Инна сидела у окна и смотрела, как в уличных фонарях дрожит дождь. Он падал неровно, будто тоже устал — как и она.
Кухня пахла заваренным чаем и чем-то давним, неуловимым — одиночеством, может быть.
Телефон лежал рядом, экран погас. Никто не звонил.
Последний раз, когда кто-то интересовался, как у неё дела, она даже растерялась.
— Всё… нормально, — ответила тогда, и сама удивилась, как пусто это слово звучит, если произнести его вслух.
Инне было сорок девять.
Возраст, когда у других — grown-up дети, шумные посиделки, дачные ужины и поездки «к маме».
А у неё — ни шумных, ни ужинов, ни мамы.
Только работа, маршрут «дом — школа — магазин» и редкие звонки от бывшего мужа.
— Как ты там? — спросил он недавно.
— Всё хорошо.
— Ну, держись.
Разговор закончился, как дежурная вежливость. Без упрёков, но и без тепла.
Он жил в часе езды, и этот час давно стал вечностью.
Инна часто наблюдала, как соседка, пожилая женщина, водит внучку во двор. Девочка смеётся, бабушка поправляет ей шапку, болтает с другими мамами.
Всё просто, привычно, как должно быть.
А у Инны всё — «через себя». Даже простая просьба — как прыжок через пропасть.
Она привыкла справляться. Всегда сама.
И именно поэтому ей было особенно больно признавать, что иногда она не справляется вовсе.
Вечерами она включала телевизор, чтобы хоть какой-то голос звучал в доме.
Сын сидел в своей комнате, в наушниках, с лицом подростка, которому весь мир кажется неправильным.
Инна понимала — он взрослеет, и это естественно.
Но каждый его закрытый за собой дверной щелчок отдавался в её груди, как тихий удар молотка.
Инна пыталась снова встречаться.
Интернет, переписки, смайлики, кофе в маленьких кафе.
Она старалась — причесывала волосы, выбирала платье, которое делает глаза мягче.
— Ты очень сильная, — сказал один мужчина, глядя на неё через кружку латте.
— Это не комплимент, — усмехнулась она. — Просто некому быть слабой.
Он замолчал. Потом исчез. Как и все.
С каждым таким исчезновением внутри становилось чуть холоднее.
Как будто кто-то незаметно открывает окно в сердце, а ты не успеваешь его закрыть.
Ночью Инна часто не спала.
Думала, где-то ведь живут женщины, которые приходят вечером домой — и их ждут.
Им приносят чай, спрашивают, как день, слушают, а не просто кивают.
А у неё — никто не ждёт.
Даже кошка умерла в прошлом году.
Она долго потом не могла выбросить миску. Стояла в углу, как немое напоминание о привязанности, которой больше нет.
Однажды вечером сын зашёл на кухню.
— Мам, ты чего такая грустная?
— Я не грустная, просто думаю.
— О чём?
— О том, что все куда-то спешат.
— А ты?
— А я, наверное, стою и смотрю им вслед.
Он молча подошёл и обнял её.
Без слов. Без объяснений. Просто прижался, как в детстве.
И тогда Инна впервые за долгое время позволила себе расплакаться.
Тихо, почти беззвучно, будто боялась спугнуть это редкое чувство — быть кому-то нужной.
Через неделю она достала из шкафа старый блокнот. Когда-то записывала туда мысли, цитаты, заметки.
На первой странице — фраза: «Даже если никого рядом нет, ты всё равно можешь говорить с жизнью. Она слушает».
Инна улыбнулась.
Может, правда стоит попробовать снова говорить — не ждать, пока позвонят, а самой кому-то написать.
Не о проблемах — просто: «Как ты?».
Мир, возможно, не обязан отвечать, но если стучаться — кто-то да откроет.
Она наливала себе чай, слушала, как дождь снова начинал за окном, и вдруг ощутила лёгкое, почти забытое чувство.
Не радость, нет.
Просто — живое дыхание внутри.
Как будто в её тишине наконец кто-то шепнул:
— Я тебя слышу.