Эта история приключилась с нами в августе 2024 года. Мы летали на вертолете медицины катастроф, много плакали и сохранили грудное вскармливание вопреки всему.
Это началось жарким июльским утром. Тимофею шесть месяцев, он на грудном вскармливании, и мы начали вводить прикорм, уже попробовали кабачок, брокколи и некоторые каши. Всё шло своим чередом. Так вот, этим утром Тимофея вырвало. Прямо во сне. На кровать. Свернувшимся молоком, которое он ел ночью. Я испугалась. Тимофея разбудили, привели в порядок, измерили температуру. Все в порядке. Он бодр и весел, опять хочет есть. Может, сегодня в квартире было очень жарко? (летом у нас всегда жарко, последний этаж) Может, ему поплохело из-за этого?
В течение дня все было как обычно. На следующий день никакой рвоты не было. Я выдохнула. Но. У него изменился стул. Он стал зеленоватого цвета. Что ж, это можно списать на введение прикорма. Как рекомендуют в интернете: наблюдаем. Стул становится пенистым. Остальное в порядке. Я записываюсь к педиатру. Есть у нас в городе популярный педиатр, которому я доверяю чуть больше, чем остальным. Он осматривает Тимофея. Не видит причин для беспокойства. Касаемо стула рекомендует подавать ему энтерофурил. Я не верю в это лекарство, в доказательной медицине оно не считается эффективным. Но мое опасение сильнее, я покупаю. Набираю шприц, даю Тимоше. Его тут же рвет. К вечеру поднимается температура. Небольшая. 37,3. Странно всё это. Так проходят выходные, мы наблюдаем. Лучше не становится. Тимофею плохо, его снова рвет. Я паникую.
Пятого августа в четыре часа утра вызываю скорую. Собирают анамнез: рвота, зеленый стул, температура. Наверное, ротавирус. Я пытаюсь спорить. Нас отвозят в городскую инфекционную больницу. Тимофея осматривают, забирают в кабинет, где берут кровь из вены и делают укол антибиотика. Он плачет. Мне нельзя присутствовать. Диагноз: кишечная инфекция неизвестного происхождения. Нас определяют в отдельную палату. Я собираю нужный материал для анализа (кал, моча, даже моё грудное молоко).
Антибиотик должен помочь. Тимофея снова вырвало. Ему колют церукал. Нет, рвота не останавливается. Становится чаще. Температура поднимается до 38,5. Время полночь. В больнице есть дежурный врач. Снова объясняю ситуацию, прошу о помощи. Тимофею вкалывают гормон. Это помогает. Тимофей засыпает. Я хожу по палате кругами, пытаясь убить комаров.
Утро. Вторник. Тимофею ставят катетер в вену. Вены у него совсем не видны. Катетер поставили в кисть. Забинтовали. Велели следить за сохранностью. Привезли капельницу. Это от обезвоживания. Единственное, что ест Тимофей, это мое молоко. Тимофей очень вялый. У него сильный понос. Он постоянно спит. Просыпается и сильно плачет, снова проваливается в сон. Антибиотик два раза в день продолжается. На его попе уже нет живого места от уколов. Мне страшно. Вечер. Дежурный врач говорит дождаться утра, когда будет педиатр. Я брожу по палате как привидение. Тимофею легче на моих руках. Я не могу плакать. Мое сердце бьётся бесшумно, я должна просто быть рядом.
Среда. В больнице отключают горячую воду на две недели. Я жду врача. Вместо этого снова приходит медсестра: «Вас переводят в другую палату, собирайтесь».
Вещи собраны, мы проходим по коридору, заходим за дверь и оказываемся в отделении взрослой реанимации. Уже сюда к нам приходит врач, вернее два врача: наш педиатр и новый. Интересуются состоянием Тимофея. По его виду и так понятно, что ему плохо. Он в основном спит. Или плачет. И у него очень обильный частый стул, с которым я еле-еле успеваю справляться. Врачи выходят за дверь. Я слышу, как новый врач говорит: «Зачем вы перевели их сюда?». Тимофею снова ставят капельницу от обезвоживания. Он постоянно на моих руках. Просят снова собрать анализы. Приносят весы: взвешивайте ребенка перед и после каждого кормления. Взвешивайте подгузники. Записывайте в ведомость. Нам нужно контролировать объем жидкости. Я понимаю, что чисто физически не смогу выполнить это указание.
Педиатр возвращается. Спокойно объясняет, что не знает, что с Тимофеем. Но пытается разобраться. Некоторые анализы еще не готовы (готовность 7 дней). Она говорит, что подняла всех. Нашла нам узиста, пригласила детских невролога, гастроэнтеролога, даже лора. Записала нас на рентген грудной клетки. Даже я понимаю, что некоторое из этого лишнее. Тем не менее к нам начинают заходить врачи по одному. Мне приходится рассказывать каждому всю историю болезни заново. Все слушают, осматривают, говорят, это не наш случай. Узи не показывает ничего критического. Да, мы даже сделали рентген. Там тоже чисто.
Делегация врачей закончилась. Снова педиатр: «Мы не знаем, что с вами. Мы переводим вас в Москву». Пытаюсь осознать, пишу мужу.
Он приезжал каждый день: бесконечно привозил чистое белье, пеленки и подгузники. Здесь, в больнице, дается одна простынь на неделю. Мы за три дня извели их штук 5. И то экономили. Как он будет привозить нам вещи в Москву? Он работает, дома Анфиса. С другой стороны, может хоть в Москве будет горячая вода? В условиях кишечной инфекции и ручного ребенка кипятить чайник и подмывать из ковша очень трудно. У меня нет помощи. Я не успеваю поесть, у меня просто нет для этого рук. Я даже один раз совсем вышла из себя и накричала на медсестру: мне пришлось вынужденно встать в момент проведения капельницы вместе с Тимофеем, причина была очень веская: Тимофей очень сильно испачкал кровать, в которой мы вместе лежим. Свежий подгузник не смог справиться. (Тимофей во время капельницы сосет грудь. Я соответственно, если совсем испачкаюсь, помыться не смогу). Кнопки вызова нет, мы в палате одни. Так как у меня просто не хватило рук, я встала неосторожно, в капельницу пошла кровь. Я запаниковала, начала громко кричать звать на помощь. Пришла медсестра, стала меня отчитывать за то, что я встала. И тут я просто не выдержала. Это была вторая капельница подряд. Ситуация с подгузником уже была критическая и после первой. Однако, ей было все равно на это, она сменила баночку и ушла. Даже не сказав, сколько нам еще лежать.
Меня пугает лечение: пугают лекарства не по возрасту, пугают их побочки, пугает неоправданный рентген (маленьким не рекомендовано его делать в связи с ростом и высокой скоростью деления клеток), пугает боль Тимофея во время уколов. Пугают очень быстрые капельницы без инфузомата, с которых началась терапия в воскресенье (инфузомат - прибор, который как насос следит за скоростью подачи раствора; высокая скорость подачи растворов дает перегрузку на сердце, вены и прочее). Меня пугает, что Тимофею плохо, и что он все время спит.
У Тимофея поднимается температура, измеряю каждые 15 минут. У меня паника. Температура в районе 37,2-37,5. Тем не менее я снова собираю вещи, второй раз за день. Заталкиваю в себя немного остывшей каши, вдруг в новой больнице на меня сегодня не выделят еду. Заходит педиатр и говорит, что мы ждем вертолет. Полетим в детскую реанимацию в Химки.
Приезжает скорая, мы едем на вертолетную площадку. Бригада интересуется, что случилось с ребенком. Я снова рассказываю про нашу непонятную болезнь. Сбилась уже, который раз за эти сутки.
Вертолет действительно ждет нас. Он желтый с надписью Медицина катастроф. Бригада снова поменялась. Нам помогли уложить сумки и дали наушники. Сказали надеть и Тимофею тоже. Он все это время у меня на груди. Мне уже все равно на приличия, только б ему было легче. Вертолетной бригаде не до нас, они обсуждают как сходили по грибы. Надо же, думаю я, у кого-то обычные радости жизни. Не страх, не отчаяние, а просто поход за грибами. Приезжает муж, сорвался с работы. Я вижу его сквозь окно. Стоит на отдалении, его не подпускают, потому что мы уже взлетаем…
Полет длился около 45 минут. Тимофей не просыпался, так и висел на груди. Я смотрела в окно, когда бы я еще пролетела на вертолете над Москвой. В этот короткий промежуток времени я даже умудрилась увидеть радугу. Совсем немного, насколько это возможно, я отвлеклась от своей печали. Мы прилетели в Химки. Нас проводили в отделение детской реанимации.
Маленькая палата с детской кроваткой, кроватью для сопровождающего, раковиной и оборудованием. Зря я надеялась на горячую воду. Тут даже холодной почти нет. Льется тонкой струйкой из крана. Туалет общий в конце отделения. Чайник и микроволновка в другом конце. Это все я узнаю чуть позже.
А пока к нам пришла врач. Молодая девушка, моложе меня. Отныне запрещает мне кормить грудью, говорит, чтоб я давала смесь. Если есть откажется, грозит кормить через зонд. У меня паника, я не знаю, как в условиях реанимации в Химках срочно свернуть грудное вскармливание.
Мне говорят, что нас привезли из больницы с садистами: ребенок весь исколот, когда можно было обойтись одним катетером. Плюс лечение было назначено неадекватное, ни цефтриаксон, ни церукал, ни другие препараты не нужны. Я спрашиваю, а что же делать при рвоте. Мне отвечают, мы дадим ему другой нормальный препарат.
У Тимофея вынимают катетер из кисти и ставят катетер в вену на сгибе локтя. Выглядит это уже не так страшно. Здесь есть стационарный инфузор, и Тимофея подключают к нему через тоненький длинный шланг. Я еще не знаю, что теперь с этим шлангом мы будем еще пять дней. Разумеется, у Тимофея не проходит диарея, и я кое как умудряюсь вытереть его салфетками. До раковины с тонкой струйкой воды шланг не дотягивается.
Тимофей плачет без груди. Я не могу не кормить.
Звоню мужу и рассказываю все эти новости про грудь, смесь и отсутствие подушки (в реанимации не положено). Мы договариваемся, что он приедет и привезет мне молокоотсос, бутылочки, смесь, соски, подушку и еще постельное белье. Он снова жонглирует между работой и Анфисой, собирает мне чемодан, покупает, чего не достает и везет мне это через всю Москву.
Я нахожусь в жутком состоянии, не могу оценить ситуацию, мне кажется, что нас зря сюда привезли. Условия пребывания очень меня пугают. Я терплю в туалет до последнего, только б не выходить из палаты и не оставлять Тимофея одного. Он сразу же горько плачет. В такие моменты моё сердце разрывается. Условия нашей городской больницы кажутся мне раем по сравнению с этим. Лечение мне не понятно. Но из реанимации нельзя уйти под расписку.
Сегодня 7 августа. Тимофею 7 месяцев.
Весь оставшийся день к нам практически никто не заходит. По отделению то и дело бегают люди. Бригады с вертолетов привозят новых пациентов. Кто-то в критическом состоянии без сознания. Тут действительно спасают жизни. И им сейчас не до нас.
Врачи в реанимации меняются каждые сутки. Сегодня на утренний обход пришла новая девушка. По виду очень уставшая, хоть и начало смены. Говорит, что в истории болезни ничего не понятно, просит снова рассказать, что и как. Она говорит, что грудью кормить можно. И даже нужно. Хорошая новость, однако.
За ночь у меня накопилось так много вопросов. Я все записываю, чтоб не забыть. Какое лечение, что дальше. Врач на все отвечает подробно и без пренебрежения. У Тимофея низкие показатели железа. Берут еще раз кровь на анализ. Если это не ошибка, будут переливать. Это жутко пугает меня. И очень высокие показатели СОЭ в крови. Это указывает на наличие воспалительного процесса, который не купировался предыдущим лечением и продолжает развиваться. Нужен антибиотик. Постепенно я смиряюсь с таким поворотом. Кажется, что лечение адекватное.
Постоянно заходят медсестры и медбратья. Все молодые. Постоянно сменяют растворы в инфузомате. Тимофей в основном спит у меня на груди.
Мне рекомендуют давать ему смекту. С первого шприца его тут же рвет. С периодичностью в часа два рвота. Я зову на помощь. Говорят, что вколют церукал. Мои слова про его неэффективность и обещание нормального препарата не берут во внимание. Спустя 15 минут после укола Тимофея опять рвет. Вкалывают домперидон. Рвота останавливается. Мое сердце почти тоже.
Диарея у Тимофея продолжается. Мы изводим пачку влажных салфеток в сутки. Врач говорит, что это уже может быть последствие приема антибиотиков.
В палату прикатывают мобильный рентген. Зачем? Мы же делали. Оказывается, результаты рентгена не передали. Тимофею снова просвечивают легкие. Всё чисто. Снова собираем материал на анализы. Моча, кал. Все по новой. Оказывается, больницы друг другу не доверяют. Все перепроверяют.
В палате напротив слышится тихий плач. Там лежит ребенок лет 10 без сознания. Пришла его мама.
Тимофей кажется мне подпухшим. Как будто капельницы дали отёк. Я постоянно спрашиваю, нормально ли это. Мне отвечают, что да. Тимофею делают всевозможные УЗИ. Контролируют его состояние.
Тимофей дергает шланг, торчащий у него из руки. Вырывает катетер. Течет кровь. Я бегу за помощью. Приходит медсестра, нужно ставить новый. Я держу его маленькую ручку, а медсестра пробует попасть в вену. Тыкает иголкой, и все безуспешно. Тимофея забирают, чтобы попробовать еще. Приносят уже с новым катетером в руке.
К вечеру рука сильно опухает. Теперь мне точно не кажется. Зову врача. Лопнула вена. Попыток поставить периферийный катетер было очень много. Теперь вариант один - ставить в центральную вену. Тимофею сделают общий наркоз. Я не нахожу себе места.
У меня есть 40 минут. Решаю помыться. Нахожу душевую. Моюсь холодной водой. Немного прибираюсь в палате.
Иду за горячей водой налить про запас. Прохожу мимо процедурной. Вижу краем глаза, как Тимофей, не шевелясь, лежит на каталке. Он спит.
Приносят Тимофея. Из его шеи торчит трубка. На бедре следы проколов, туда видимо не попали. Он обклеен электродами. Я плачу. Он просыпается после наркоза.
На следующий день снова новый врач. Советует пробовать давать каши. Тимофей все это время ел только грудь.
Опять берут кровь на анализ. Переливание не требуется, показатели низкие, но терпят. Всю кровь берут из трубки. Потом промывают ее гепарином. Сейчас кровь не остановилась и пошла обратно в трубку. Я вовремя заметила. Если кровь в трубке засохнет, то придется ставить новый катетер.
Заказываю доставку продуктов и фумигатор. Опять полно комаров. Я могу выходить из отделения. Тимофей нет. Оставляю его совсем одного в палате. Он сидит в кроватке с игрушками, но они ему не нужны. Он плачет. А я иду на улицу. Я уже неделю не была одна на улице. Здесь лето. Цветы в клумбах. А там на четвертом этаже плачет мой ребенок. Бегом возвращаюсь.
Мы провели в реанимации 6 дней. Это были дни, наполненные тревогой и волнениями. Дни, которые хочется вычеркнуть из своей жизни. Но постепенно, день за днем показатели крови Тимофея становятся чуть лучше. Температура спадает. Рвота прекращается. Тимофей начинает есть. И 12 августа нам говорят, что капельницы больше не нужны, и нас можно перевести в стационар.
12 августа вечером нас переводят в стационар. Отдельная палата с ванной и туалетом. Здесь много розеток (в реанимации их было две, и обе были заняты приборами, я просила разветвитель, чтоб хоть как-то заряжать телефон напополам с фумигатором) и в целом гораздо комфортнее. Тимофею больше не нужны капельницы. Но катетер снимать не спешат. Он нужен для забора крови на анализы. У него все еще странный стул. Но его оправдывают долгим приемом антибиотиков. Который еще не окончен. Теперь я должна давать ему суспензию. Жду до завтра и надеюсь, что нам скажут что-то воодушевляющее.
На утро следующего дня приходит врач. Он не отвечает на мои вопросы и не дает мне и слова сказать. А по его фразам: «Ну, что ж ты довела ребенка до такого» и «Теперь то мы наконец назначим вам нормальное лечение» можно в принципе понять, что это за человек. Еще он говорит, что нельзя давать ему грудь по первому требованию. Иначе я доведу ребенка до невроза. На мой аргумент, что я кормила дочь, и она в порядке, он отвечает, что надо еще на нее посмотреть. Не врач, а просто кладезь советов. Он говорит, что нам надо полежать еще хотя бы неделю. Понаблюдать, восстановиться. Антибиотик он отменяет. После его ухода со мной случается истерика. Я хожу по палате кругами с Тимофеем на руках и очень сильно плачу. Я больше не могу. Я так устала. Но после слов этого врача я почувствовала себя такой виноватой.
Что ж мы остаемся. С одной стороны, я верю, что сейчас диарея от антибиотиков. С другой боюсь покидать больницу. А если я не права? А если ему снова понадобятся капельницы? Сейчас важно попытаться восстановить Тимофею микрофлору. Все это время Тимофей принимал баксет. Подключаю энтерол. Решаю, что как только станет хоть немного лучше, я напишу отказ от госпитализации и поеду домой.
Сегодня 13 августа. Годовщина нашей с Димой свадьбы. Он приезжает, чтоб передать нам вещи. Охранник бурчит, что уже поздно. Мы на первом этаже. Он находит наше окно, и мы впервые общаемся вживую.
Тимофей очень сильно похудел. Но потихоньку к нему возвращается аппетит. Все это время у него течет из носа. Оказывается, что у него аллергический насморк.
Частота стула уменьшается, консистенция тоже становится чуть лучше. Я радуюсь. И принимаю решение уезжать домой. 15 августа вопреки советам того чудесного врача я пишу отказ от госпитализации. За нами приезжает Дима, и мы покидаем Химкинскую больницу.
Теперь нам предстоит долгое восстановление. Но теперь мы дома.
Постепенно Тимофей начинает кушать, набирает в весе. И постоянно плачет, если я от него отхожу по каким-то делам.
На годовщину нашей свадьбы еще до болезни Тимофея я оплатила мужу в подарок путешествие. И так получилось, что после нашего приезда Дима сразу уехал на неделю. Я очень настаивала и не хотела отменять эту поездку. С Анфисой на время его отсутствия помогали бабушки и дедушки, она оставалась у них на ночь. Я бы не справилась с ними двумя одна в ту неделю. Периодически мы с Тимофеем приезжали к ней в гости, ходили гулять. И к моменту возвращения Димы мы уже забрали ее домой.
Тимофей еще долгое время опасался других людей, плакал на приеме у врача, завидя белый халат. А я долгое время приходила в себя. И очень боялась, что он снова заболеет чем-то непонятным. К слову, в следующий раз он заболел спустя полтора месяца. Анфиса принесла из садика вирус Коксаки. У них обоих были сильные язвы во рту, сыпь на ладошках и температура. И я опять предавалась панике. Реанимацию в Химках закрыли. Врачей перевели в новый современный центр в Красногорске. Вот такая история получилась.