Прошло уже 180 дней с того момента, как мир перевернулся. Иногда кажется, что прошла целая вечность, а иногда — что это было вчера. До сих пор не верится, что обычный зимний вечер может разделить жизнь на «до» и «после». Я сижу и смотрю на спящую дочь, ее крошечные пальчики сжимаются во сне, а в груди ноет рана, которая, кажется, никогда не затянется.
У нас была самая что ни на есть правильная жизнь. Пять лет брака, замечательный трехлетний сын, который обожает строить башни из кубиков и тут же с грохотом их разрушать. Мы ждали второго ребенка — дочку, хотели, чтобы у сына была сестренка. Я считал себя счастливым человеком. У меня был лучший друг, почти брат, с которым мы прошли все детство, а потом, повзрослев, решили открыть свое дело. Все сначала шло хорошо, но со временем я стал замечать, что с ним невозможно строить бизнес. Он жил в каком-то своем мире, где обещания ничего не значили. Я принял тяжелое решение выйти из дела. Мы договорились, что он за полгода выкупит мою долю. Полгода прошли, а денег я не увидел — лишь жалкие тринадцать процентов от обещанной суммы.
Помню тот разговор второго февраля. Я не давил, не кричал, просто сказал: «Если не можешь — так и скажи, я пойму». Но он поклялся, что все вернет до конца месяца, и вышел из моего кабинета. А через десять минут позвонила жена. Она была на последнем месяце беременности, голос дрожал, она сказала, что ей плохо, очень плохо, и нужно срочно в больницу. Только позже, уже в больничной палате, я узнал, что ей стало дурно после его звонка. Он названивал ей и угрожал, а почему — было загадкой.
На следующий день он сам позвонил мне и с прежней легкостью попросил в долг миллион на десять дней, обещая вернуть все разом. Судьба, наверное, меня хранила — как раз в тот момент все мои средства были в обороте, и я смог честно отказать. А вечером, когда я уже ложился спать, пришло сообщение в Инстаграм от незнакомого аккаунта. Там было написано, что моя жена мне изменяет и что я должен спросить у нее саму. Я грубо ответил, что не верю всякому спаму, удалил переписку и попытался забыть. Но червь сомнения уже проник в душу. Три дня я ходил сам не свой, пока не спросил ее в лоб. Она побледнела так, что я испугался не на шутку. Она сказала, что просто слишком доверяла тому, кому не следовало, — моему бывшему другу. Я проверял ее телефон, но все было чисто, все переписки удалены.
Девять дней мы жили в каком-то ледяном тумане. А потом она сама подошла ко мне и сказала, что готова все рассказать, но попросила об одном — после развода разрешить ей видеться с сыном. У меня земля ушла из-под ног. За эти дни я в голове прокрутил столько ужасов, что готов был ко всему. Она рассказала, что два года назад совершила непростительное. Она призналась, что за моей спиной общалась с ним. Я спросил спокойно, был ли между ними секс. Она посмотрела мне в глаза и сказала «нет». Сказала, что они переписывались по ночам в "Вконтакте", когда я был в командировках, и три раза целовались в подъезде нашего же дома. Потом она одумалась, попыталась прекратить, но он уже не мог остановиться, влюбился и не хотел отпускать.
Я попросил ее поклясться нашим сыном, что между ними не было интима. Она поклялась, плача. Сказала, что ей не нужен был секс, она просто задыхалась от одиночества, а он давал ей то внимание, которого, видимо, не хватало от меня. Эти поцелуи были минутной слабостью, глупостью, за которую она себя ненавидит. Я поцеловал ее в лоб и вышел на улицу подышать, словно в доме не было воздуха. Она позвонила другу своего дяди, чтобы рассказать, что все открылось, и спросить совета. И вот, стоя в саду у дома, она ему звонила, а в это время мимо проходил он. Увидел ее одну, стал названивать. Она не брала трубку, а потом сдалась и сказала ему, что все мне рассказала, и если потеря семьи — цена ее освобождения от этого кошмара, то она на это готова, потому что больше не может так жить. И выключила телефон.
Шесть часов спустя мне пришло новое сообщение. Текст был наполнен такими отвратительными и детальными описаниями их близости, что в голове поплыли картинки, от которых захотелось вырвать глаза. Я не помню, что было дальше. Сестра потом рассказывала, что услышала нечеловеческий крик и нашла меня на полу в прихожей. Вызвала скорую. Говорят, я был в неадекватном состоянии около часа, но для меня этот час стал вечностью в аду.
Придя в себя, я позвал жену. Она спала. Я рассказал ей о сообщении. Она слушала странно спокойно и сказала, что знает, потому что ей тоже писали и угрожали последние два года. Требовали, чтобы она ушла от меня, иначе все откроют. Все это время она жила в страхе, молчала, и это ее съедало изнутри. Я видел, как она менялась, худела, водил ее по врачам, но никто не мог найти причину. А причина сидела в ее голове, в этом вечном страхе разоблачения. И теперь, глядя на ее истощенное лицо, я понимал, что ее молчание было не ложью, а долгой пыткой.
На следующий день друг ее дяди устроил встречу. Тот клялся и божился, что не писал мне, что ничего между ними не было, что жена чиста, а все это — чья-то злая воля. Ему пригрозили, причем очень серьезно, и он исчез. Мои собственные друзья тоже нашли его и поговорили с ним. Под давлением он твердил одно и то же — только переписки, только несколько поцелуев, больше ничего. Но если так, то зачем тогда два года терроризировать её? Была ли это больная одержимость или месть за то, что она его отвергла? Ответа я не знаю до сих пор.
С тех пор прошло почти четыре месяца. Я пытаюсь жить дальше. Если тогда, после того сообщения, я был уверен в измене на девяносто процентов, то сейчас — на девяносто процентов уверен, что ее не было.
Мы живем с родителями, у нее не было возможности незаметно исчезнуть. Она всегда на связи. Да и характер у нее не тот, она человек очень сдержанный, даже со мной. Но эти оставшиеся десять процентов сомнений — как ржавый гвоздь в сердце. Он не дает мне дышать полной грудью, просыпаться с улыбкой, обнимать ее так, как раньше.
Она мучается, я вижу. Она не оправдывается, полностью принимает свою вину. Говорит, что любит нас, нашу семью, и будет ждать, даже если я решу уйти. А я не знаю. Я люблю ее безумно, люблю наших детей, наш общий дом. Я могу простить общение, могу понять одиночество. Но эти поцелуи… Они встают между нами прозрачной, но неразрушимой стеной. Раньше нашу семью ставили в пример во всем районе. А теперь я не знаю, кому и что он мог наговорить. Не знаю, как смотреть в глаза соседям.
Панические атаки прошли, осталась тихая, фоновая грусть и обида. Мы разговариваем, она отвечает на все мои вопросы, ее история не меняется. Но доверие — это такой хрустальный сосуд, разбив который, уже не склеишь. Я держусь из последних сил, потому что знаю — если уйду, за дверью меня будет ждать лишь пустота. Но и внутри, в этом доме, где каждый уголок напоминает о прошлом счастье, сейчас тоже пусто.
Порой я ловлю на себе ее взгляд — полный любви, надежды и неизбывной вины. И я не знаю, что больнее: эти десять процентов сомнений или девяносто процентов уверенности в том, что мы оба стали заложниками чужого безумия. Я не знаю, как жить с этим знанием. Не знаю, как снова научиться доверять. Пишу все это, чтобы просто выговориться, может быть, услышать совет от тех, кто через такое прошел. Как справиться с этой болью? Как вернуть покой в свой дом и в свое сердце? Хочется верить, что это возможно.
Читайте также: