За окном с самого утра монотонно стучал дождь. Это обстоятельство еще больше усиливало и без того тягостное настроение Ангела. "Степаныч как в воду канул, шкатулка пуста, Морозова молчит..." - это все, чего он добился за последние дни.
НАЧАЛО:
Больше всего его беспокоил Степаныч. Где теперь его искать? По всем расчетам, после ранения и тяжелой операции тот должен был где-то залечь на несколько дней - отлежаться, прийти в себя. Но это лишь предположения! Ведь сумел же как-то раненый выбраться из больницы да еще и задушить дежурного врача. Значит, сил у него куда больше, чем можно было ожидать.
Ангел несколько раз перелистал личное дело Степаныча, изъятое из отдела кадров библиотеки, но не обнаружил в нем ни одной зацепки. Съемная квартира этого Степаныча тоже не дала ответов. Ангел осмотрел ее вдоль и поперек: ни писем, ни фотографий, ни документов, ничего, что могло бы пролить свет на ее постояльца. Создавалось впечатление, словно здесь никто не жил - или кто-то тщательно стер все следы присутствия.
Когда Ангел спросил о жильце, хозяйка квартиры только пожала плечами и коротко сообщила:
- Тихий, замкнутый, аккуратный. Идеальный постоялец: платил всегда вовремя, гостей к себе не водил, шума не устраивал...
Дело Самолетова Ангел выучил почти уже наизусть, но продолжал вникать в каждое слово. "Самолетов Евгений Степанович, 1910 года рождения, - читал он. - Воспитывался в детском доме, закончил летное училище. Во время войны попал в плен, два года просидел в немецком лагере БВ-6 под Минском. Вернулся домой, но супругу в живых не застал, осталась маленькая дочь. После войны работал егерем в лесничестве..."
Ангел не успел дочитать страницу до конца - в двери появился Стас.
- Ну что? Узнал? - оторвавшись от текста, спросил Ангел.
- Кое-что узнал, - кивнул Стас и сел к столу. - Дочь Самолетова, Александра, проходила курс лечения в психиатрической больнице. У нее после пожара какое-то серьезное заболевание... Врач назвал, но я не запомнил какое.
- Пожар? - переспросил Ангел.
- Да, но это давно было, - подтвердил Стас. - Когда она была еще ребенком, у них в доме случился пожар. Мать сгорела, а Саша выжила. С тех пор она лечится...
- Так, значит, жена Самолетова сгорела... Ясно... - протянул Ангел. - Так уже лет сорок прошло, а она все того? - Ангел покрутил пальцем у виска.
- Да, так и есть! - вздохнул Стас. - Сашу несколько раз выписывали домой, но через какое-то время болезнь обострялась, и она снова возвращалась в больницу. Врач сказал, что очень трудный случай...
- Что еще? - задумчиво спросил Ангел.
- До библиотеки этот Самолетов работал в лесничестве "Светлый путь". Жил он тогда в ведомственном жилье... Но пока работал, прикупил себе там домик. Правда, оформил его не на себя, а на дочь.
- Вот как! - заинтересовался Ангел. - И кто же тебе так подробно все рассказал?
- Так участковый разговорчивый попался. Он его хорошо знает... Несколько раз, говорит, охотились вместе.
- И далеко ли добираться до этого домика?
- На автобусе примерно часа два! Я уже звякнул в лесничество и попросил участкового наведаться к Самолетову. Вдруг он там объявится...
- Это ты правильно сделал! - похвалил его Ангел. - А еще бы лучше организовать возле этого домика засаду.
- Хорошо, сделаем... Я тоже об этом подумал, - сказал Стас. - Позвоню местным.
- А может ты сам туда смотаешься? - вдруг предложил Ангел. - Что-то мне подсказывает, что он направится туда. Куда ему еще деваться? На свою съемную квартиру он вряд ли сунется, а вот про домик в лесничестве, как он думает, никто не знает. Так что, съездишь в это лесничество?
- Да местные и сами прекрасно справятся! - сказал Стас, которого совсем не прельщало "заманчивое" предложение Ангела. Однако следователь так посмотрел на него, что Стас вздохнул и согласился. - Ладно, съезжу, - буркнул он.
- Да и вот еще что, - вспомнил Ангел. - Ты вроде нашел кого-то из лагеря? - Стас кивнул. - А что тогда молчишь?
- Так не о чем говорить, - сказал Стас. - Нашел-то нашел, но все бесполезно. У одного из того лагеря - у Маркова - инсульт... Он теперь вряд ли что-нибудь нам расскажет, а другой - Куренной - давно умер...
В этот момент за дверью послышались громкие голоса, которые о чем-то спорили. Голоса приближались и совсем скоро в кабинет ворвался седой старик, весь в орденах. За ним по пятам следовал дежурный.
- Олег Игоревич, тут к вам посетитель рвется, - виноватым тоном сказал он и застыл у двери.
Старик бодрым шагом прошел к самому столу Ангела, взглянул на него, потом на Стаса и сердито спросил:
- Кто тут главный по делу Самолетова?
- Я, - ответил Ангел и жестом показал дежурному, что тот может идти.
- Значится, я к тебе, - сказал посетитель и развернул перед Ангелом газету, которую держал в руках. На ней сразу бросался в глаза крупный заголовок "Разыскивается Самолетов Евгений Степанович", а ниже перечислялись приметы преступника. - Вы тут что, все свихнулись? - тыкая пальцем в заголовок, возмущенно сказал старик. - Устроили охоту на ветерана! Он кровь за вас проливал на войне, а вы его по всему Союзу в розыск объявили, будто он мразь какая-нибудь...
От гнева лицо старика сделалось пунцовым, а глаза пылали огнем.
- Успокойтесь, пожалуйста... Мы во всем разберемся... - мягко стал успокаивать его Ангел.
Он испугался, что старика сейчас прямо у него в кабинете хватит удар. Стас тоже переполошился. Он быстро приставил к разбушевавшемуся посетителю стул и поставил перед ним стакан воды.
- Присаживайтесь, - предложил он.
- Разберутся они... - бросая на них недоверчивых взгляд, недовольно проворчал старик.
Он все-таки сел на стул, но к воде не притронулся.
- Вы, что, были знакомы с Самолетовым? - первым начал разговор Ангел.
- А как же! - откликнулся старик. - Мы с ним в одном лагере у немцев сидели... Я его знаю как облупленного... А вы его в убийцы записали! Эх вы! - с с обидой и горечью проговорил он.
- А вас, простите, как зовут? - вежливо поинтересовался Ангел.
- Куренной я, Виктор Николаевич, - представился старик и машинально пригладил рукой растрепанные волосы.
- Так вы же... - вытаращив глаза, начал Стас, в его взгляде читалось неподдельное изумление.
Он хотел сказать слово "умерли", но вовремя опомнился и резко замолчал.
- А меня зовут Олег Игоревич, - не обращая внимания на Стаса, представился Ангел. - Ну что же, давайте вместе разбираться с вашим другом.
- А что тут разбираться? Не мог Женька никого убить, - насупился Куренной. - Вот хоть режьте меня, не мог и все тут.
- А вы расскажите о нем поподробнее, - мягко попросил Ангел и, что бы расположить к себе собеседника, как можно приветливее улыбнулся. - Все, что знаете...
- Мы в лагере познакомились, у немцев... - немного подумав, начал Куренной. - Больше года с ним на соседних нарах провели. А когда нас освободили, потеряли друг друга из вида. После войны я решил навестить его, узнать, живой ли он, но оказалось, что Женька с дочерью уехали. Соседи сказали, что у них в доме пожар случился... Жена погибла... - он помолчал немного и продолжил: - Может, вы напутали чего? Мало ли у нас Самолетовых. Может, это не тот Женька Самолетов, а другой какой-то? Ну не тот, что воевал.
Ангел внимательно слушал, не перебивая, а когда старик закончил, сказал:
- Так мы сейчас вот и проверим, тот или не тот. У нас есть фотография вашего Женьки! Вот вы сами сейчас и скажете, правы мы или нет! - он хотел достать снимок, но вдруг засомневался. - Правда, за столько лет этот ваш Самолетов мог и измениться.
- Ничего, я Женьку сразу узнаю... Даже не сомневайтесь, - уверенно заявил Куренной и полез в карман за очками.
Пока он протирал стекла и водружал очки себе на нос, Ангел придвинул к нему сначала фоторобот, а потом небольшую фотографию из личного дела.
Куренной придвинулся к столу совсем близко и начал внимательно разглядывать то фоторобот, то фотографию. Он долго вглядывался в лицо друга, хмурил брови и молчал.
- Ну что, узнали? - не выдержал Ангел.
- Не мог он, не мог, - снова взялся за старое Куренной, словно не слыша вопроса. - А другой фотографии нет?
- Только эти, а что? - спросил Ангел, в душе подозревая, что его сомнения оправдываются.
- Да какой-то он тут не похожий на себя получился, - неуверенно сказал Куренной, продолжая переводить взгляд с одного изображения на другое.
- Ну так столько лет прошло, - напомнил ему Ангел. - Человек меняется...
- Ну-да, ну-да, - согласился Куренной и поднес фотографию к самым глазам. - Что-то тут не так... У Женьки взгляд был такой всегда открытый, ясный. А этот смотрит как-то исподлобья.
- Взгляд ему, видите, ли не такой, - пробурчал себе под нос Стас.
- Тогда кто же это, по-вашему, может быть? - спокойно, но настойчиво спросил Ангел.
- Не знаю, - пожал плечами Куренной и положил снимок на стол. - Ты следователь, ты и разбирайся. Ищите лучше, сыночки...
- Постараемся, - улыбнулся Ангел. - А может, вы про лагерь нам что-то расскажете?
- Про лагерь? - встрепенулся старик. - Что ж, можно и про лагерь? А что вас интересует?
- Нам стало известно, что лагерь ваш был не простой. Там немцы эксперименты всякие проводили. Вы про них что-нибудь слышали? - спросил Ангел.
- Опыты были, - подтвердил Куренной, и его голос дрогнул. - Но мне повезло, я в них не участвовал. После этих опытов назад никто не возвращался. Женьку немцы забрали к себе перед самым освобождением лагеря. После этого мы больше уже с ним не виделись.
- Вы говорите никто не возвращался, а вот ваш-то друг выжил, - вставил Стас.
- Ну так из любого правила бывают исключения, - возразил Куренной.
- А вы помните тех, кто проводил эти эксперименты? - продолжал расспрашивать Ангел.
- Помнил первое время, - тихо проговорил Куренной. - Они мне часто даже снились... А последнее время стал забывать... Возраст... Мне ведь восемьдесят пять в конце года будет.
- Может, кого-нибудь из этих помните?
Ангел придвинул поближе к Куренному газетную вырезку с фотографией немецких военных, которую ему дал криминалист. Старик наклонился, всмотрелся в снимок и после долгой паузы произнес:
- Не всех, но кое-кого узнаю. - Он стал пальцем указывать то на одного, то на другого немца. - Этот вот у нас в лагере главный был. Кохом звали. Он большой был сволочью, но в опытах не участвовал. А вот эти четверо - все из тех экспериментаторов... - он по очереди ткнул пальцем в четверых военных на снимке. - Их здание стояло отдельно от других. Мы его между собой звали Музыкальным домом.
- Почему? - подавшись вперед, спросил Стас.
- Да все просто! - ответил Куренной. - Когда немцы отдыхали от своих опытов, они в этом доме включали классическую музыку... Там Шуберта, Вагнера, Бетховена, иногда даже нашего Чайковского... Мы, заключенные, все знали: если звучит музыка, значит, сегодня трупов не будет. А когда музыки не было... - он замолчал, сглотнул, - было хуже.
- А вы что, в музыке хорошо разбираетесь? - удивился Ангел.
- Еще как! - горько усмехнулся старик. - Я до войны играл на скрипке в оркестре филармонии, а когда вернулся домой, больше не смог там работать... После лагеря классику на дух не переношу. Блевать сразу тянет.
- Так что с этими экспериментаторами? - перевел разговор в нужное русло Ангел.
- Вход в этот Музыкальный дом был только для избранных, - продолжил Куренной. - Думаю, большинство немцев даже не знали, что там на самом деле происходит. Главным в команде был вот этот, - Куренной показал на немца с круглой лысой головой. - Шульц или Шольц... Точно не помню... А вот эти двое, - палец по очереди ткнул в худого немца, а потом в коренастого, - редко показывались на людях. Почти все время торчали в Музыкальном доме. А вот этого, - палец переехал к самому молодому из всех, - мы видели часто. Он подбирал военнопленных для своих экспериментов. Он хорошо знал русский язык. Остальные-то разве что два слова хорошо выговаривали: "Русская свинья...".
- Как звали молодого? - заинтересовался Ангел.
- Крамер... У него жена еще была - Каролина, - лицо Куренного сразу сделалось мягче. - Хотя не знаю, может, она и не жена ему вовсе, а девушка, - засомневался он. - А запомнил я ее, потому что, когда она в лагерь приезжала, этот Крамер добрее становился, что ли. Если, конечно, можно так выразиться... Хорошая она была. Нам, пленным, конфеты раздавала. Жаль, что в лагере она появлялась не часто... - он задумался на секунду, а потом добавил: - Раза три, что ли. И как она только могла любить такого монстра?!
- Любовь зла, - вставил Стас.
- А Самолетова вы когда в последний раз видели? - спросил Ангел.
- Так когда его забрали в Музыкальный дом... - продолжал рассказ Куренной. - Крамер этот нас всех выстроил и приказал сначала приседать, а потом отжиматься, а сам ходил между рядами и выбирал, кто поздоровее да посильнее был. Женька-то на глаза Крамеру и попался...
- А что еще про этого Крамера помните?
- Что еще? - Куренной задумался на минуту, а потом ответил: - Да особо ничего... Немец как немец... Помню только, что вафли уж больно любил... Жевал их, не переставая. Смотрит на тебя, жует свою вафлю и улыбается издевательски. А ты стоишь и слюнки от голода глотаешь... За это мы его за глаза Вафлей прозвали.
- У остальных, конечно, тоже были прозвища?
- Так точно! - улыбнулся Куренной. - Шольц тот постоянно платочком руки тер. Дотронется до чего-нибудь и ну тереть своим платочком, будто в говно вляпался. За это его прозвали Чистотел. Скажешь "Чистотел" - и сразу понятно, о ком идет речь. Кстати, зачем они вам? Их ведь нет давно... Когда наши лагерь брали, вся эта команда на машине пыталась скрыться. Так их всех накрыло прямо там возле лагеря. А Крамер, видимо, не успел вместе с ними... Сдох у себя в лаборатории. Ему кто-то прострелил голову.
- Вы это сами видели?
- Нет, наши бойцы потом рассказывали... У него при себе в кармане документы были. Всех убитых немцев потом где-то недалеко от лагеря в яме закопали - как бешеных собак. Сейчас это место вряд ли можно найти. Вот и все вроде. Еще вопросы есть? А то я что-то устал...
- Пока нет, - подумав, ответил Ангел. - Вы очень нам помогли, Виктор Николаевич. - Он встал и пожал ветерану руку.
- Так вы все таки разберитесь с Женькой-то Самолетовым, - на прощание попросил Куренной. - Не мог он никого убить. Да вот еще что! У меня к вам одна просьба будет... - Он полез в карман, достал сложенный в треугольник лист бумаги и протянул Ангелу. - Может вам посчастливится с дочкой Самолетова встретиться, так у меня для нее письмецо есть от отца. Мы с Женькой в лагере обменялись прощальными письмами, чтобы, если что, тот, кто жив останется, передал бы письмо родным. Не знаю, зачем я храню его столько лет. Только рука не поднимается выбросить. Скоро помру, а его куда? Там оно дочке и жене адресовано. Пусть дочка сама им как-нибудь распорядится. Ну теперь вроде все. Пойду, пожалуй... - он направился к двери, но на полпути вдруг остановился и обернулся. - Если что, Самолетов - это ненастоящая Женькина фамилия, - сказал он. - Своей он не помнил, а эту ему в детском доме дали... Он там из всего, что под руку попадалось, мастерил самолеты. Сначала его ребята прозвали Самолетычем, а от прозвища потом и фамилия образовалась. Во как!
- Сделаем все возможное, чтобы письмо попало по адресу, - пообещал Ангел. Старик кивнул и продолжил свой путь.
Стас вызвался проводить Куренного, и Ангел остался один. Он долго крутил треугольник в руках, наконец решился и развернул пожелтевший лист. "Родные мои, Люся и Шурка! - писал Самолетов. - Если вы читаете это письмо, то меня уже нет в живых! Знайте, что я люблю вас и думаю о вас каждую минуточку. Шурка, расти большой и слушайся мамку. Знай, что твой папка погиб, сражаясь за Родину..."
На половине письма Ангел вдруг остановился и нахмурился. Ему вдруг в голову пришла одна мысль, и он решил ее проверить. Ангел извлек из личного дела Степаныча его автобиографию, положил ее рядом с письмом и стал сравнивать буква за буквой. Он долго сличал оба текста и в конце концов, откинувшись на спинку стула, громко выдохнул: "Самозванец".
ПРОДОЛЖЕНИЕ: