Они были слишком разными, но все-таки оказались родственными душами. Герой Отечественной войны 1812 года, декабрист, князь Сергей Григорьевич Волконский (1788–1865 гг.) и дочь героя Бородинского сражения генерала Николая Николаевича Раевского, нежная и решительная муза Александра Пушкина Мария (1804/1805–1863 гг.) не были идеальной парой.
Но их любовь, родившаяся в нечеловеческих испытаниях, закалилась, как сталь, и стала примером несгибаемого мужества, преданности и необычайной жизнестойкости.
Могла ли в январе 1825 года юная 20-летняя девушка, выходя замуж за 36-летнего мужчину, вообразить, что совсем скоро ей придется проститься с беззаботной жизнью и сменить уютное домашнее гнездышко на бедный угол простолюдинки в далекой, морозной Сибири?
Неравный брак?
Возможно, она заранее угадала грядущие несчастья, когда на балу в честь помолвки нечаянно задела канделябр, и ее платье загорелось. Плохая примета? Чуткая, впечатлительная, выросшая на книгах Мария Николаевна испугалась. Но отступать было поздно, вернее, невозможно. Мария не смела ослушаться отца, по настоянию которого вступала в этот брак.
Бравый генерал хотел породниться с Волконским, который был не только родовит, но и богат. В то время как материальное положение семьи Раевских оставляло желать лучшего, так что предложение состоятельного князя пришлось весьма кстати. Декабрист Андрей Розен в своих «Записках» утверждал, что Мария «не по своей воле вышла замуж, но только из любви и послушания к отцу».
Значит ли это, что Мария не любила мужа? Кто он – этот не очень привлекательный, малознакомый мужчина, который периодически бывал в их доме и, как оказалось, был тайно в нее влюблен?
Храбро воевал в наполеоновских войнах, турецкой кампании, был ранен, награжден орденами за храбрость, был флигель-адъютантом императора Александра I – блестящая партия, достойная красивой, начитанной, музыкально одаренной девушки. У нее не было причин для отказа, хотя любовь зародилась не сразу – не как во французском романе.
Удивительная русская женщина
Выходя замуж за Волконского, молодая женщина не подозревала, чем он занимается за ее спиной. Вместо того, чтобы наслаждаться заслуженным семейным счастьем, Сергей Григорьевич вступил в тайное общество декабристов (в 1819 году – Союз благоденствия, в 1821 году – Южное общество).
Заговорщики готовили государственный переворот – убийство императорской семьи и изменение политического строя России. Что толкнуло Волконского на этот опасный путь? Что побудило рисковать свободой, репутацией и даже самой жизнью в опасной игре?
Мы часто пытаемся понять, что движет людьми, когда они совершают рискованные поступки — как Волконский, вставший на путь декабристов. В этом есть что-то вечное: стремление к свободе, поиску смысла, попытке сделать мир лучше.
Несомненно, им двигало обостренное чувство справедливости. Как многие дворяне описываемого времени, он не мог смириться с тем, что народ-победитель, изгнавший Наполеона из России, остался крепостным.
Вступая в декабристское общество и выполняя его поручения, Волконский не искал личной выгоды. Он и так был знатен, богат и рисковал слишком многим – настолько сильно он проникся вольнолюбивыми идеями.
«Более же всего получил наклонность к таковому образу мыслей во время моего пребывания в конце 1814 и в начале 1815 года в Париже и Лондоне, как господствующее тогда мнение… Вкоренился сей образ мыслей книгами, к тому клонящимися», – так он пояснил свои убеждения Следственной комиссии, которая разбирала дело декабристов.
Но восстание на Сенатской площади (декабрь 1825 г.) провалилось, его участники и все, кто хоть как-то был к нему причастен, попали за решетку.
Волконский был арестован в январе 1826 года по делу о восстании Черниговского полка (29 декабря 1825 – 3 января 1826 гг.), хотя он не участвовал в выступлении «из-за отсутствия собственного желания и способов на предложенное действие», – как он объяснил следствию.
Это несчастье обрушилось на супругов в самый неподходящий момент. Как раз в эти дни Мария родила мальчика; роды были тяжелыми и дали осложнение. Разумеется, родные скрывали от нее правду о муже, но когда она кое-как поправилась, были вынуждены прервать затянувшееся молчание.
Как Мария отреагировала на страшную весть? Вот что она писала по этому поводу брату:
«Не его арест меня огорчает… но то, что он дал себя увлечь и кому же? Низким из людей, презираемым его beau-père (отцом), его братьями и его женой…».
Эти слова доказывают, насколько верующая, воспитанная в верноподданнических чувствах дочь генерала Раевского была далека от новомодных либеральных идей, перед которыми преклонялся ее несчастный супруг.
Но разве это идеологическое расхождение могло помешать ей исполнить свой долг – быть с мужем в радости и в горе? Могут ли современные пары похвастать подобной преданностью?
В эти тягостные дни в Марии проснулся настоящий боец, за короткий срок она превратилась из нежной светской барышни в некрасовскую героиню. Молодая женщина преодолела сопротивление родных, которые мольбами, угрозами, обманом, запугиванием принуждали ее бросить Волконского на произвол судьбы.
Ее умоляли не оставлять новорожденного малыша – все напрасно. «Мой сын счастлив, мой муж – несчастен, – мое место около мужа», – твердила Мария Николаевна. А Волконскому написала:
«Какова бы ни была твоя судьба, я ее разделю с тобой, я последую за тобой в Сибирь, на край света, если это понадобится…».
Свое слово она сдержала. Когда Волконского отправили на каторжные работы в Сибирь (бедный князь легко отделался: ведь сперва его приговорили к смертной казни), она не колебалась ни минуты и, получив разрешение императора Николая I, последовала за ним.
Перед смертью Николай Раевский, пораженный подвигом дочери, назвал ее «самой удивительной женщиной, которую он когда-либо знал».
Многие представители светского общества тайно (а иные – явно) сочувствовали молодой княгине и ее подругам по несчастью. Александр Пушкин передал декабристам свое известное стихотворение «Во глубине сибирских руд». Невестка Марии, хозяйка литературного салона Зинаида Волконская устроила для нее в своем доме трогательные проводы.
Таким же сочувствием были окружены и другие жены декабристов, решившиеся последовать за мужьями в Сибирь, – княгиня Екатерина Трубецкая, графиня Александра Муравьева, Прасковья Анненкова (француженка Полина Гебль), Александра Давыдова…
Имена этих женщин стали легендой, но цена их известности – боль, страдания, унижения. Способны ли современные женщины на подобный подвиг ради мужей?
«Во глубине сибирских руд»
Преодолев все трудности тяжелейшего пути «при жесточайшем морозе», когда «слеза замерзала в глазу, дыхание, казалось, леденело», впроголодь, довольствуясь краюхой хлеба, стаканом молока или чашкой чая, обойдя препятствия чиновников и подписав унизительные бумаги, которые ограничили в правах как ее, так и ее будущих детей, Мария, наконец, прибыла в Благодатск (Читинский острог), где ее муж «во глубине сибирских руд» отбывал суровое наказание.
Во время первого свидания в руднике молодая княгиня, эта благородная светская дама «бросилась перед ним на колени и поцеловала его кандалы, а потом – его самого», – так она пишет в своих «Записках».
Все эти испытания закалили ее дух, «вызвав смелость и в особенности терпение», – как она потом признавалась. Молодая княгиня успела вовремя: без нее Волконский, который впал в глубочайшую депрессию, совсем бы отчаялся. Но теперь он воспрянул духом и снова захотел жить.
Как сложилась жизнь супругов в ссылке? Первый год Мария жила в Благодатском руднике, который представлял из себя маленькую деревеньку с одной улочкой.
Княгиня быстро приспособилась к тяжелому быту: приноровилась к бедной избе, которую делила пополам с Екатериной Трубецкой, довольствовалась скудной едой, смиренно терпела ограничения – регулярные отметки, запрет на выезд без разрешения.
В 1830 году Волконского с другими заключенными перевели в Петровский завод (Забайкальский край), где Мария разделяла с ним одну камеру. Через 7 лет последовал перевод в село Урик под Иркутском. А в 1845 году супруги с сыном Михаилом и дочкой Еленой (Софья умерла в день своего появления на свет) обосновались в Иркутске.
Мария Николаевна сделала свой дом центром общественной жизни города. По словам врача-мемуариста Николая Белоголового, здесь «жилось шумно и открыто, и всякий… почитал за честь бывать в нем…». А Волконский? Бывший князь «опростился»: занялся сельским хозяйством (в котором добился немалых успехов), завел дружбу с крестьянами и редко бывал в кругу своих старых товарищей.
Так вышло, что супруги фактически зажили разной жизнью – это не могло не сказаться на их отношениях, которые стали почти бесстрастными. В кругу их знакомых поговаривали о «чрезвычайной дружбе» между Марией Николаевной и красавцем-декабристом Александром Поджио, который часто бывал в ее доме и учил ее детей.
Был ли между ними роман? Историки затрудняются с ответом на этот вопрос, так как в архиве Волконских не нашлось не одной бумаги, которая бы подтверждала этот слух.
В 1855 году после смерти Николая I Мария Волконская уехала из Иркутска. Ее муж, получив амнистию, покинет Сибирь только в следующем, 1856 году. Как сложилась их жизнь после возвращения из ссылки?
Супруги как будто поменялись местами: теперь Сергей Григорьевич стал публичным человеком, живо интересующимся грядущими либеральными реформами нового императора Александра II; Мария Николаевна, напротив, замкнулась на делах семьи.
Значит ли это, что они охладели друг ко другу? Неужели пережитые испытания прошли бесследно? Конечно, нет: просто их любовь, пройдя горнило страданий, стала тихой и как бы незаметной.
«Быть скорее при больной жене – долг и чувство сердца; светской жизни я не ищу и не хочу», – утверждал Сергей Григорьевич.
По необъяснимому стечению обстоятельств бывший декабрист не сумел проститься с женой перед ее смертью, чего не мог себе простить.
«…Лишиться – не сказав даже вечное прости той, которая всеми лишениями общественной жизни принесла в дань моему опальному быту – горько мне, и… усиливает мою скорбь», – писал он.
Но Волконский ненадолго пережил свою Машу: после ее кончины старого дворянина разбил паралич ног, который свел его в могилу. Не доказывает ли их история, что все-таки существует вечная любовь на Земле?