отголосок его боли.
Обе эти книги для меня всё-таки на грани предостережения. Причем предостережения даже не от собственных необдуманных поступков – в отличие от Семёна Калмыкова Жан-Доминик Боби вряд ли мог предотвратить свой инсульт. Это скорее предостережение того, что ценность каждой секунды обычной и привычной жизни может моментально возрасти многократно без малейшей возможности вернуться назад. И если первая книга максимально методично описывает, как же всё-таки с этой возросшей стоимостью справляться практически, деятельно и, наверное даже, вдохновенно, то вторая, как мне кажется, в силу своей образности и избегания невыносимой реальности, фокусируется именно на попытке передать в ощущениях эту самую многократно возросшую ценность простой человеческой жизни.
Полная версия традиционно отдельным томиком на ЛитРес