Из летних поездок.
Дело было в Псковской глубинке. Еду в местном междугороднем автобусе, рассматриваю на планшете старинный французский гобелен "Диана и Актеон".
Заглядывает мне через плечо попутчица - ветхая старушка. Тычет заскорузлым пальцем в экран и говорит:
- Вот такой же ковер после войны из Германии наш деревенский учитель привез. Ковер огромадный, в рулон скрученный. А избы у нас маленькие. Куда его вешать-то? Он (учитель) по весне на пожне его разворачивал и нам показывал. Старый ковер был, заношенный. Местами чуть не до дыр протертый. Мы дивились: кому он такой нужОн?
Старушка на мгновение задумалась, вспоминая давние времена. И, очевидно, вспомнив, толкнула меня ладонью в плечо.
- А учитель-то вскоре помер. Он сильно раненый на войне был. Так-то мужик он хороший. Умный, культурный такой, тихий. Из городских. Жил бобылем. Никого у него не было. Так мы его деревней схоронили и все имущество промеж себя поровну поделили. И ковер тож. Порезали его на коврики. Чего добру-то пропадать! А так - вроде как, на память. Кто на стену повесил, кто на пол постелил.
Рассказчица мечтательно закатила глаза.
- Нам с мамкой баба в шляпе голая досталась. КрасивУщая! Мы ее на стену у моей кровати приколотили. Я потом, скока себя помню, перед сном ее рассматривала. Такой же мадамой стать мечтала… И вона чего выросло... .
Старуха надтреснуто рассмеялась. И продолжила:
- Потом, как паспорта выдавать разрешили, мамка уже померла, а мы с семьёй в райцентр переехали… Избу бросили…
Попутчица достала очки, взяла из моих рук планшет. Долго и внимательно рассматривала изображение.
- Не, не она. Наша красивше была. Но похожа. Мобудь, родня какая…
За окном автобуса чередовались едва различимые среди кустов черные остовы заброшенных деревенских домов и бесконечные, давно не паханные, заросшие гигантским борщевиком поля.
Из водительского радиоприемника передавали новости и бодрый репортаж об очередных военных победах.
Захлопнул планшет. С трудом сдержал внезапно навернувшиеся слезы.
Предыдущая часть: