— А от тебя благодарности мне ждать не надо? — заглядывая мне в глаза, спрашивала мать, — я ради тебя всю жизнь прожила с тираном! Семью рушить не хотела, боялась, что развод травму тебе нанесет... А ты теперь замуж собралась? А я как?
***
Трудное детство бывает у людей по разным причинам. В моем случае – не повезло с отцом.
Весь подъезд по улице Ленина тридцать три знал про скандалы в семье Верновых. Моя мама не работала ни дня, потому что отец ревновал и запрещал ей.
– Знаю я эти ваши работы! – орал он. – Тебе лишь бы перед мужиками там хвостом крутить! Хочешь рога мне наставить, да?
Мама поначалу пыталась его разубедить, и бесконечно много плакала. Денег в семье постоянно не хватало. Мама не зарабатывала, а отец толком не давал, полагая, что жена у него транжира.
Говорят, детская память милостива, и стирает все плохое, что было с нами маленькими. Но я помню себя совсем крохой, и даже в этих воспоминаниях, что просто обязаны быть светлыми, у меня клубилась сплошная тьма и ссоры родителей.
Моя мама Аля была родом из деревни. Там жили бабушка с дедушкой, поднимали свое хозяйство, растили единственную любимую дочь. Для нее сделали все, чтобы мама после школы поступила в ВУЗ в довольно крупном городе. И вот она поехала учиться, сперва жила в общежитии, а потом познакомилась с парнем, в которого влюбилась. Заканчивала последний курс уже будучи беременной мной.
Мой отец, Василий, был местным, имел квартиру, которую купили ему родители. Семья у него была довольно зажиточной, хоть на дворе и стояли тогда лихие девяностые. Простая девчонка из деревни обещала стать идеальной покладистой женой, и отец пошел на штурм. Многого не потребовалось – красивые слова, иногда букеты не слишком дорогих цветов, сладости. Мама была молоденькой, наивной, да еще и влюбилась без памяти.
Поженились, стали жить вместе, родилась я. И отец изменился до неузнаваемости. Из милого, улыбчивого доброго юноши он прекратился в настоящего тирана и деспота, который мог ни за что оскорбить жену, накричать на маленькую меня за мелочь, вроде разлитого случайно чая.
Первые годы после моего рождения казались маме сплошным кошмаром. Отец, сбросив маску влюбленного, раскрыл свою истинную сущность. Его доброта испарилась, уступив место раздражительности и агрессии. Малейшая оплошность, любое несоответствие его завышенным ожиданиям, становились поводом для вспышек гнева. Он мог сорваться на крик из-за недоваренной каши, запятнанной скатерти, или просто потому, что маме не хватило времени вымыть посуду после ужина. Его оскорбления становились всё более едкими, унизительными, пронзающими маму до самой глубины души. Мамина деревенская наивность постепенно угасала, сменяясь безысходностью и страхом. Она пыталась угодить мужу, старалась ублажить его, но чем больше она старалась, тем больше ощущала себя беспомощной жертвой. Василий, казалось, получал удовольствие от ее слез, от ее тихих просьб о пощаде. Его родители, хотя и зажиточные, оставались безучастными к происходящему. Они, видимо, считали, что "это семейные дела", что "женщина должна терпеть", и их сыну можно всё. Я, маленькая девочка, стала невольным свидетелем этих ужасных сцен. Папин крик, мамин плач, атмосфера постоянного напряжения – всё это навсегда отпечаталось в моей памяти. Я научилась затаивать дыхание, прижиматься к стене, стараясь стать невидимой, исчезнуть, чтобы не стать объектом его гнева. Иногда мне казалось, что мой мир состоит из двух состояний: папиного яростного рева и маминого тихого отчаяния. Мама постепенно замыкалась в себе. Ее яркая и жизнерадостная натура, которую я видела лишь на редких фотографиях, исчезла, заменившись тенью былой себя. Она потеряла блеск в глазах, ее улыбка стала редкостью, а лицо постоянно выражало усталость и боль. Она перестала общаться с родственниками, отрезав себя от единственного источника поддержки. Боялась, что Василий узнает, что она ищет выхода, что ищет помощи. Эта боязнь парализовала ее, делая еще более беззащитной. Я помню, как мама по ночам плакала в подушку, шепча какие-то слова, которые я не могла разобрать. Я прижималась к ней, стараясь согреть ее своим телом, своим детским тепло. Это были мои бессильные попытки защитить ее, хотя я сама нуждалась в защите. В этом мрачном мире наша взаимосвязь стала нашим единственным спасением, нашей тайной убежищем от бури. Это было наше общее выживание. Мы выживали вдвоем, держась друг за друга, в ожидании неизвестного будущего, в ожидании чуда, которое так и не приходило… пока…
Мы с мамой в этом мире словно бы одни. Она была слабой, мягкой, защитить меня не могла. Отец же все больше чувствовал, что жена от него зависит, и не стеснялся ни в выражениях, ни в проявлениях своей злости на молодую жену.
– Ты даже сына родить не смогла! Что толку от девчонки? – кричал он на нее.
Мама снова плакала. Дорожки от слез на щеках я помнила всегда.
– Но ведь это твоя дочка, как ты можешь так говорить! – пыталась она угомонить мужа.
Тот был непреклонен – в том, что я девочка, тоже виновата была жена. Она же была виновата в том, что борщ недостаточно горячий, солнце недостаточно яркое, а за окном настала осень, которую отец ненавидел.
Денег он давал супруге настолько мало, что мама порой не могла даже каши купить, чтобы накормить меня. На вещи денег тоже не было. Я ходила в том, что отдавали жалеющие нас соседи. На третьем этаже жила миловидная молодая женщина, у которой были три дочки, старше меня по возрасту. Вот после этих трех девочек и доставались мне рваные туфельки, не отстирывающиеся от фломастеров мягкие игрушки, штопанные колготочки и платья в пятнах, которые было не отстирать уже ничем на свете.
– Мам, а почему у меня нет новый платьев, как у других детей? – спрашивала я, когда немного подросла и уже пошла в детский сад.
Там меня не любили – замарашка в обносках!
– Папа не дает денег и работать меня не пускает, ты потерпи, моя милая.
Вот это «потерпи» было маминым девизом. Она терпела и заставляла терпеть меня, потому что вся ее жизнь была сосредоточена на деспотичном муже. Ему явно доставляло удовольствие доводить жену до слез и пугать меня скандалами.
А еще он мог, например, без предупреждения взять и уехать на рыбалку с друзьями.
– Как ты мог так сделать? Ты мне оставил мелочь в кошельке, мы на хлебе и воде с дочерью сидели. – рыдала перед ним после моя мама. – А работа? Тебя что, уволили?
– А что ты меня допрашиваешь, а? Ты место свое забыла, женщина? – замахиваясь, орал отец.
Я зажмуривалась и убегала, чтобы не видеть, не слышать, забыть… Но не забылось. Помнилось ярко и отчетливо, по ночам даже снилось.
Упреки, крики, ругань, наливающаяся синевой мамина щека, мокрая от слез, и я – беспомощная, перепуганная. Мне было одиннадцать, когда мать нашла в себе силы уйти от этого страшного человека. Наступает предел даже у самых покладистых и покорных, и у мамы он тоже наступил.
Нас приютила мамина подруга. Я помню, как мы к ней прибежали под дождем, а после пришел отец, и кричал угрозы под дверью. Мужа маминой подруги тогда не было, и тетя Валя пригрозила моему буйному папаше вызвать правоохранителей. Это его немного остудило, и он ушел. А мы с мамой неделю прожили у тети Вали с ее двумя веселыми добрыми сыновьями.
Потом перебрались на съемное жилье. Отец, на удивление, нас не преследовал. После мама узнала, что он быстро сошелся с другой женщиной. Таков уж он был человек – надо ему было измываться над кем-то более слабым, так что его новой пассии я не завидовала.
Мы с мамой тяжело вставали на ноги. Она искала работу, получилось у нее это не сразу, за аренду было платить нечем. Она собрала меня, и мы поехали к ней на родину, в деревню, к бабушке. Деда моего к тому моменту уже не было на свете, а бабушка была старенькой, но очень доброй.
– Что же ты так долго терпела, дочка? Себя не жаль, пожалела бы своего ребенка! Ты посмотри, она от каждого звука вздрагивает, бедненькая! – говорила бабуля Тоня.
– Мам, я любила его, понимаешь! До последнего думала, что и он меня…
– Да какая же это любовь, если и жена и дочь его боятся, а? – бабушка вытирала слезы, когда говорила с мамой. – Знаешь ведь как мы с твоим отцом прожили. Я за тридцать лет от Ильюши своего слова бранного в мою сторону не слыхала.
У бабушки мы прожили четыре года, после мама все же сумела найти себе место уборщицей в школе, и мы опять перебрались в город. Жили бедно. И чем старше я становилось, тем больше делалась похожей на отца.
Память и у мамы была отличная, и годы стерли любовь к ее мужу, а вот обида, страх – они остались. Бабушки к тому моменту тоже уже не стало, мы продали ее дом в деревне, купили себе малосемейку.
Про отца я больше ничего не слышала, кроме того, что он повторно женился и у него от второго брака появился долгожданный сын. А мы с мамой снова остались одни в целом свете. Я довольно хорошо закончила школу, поступила в ВУЗ.
– Если бы твой папаша хотя бы алименты на тебя платил! – ставила мне в упрек снова и снова мать. – На что я должна одевать тебя и кормить, а?
– Мам, но я ведь не виновата в том, что ты такого мужа себе выбрала!
Мне на минуту показалось даже, что мать меня сейчас, после таких слов ударит. Но она только зло прищурилась:
– Вся в него! Ты наказание мне! Вот ты кто!
Так и я жила, став теперь для матери наказанием. Меня попрекали каждым съеденным куском, каждой купленной вещью, тетрадкой. Мама словно увидела во мне врага. Черты отца, что я унаследовала, были для нее, как красная тряпка для быка. Те же жесткие черные волосы, смугловатая кожа, синие глаза.
– Хоть бы в чем-то на меня была похожа! Даже смеешься также, также голову поворачиваешь.
Но было и кое-что похуже маминых упреков. Я и сама порой довила в себе вспышки гнева, что были так свойственны моему отцу. В какой-то момент я стала также зло отвечать на придирки матери, не выбирая слов. И мама тогда также начинала безудержно плакать. Тогда я корила себя, но меня все больше бесили ее сравнения меня с отцом.
Он был моим страшным сном, детским ужасом, от которого мы сбежали. Да и неплохо было бы, правда, унаследовать черты мамы – она в молодости была очень красивой.
А потом у нас с ней случилась новая большая ссора, когда я уже закончила учебу и собралась замуж. Встречалась уже почти год с хорошим парнем, мы с ним сидели за одной партой, пока учились, и теперь вот Виталий сделал мне предложение.
– Ты думаешь только о себе, как твой папаша-предатель! Как я буду одна? У меня совсем нет никого.
– Мама, ты всегда была одна. Прими это. И ты сама выбрала свою судьбу, согласившись стать женой такого человека, как мой отец. А я хочу свою семью, детей.
– Ты хочешь также мучиться, как я? Ты забыла, как мы жили с тобой, как боялись, что придет, и…
– Мам, не все мужчины плохие, пойми ты! Виталий совсем не такой. Он заботливый, нежный, он меня любит и никогда не станет вести себя как отец.
– Даже если так, то как же я? Я рассчитывала, что ты будешь мне помощью и опорой, я ведь не молодею.
– Я же не уезжаю на край света. Буду навещать, не переживай.
– Ты меня предаешь, бросаешь! Как ты так можешь? Я все тебе отдала, терпела ради тебя такого ужасного мужа.
Я развернулась тогда, и ушла. Слушать причитания матери больше не было сил. Она превратилась в капризного ребенка, манипулировала, угрожала, плакала. Такое ее поведение меня и раздражало и пугало одновременно.
Замуж я все-таки вышла. Причуды матери меньше не станут, а мне все же уже под тридцать. Маму я навещала часто, как могла. Даже когда у меня родился Гришаня, мой старший сын. С мужем мне, вопреки прогнозам матери, повезло. Не было в нашем доме ссор, никто не вздрагивал, когда папа возвращался домой.
Но мама зятя все равно не жаловала, а меня продолжала называть предательницей, бросившей ее. Я без особого энтузиазма предлагала родительнице перебраться к нам с мужем. Супруг мой имел свой автосервис, зарабатывал очень хорошие деньги. За пять лет в браке мы купили землю, построили в элитном поселке довольно большой добротный дом. С внуком мама также особо помогать не рвалась.
– Если бы девочка родилась, я бы ее любила. А мальчики все одинаковы. Как не расти его, будет взрослый и тоже какую-нибудь молоденькую девушку несчастной сделает! – говорила мать.
Я только головой качала. Я все же сумела пережить трудное детство, построить собственную семью, завести своего ребенка. А мама осталась где-то в прошлом, где она никто и звать ее никак перед мужчиной, который и руку поднять может на жену. Она всех мужчин считала опасными, считала врагами, от которых не жди добра. Пыталась и мне внушить то же, но я точно знала, что мать не права.
Мне было жаль ее. Искренне, но я ничего не могла поделать с ее злобой, обидой, упреками, что я вся в отца и нелюбовью к моим мужу и сыну. Может быть, в этом случае помог бы маме психолог, но я даже не предлагала ей подобного – она бы точно не пошла. Человеку куда комфортнее было сидеть и жаловаться на жизнь, обвинять других.
Виталий тоже тещу не жаловал. Когда она приходила к нам домой, старался не общаться.
– Мне недавно снился твой отец. Звал за собой. – как-то сказала мне мама.
На тот момент я уже знала, что отца полгода как не стало. Рассказала старенькая соседка, что жила в нашем прежнем доме. С тетей Верой мы увиделись случайно, и она-то и поведала, что унес отца удар. Не сожалела я о нем и не плакала, и маме ничего о разговоре с тетей Верой не сказала.
– Мам, не верь ты снам! Это все пустое! – поспешила успокоить ее я.
– Нет, знаешь, этот сон в руку, я чувствую дочь. Ты прости меня. Не всегда я была справедлива к тебе. И часто свое горе вымещала на тебе. Простишь?
– Мамуль, все будет хорошо, я прощаю тебя и люблю, но отпусти ты уже прошлое и живи дальше.
Но жить мама так и не сумела. Она ушла через три дня – тихо, во сне. Я часто вспоминаю ее, но думаю, что ей там и правда лучше. Там не помнятся горести и обиды, там спокойно, там ей больше не снится злой и грубый голос ее мужа, моего отца.
Уважаемые читатели, на канале проводится конкурс. Оставьте лайк и комментарий к прочитанному рассказу и станьте участником конкурса. Оглашение результатов конкурса в конце каждой недели. Приз - бесплатная подписка на Премиум-рассказы на месяц.
«Секретики» канала.
Самые лучшие и обсуждаемые рассказы.