Перенесение из Византии на Русь перста святого Иоанна Крестителя
К числу малоизвестных памятников древнерусской книжности домонгольского времени относится Проложное сказание о перенесении на Русь перста святого Иоанна Крестителя «от десныа его руки» (читающееся в рукописях под 7 января). А между тем памятник этот содержит уникальное известие о важнейшем церковно-политическом событии в истории древней Руси начала XII века — перенесении из Константинополя в Киев чтимой христианской святыни.
Проложное сказание — произведение по объёму очень небольшое. Но оно занимает важное место в ряду других памятников, которые обосновывают особое место Руси среди христианских народов. Святой Иоанн Креститель (Иоанн Предтеча) прославляется в нём как покровитель не только тех стран, в которых почивали его мощи прежде (Палестина и Греческая земля), но и Руси. Соответственно, и Русь как «новый народ» через почитание святого оказывается в одном ряду с более древними христианскими народами.
«Господу Богу нашему Исусу Христу не токмо Греческую страну просветившу крещением… но и Рускую просветившу святым крещением и от идолскиа лести обратившу и въ всеи вселенеи прослави святыа Своа…», — говорится здесь. Чудоносное тело святого Иоанна Предтечи «славимо же есть… в граде Севасте, глава его и рука славима и чтима в Цариграде, в Руси славим честный его пръст в граде Киеве, всегда же имя его славимо есть».
И далее: «Уже бо Господеви Богу нашему посетившу новаго Своего винограда земля Рускиа, иже насади десница Его, и Своим изволением даст приити честныа рука Предтечевы пръсту от Царяграда в Русь, иже пренесен бысть в град великий Киев при князи Владимере Мономасе в лето 6 [тысяч] шестсотное и положен бысть в церкви Святаго Иоана на Сетомли, у Купшина монастыря».
(Текст цитируется по публикации Н. К. Никольского: Материалы для истории древнерусской духовной письменности. СПб., 1907. IV. С. 56—57, по рукописи XVI века. Новое издание: Лосева О. В. Жития русских святых в составе древнерусских Прологов XII — первой трети XV в. М., 2009. С. 340—341.)
Целый ряд идей, актуальных для начального периода русского христианства, присутствует в этом тексте. Это и идея Руси как «нового винограда», насаженного Господом, и поиск небесного покровителя града Киева и всей Русской земли. Последнее связывает Проложное сказание с другими русскими памятниками XI—XII веков — со «Словом о законе и благодати» митрополита Илариона, в котором обосновывается особая роль Киева как города, находящегося под покровительством Пресвятой Богородицы; с Проложным сказанием о «проявлении» Крещения Русской земли апостолом Андреем («како приходил в Русь, и благословил место, крест поставил, идеже ныне град Киев»); с так называемым «Словом на обновление Десятинной церкви» (или, по-другому, пространной редакцией «Чуда святого Климента, папы Римского, о отрочати»), прославляющим святого Климента как «присного заступника стране Русской, и венца преукрашенного славному и честному граду нашему и великой митрополии же, мати градом»); с русскими сочинениями о святом Николае Мирликийском и др. Как выясняется, наряду со святыми Климентом Римским, Георгием Чудотворцем, апостолом Андреем Первозванным, святителем Николаем Мирликийским, Иоанн Предтеча также почитался как особый покровитель и заступник Русской земли.
Проложное сказание представляет особый интерес ещё в одном отношении. Перенесённая в Киев святыня рассматривалась на Руси как часть важнейшей императорской инсигнии, используемой в обряде поставления на царство византийских императоров.
В Ипатьевской летописи под 1147 годом рассказывается о созванном киевским князем Изяславом Мстиславичем соборе русских епископов, на котором обсуждалась возможность избрания на киевскую митрополию — без санкции константинопольского патриарха! — ставленника князя Изяслава, русина Климента Смолятича. Решающий аргумент в пользу такой возможности был найден черниговским епископом Онуфрием, который сослался на соответствующий греческий прецедент. «Аз сведе, — заявил он: — достоить ны поставити», то есть позволительно сделать так. И предложил воспользоваться для этой цели хранившейся в киевской Десятинной церкви великой реликвией — главой римского папы Климента, перенесённой в Киев из Корсуня ещё князем Владимиром, Крестителем Руси: «А глава у нас есть святаго Климента, якоже ставять греци рукою святаго Ивана…»
Смысл слов Онуфрия проясняет новгородец Добрыня Ядрейкович (будущий новгородский архиепископ Антоний), посетивший около 1200 года Константинополь и оставивший подробнейшее описание константинопольских святынь. Он сообщил о хранившейся в церкви Пресвятой Богородицы в Большом императорском дворце (в Царских златых палатах) деснице святого Иоанна Предтечи: «тою, — по словам Антония, — царя поставляють на царство». (Среди константинопольских святынь Антоний отметил ещё и руку константинопольского патриарха Германа, которой, по его словам, «ставятся патриархи». Иногда полагают, что епископ Онуфрий перепутал эти две святыни, однако вполне возможно, что он ссылался именно на обряд поставления государей.)
Современные исследователи по-разному оценивают известия русских авторов. Одни отрицают возможность использования в обряде поставления императоров части мощей святого Иоанна. По мнению других, это, напротив, вполне вероятно и, более того, «определённо вписывается в византийскую традицию». Как отмечал Б. А. Успенский, участие в этом обряде десницы святого Иоанна — той самой, которую он некогда возложил на главу Христа, уподобляло обряд коронации обряду крещения, а самого императора — Христу.
Согласно христианским представлениям, часть реликвии обладает всеми теми свойствами и всей той святостью, которыми обладает реликвия целиком. Тем более это относится к такой чтимой части мощей как перст. Следовательно, и перст святого Иоанна, хранившийся после перенесения в Киеве, должен был восприниматься на Руси «как часть византийской коронационной регалии».
В связи с этим возникает целый ряд вопросов. Когда именно и при каких обстоятельствах указанная святыня оказалась в Киеве? Какие события в истории русско-византийских отношений предопределили её появление здесь? Какую роль она сыграла в религиозной и политической жизни русского общества? Ответы на некоторые из этих вопросов, как представляется, позволяют «вписать» Проложное сказание о перенесении перста святого Иоанна на Русь не только в контекст религиозной и общественно-политической мысли древней Руси, но и в контекст русско-византийских отношений эпохи князя Владимира Всеволодовича Мономаха.
Замечено, что текст Проложного сказания содержит явное хронологическое противоречие, поскольку приведённая в нём (во всех списках) дата — 6600 год от Сотворения мира, то есть 1092/93-й от Рождества Христова — не соответствует времени киевского княжения Владимира Мономаха (1113—1125). Исследователи, однако, полагают, что дата в тексте записана дефектно: в ней оказались пропущены буквы, обозначающие десятки и единицы. Что же касается попыток более точного определения времени составления Сказания и, соответственно, появления святыни в Киеве, то в литературе они предпринимались, однако, по большей части, оказывались не слишком успешными.
Так, например, было обращено внимание на то, что упомянутый в тексте Купшин монастырь, находящийся по соседству с церковью, где хранилась перенесённая святыня («…положен бысть в церкви Святаго Иоана на Сетомли, у Купшина монастыря»), мог получить своё название по имени священномученика Кукши. Этот инок киевского Печерского монастыря проповедовал христианство у вятичей и принял от них мученическую смерть, о чём сообщает Патерик Киево-Печерского монастыря — сборник рассказов о подвигах первых печерских монахов. Дело в том, что в наиболее ранней (так называемой Арсеньевской) редакции Киево-Печерского патерика, во всех списках, в том числе и в древнейшем Берсеневском 1406 года, этот инок последовательно назван не Кукшей, а Купшей. Более того, в одном из списков Сказания о перенесении перста святого Иоанна Крестителя на Русь монастырь, в который была положена святыня, назван не Купшиным, а Кукшиным («…у Кукши монастыря»).
Связь печерского инока с «Купшиным монастырём» вполне вероятна. Не исключено, что будущий мученик был выходцем из этой обители или, может быть, даже её основателем. Однако для определения времени появления в Киеве святыни это ничего не даёт, ибо когда именно погиб инок Кукша и когда именно монастырь мог получить своё название, мы не знаем. (См. об этом в отдельном материале, посвящённом преподобному Кукше. Исходя из общих соображений и относительной хронологии сказаний Киево-Печерского патерика, гибель инока можно отнести к первой половине или, может быть, первой четверти XII века, но не точнее.)
Для датировки же событий, описанных в Проложном сказании, следует, по-видимому, воспользоваться другой имеющейся у нас возможностью. Помимо Купшина монастыря (более в источниках ни разу не упоминающегося), в Сказании названа церковь Святого Иоанна «на Сетомли», в которую и была положена принесённая в Киев святыня.
Как представляется, эта церковь может быть, предположительно, отождествлена с одним из известных по летописи киевских храмов. Но для этого придётся углубиться в топографию древнего Киева.
По всей вероятности, Сетомлью называли в Киеве один из притоков Почайны, правого притока Днепра. Возможно, речь идёт о Глубочице (правом притоке Почайны) или её притоке Киянке. Обе эти речки под такими названиями ни разу в летописи не упомянуты. Название же Сетомль дважды встречается в «Повести временных лет» и один раз — в Киевской (Ипатьевской) летописи, причём в последнем случае летописец довольно точно определяет её местоположение.
В статье под 1150 годом Ипатьевской летописи, рассказывающей о войне за Киев князя Юрия Долгорукого и его племянника Изяслава Мстиславича, сообщается о прибытии к Киеву князя Владимирка Володаревича Галицкого, союзника Юрия. Наутро Владимирко пришёл к «Ольговой могиле»; так же и Юрий приехал к нему, «и ту ся целоваша, не съседаюче с коний у Сетомля, на Болоньи…».
Итак, Сетомль протекала по Оболони (или Болонью) — низменности между берегом Днепра и Киевскими горами, и близ Ольговой могилы. Последняя же находилась на Щековице — одной из трёх главных киевских высот.
Это местоположение заставляет вспомнить известную киевскую церковь Святого Иоанна «на Копыреве конце». («Копырев конец» Киева выходил одной своей стороной к рекам Глубочица и Киянка.) Киевская летопись лишь дважды упоминает о ней, причём во второй раз привязывает ее «огороды» (здесь, по-видимому, зады) к тем же ориентирам, которые были названы выше.
Речь вновь идёт о войне между Изяславом Мстиславичем и Юрием Долгоруким за Киев — но уже другой, 1151 года. Вот как описывается расположение берендеев, выступивших на стороне Изяслава и его союзников. Князь Изяслав со своим дядей Вячеславом и братом Ростиславом повелели племяннику Владимиру пойти с берендеями «ко Олгове [могиле], и сташа мьжи дьбрьми от Олговы оли и в огород Святаго Иоанна, а семо оли до Щ[е]ковице».
Позиции берендеев, очевидно, тянулись по склонам горы Щековицы; церковь же Иоанна, упоминаемая здесь, — вероятно, та самая церковь, о которой в другом месте говорится как о церкви «на Копыреве конце». Очевидно, замечал по этому поводу ещё в XIX веке выдающийся знаток киевских древностей Н. В. Закревский, эта церковь одной стороной выходила к тому району Киева, который получил название «Копырев конец», а другой — к склонам Щековицы. В таком случае, её можно было назвать и церковью «на Копыреве конце», и церковью на Сетомли.
Так вот церковь Святого Иоанна «на Копыреве конце», как известно из летописи, была заложена в 1121/22 году не кем иным, как князем Владимиром Всеволодовичем Мономахом. Источники не уточняют, какому именно святому Иоанну она была посвящена. Предлагаемое отождествление этой церкви с церковью «Святаго Иоанна на Сетомли» позволяет не только определить её как церковь Святого Иоанна Предтечи, но и предположить, что её возведение было связано с перенесением частицы мощей святого Иоанна в Киев.
Следовательно, само перенесение в Киев из Константинополя перста святого Иоанна Крестителя можно датировать временем около 1121 года.
Это предположение позволяет связать перенесение святыни с конкретными событиями в истории русско-византийских отношений.
Как известно, княжение в Киеве Владимира Мономаха было ознаменовано войной между Русью и Византией — последней в истории двух государств. По свидетельству русской летописи, в 1116 году Владимир поддержал своего зятя, византийского авантюриста Лже-Диогена, выдававшего себя за давно убитого сына императора Романа IV Диогена (1068—1071) Льва, — Леона Девгеневича, как называют его русские источники. При поддержке Владимира Мономаха «царевич Леон» начал военные действия против императора Алексея I Комнина (1081—1118) на Дунае; «и сдались ему городов дунайских несколько».
Эта авантюра закончилась крахом. 15 августа 1116 года самозванец был убит в Дерестре (Доростоле; нынешняя Силистрия, в Болгарии) двумя «сарацинами» (вероятно, половцами), подосланными в город императором Алексеем. Это, однако, не остановило Владимира Мономаха. Он продолжал действовать — теперь уже в интересах своего внука Василия, которого русские летописи называют то Васильком Леоновичем (по отцу), то Васильком Маричиничем, или Маричичем (по матери), и притом «царевичем». В том же году Владимир послал на Дунай своего воеводу Ивана Войтишича, который посадил в города, завоёванные Лже-Диогеном, посадников киевского князя. Очевидно, целью Мономаха было образование на Дунае независимого от Византии государственного образования под номинальным главенством «царевича» Василия «Леоновича».
Алексею, однако, удалось выдавить русские отряды с Дуная и отвоевать Доростол. Под тем же 1116 годом летопись сообщает ещё об одной экспедиции, направленной Мономахом на Дунай: во главе её князь поставил своего сына Вячеслава и воеводу Фому Ратиборича. Русские войска подошли к Дерестру, но, «не успевши ничто же, воротились».
В «Истории Российской» русского историка XVIII века Василия Никитича Татищева под 1119 годом читается рассказ о заключительном этапе русско-византийского противостояния. Владимир, «хотя отмстить греком смерть зятя своего Леона и удел его удержать оставшему младенцу, сыну его Василию», организовал новый большой поход, однако император Алексей якобы упредил его и послал к Владимиру «великое посольство» с дарами, среди которых были венец царский (будущая «шапка Мономаха»!), скипетр и т. п., «и нарекши его себе братом и царём, а при том просил о мире». Мир был заключён на том, что внучка Владимира, «дочь Мстиславля», должна была выйти замуж за сына императора Алексея Иоанна (будущего императора), причём Владимир уступал «нареченному зятю» «городы» своего внука. «И была о сем Владимиру и всем людем радость великая».
Едва ли можно думать, будто рассказ Татищева извлечён из какого-то не дошедшего до нас летописного источника, как иногда полагают. Дело даже не в том, что император Алексей Комнин умер 15 августа 1118 года и, следовательно, не мог в 1119 году вести переговоры с Владимиром Мономахом. (По Татищеву, Алексей умирает вскоре после завершения переговоров, «того же году».) Рассказ историка XVIII века слишком очевидно обнаруживает зависимость от знаменитой легенды о «Мономаховом венце», будто бы поднесённом русскому князю послами византийского императора Константина Мономаха; легенда же эта получила литературное оформление не ранее начала XVI века. Вопиющая хронологическая несообразность — император Константин IX Мономах умер, когда князю Владимиру было всего два года, и, следовательно, дед и внук никак не могли воевать друг с другом и обмениваться дарами — была замечена ещё в XVII веке, и в результате в сочинениях этого времени — украинской Густынской летописи и «Киевском синопсисе» (оба памятника датируются 70-ми годами XVII века) — имя Константина Мономаха было заменено на имя императора Алексея Комнина, действительно правившего в Византии в одно время с князем Владимиром Всеволодовичем. Ту же попытку исправления очевидного хронологического противоречия мы видим и в рассказе В. Н. Татищева.
По всей вероятности, историк XVIII века попытался связать различные, в том числе и легендарные, известия с реальными историческими событиями. В результате легендарный поход Владимира против византийского императора (о котором сообщают «Сказание о князьях владимирских» и другие позднейшие источники) занял «центральное» в хронологическом отношении место между войной Владимира 1116 года, о которой сообщается в ранних летописях, и известным из тех же летописей бракосочетанием внучки Владимира Мономаха и византийского царевича.
Если же следовать известиям древнейших русских летописей, прежде всего, «Повести временных лет», то приходится констатировать, что мирные отношения между Русью и Византией возобновились лишь после смерти императора Алексея I Комнина и восшествия на престол его сына Иоанна в 1118 года. Причём произошло это, по всей вероятности, не сразу, а лишь несколько лет спустя.
В 1122 году русско-византийские переговоры увенчались заключением династического брака: внучка Мономаха, дочь его сына Мстислава, стала женой сына императора Иоанна — предположительно, Алексея. Тогда же в Киев прибыл из Византии новый митрополит Никита (его предшественник, митрополит Никифор, умер в апреле 1121 года).
Сближение между двумя странами было вызвано объективными причинами, и прежде всего, угрозой со стороны кочевников — половцев, торков и печенегов. Исследователи давно уже обратили внимание на тот факт, что заключение русско-византийского династического союза совпало по времени с двумя важными событиями в истории взаимоотношений Руси и Византии с соседними кочевыми племенами: изгнанием из Руси князем Владимиром Всеволодовичем торков и печенегов в 1121 году и византийско-печенежской войной 1121—1122 годов, завершившейся блестящей победой императора Иоанна Комнина.
Можно думать, что перенесение из Константинополя на Русь части почитаемой христианской святыни — перста святого Иоанна Крестителя — находится в прямой связи с заключением русско-византийского мира. Выше уже говорилось, что десница святого Иоанна, от которой был взят перст, хранилась в дворцовой церкви Пресвятой Богородицы в константинопольском Большом императорском дворце. Следовательно, её мог передать на Русь только лично император, а сама передача может рассматриваться не просто как религиозный, но как государственно-религиозный акт.
(Между прочим, очень похоже на то, что память о перенесении этой святыни на Русь при князе Владимире Всеволодовиче повлияла впоследствии на складывание знаменитой легенды о «Мономаховых дарах», известной по «Сказанию о князьях Владимирских» и другим памятникам XVI—XVII веков. Впрочем, это отдельная, самостоятельная тема.)
Очевидно, святыня была перенесена в Киев одним из тех многочисленных посольств, которые предшествовали заключению мира между двумя государствами и бракосочетанию византийского царевича и русской княжны.
Культ святого Иоанна Предтечи получил чрезвычайно широкое распространение в Византии. В Константинополе и других городах Империи имелось несколько посвящённых святому церквей (в том числе главный храм знаменитого Студийского монастыря); в них (и не только в церкви Большого дворца) хранились принадлежащие ему реликвии. Согласно греческим и русским переводным агиографическим сочинениям, десница святого Иоанна после его кончины была принесена евангелистом Лукой в Антиохию, где и хранилась до середины X века. В правление императора Константина VII Багрянородного пресвитер Антиохийской церкви Иов перенёс её в Константинополь: «ею же христолюбивии царие с любовию целоваша и в царьских положиша в златых палатах». Тогда же византийский писатель Феодор Дафнопат составил богослужебный канон «честныя руки Иоанна Предтечи», переведённый впоследствии на славянский язык и известный в русской книжности с XI—XII веков.
Примечательно, что западноевропейский автор «Описания святынь Константинополя» (вторая половина XI века) сообщал, что «в Большом дворце в храме Марии Богородицы» находятся глава святого Иоанна Крестителя, а также «рука его целиком» и некоторые другие его реликвии. А анонимный русский паломник, посетивший Константинополь в XIV веке, видел десницу святого Иоанна (уже в монастыре Перивлепта) «без пальца». Трудно удержаться от предположения, что здесь не хватает того самого перста, который был передан в XII веке в Киев.
Десница святого Иоанна Предтечи хранилась в Константинополе до 1484 года, когда была подарена султаном Баязетом Мальтийскому ордену святого Иоанна Иерусалимского. В 1798 году реликвия была передана мальтийскими рыцарями российскому императору Павлу I. Она покинула Россию в 1919 году, после чего оказалась в Белграде и в настоящее время находится в городе Цетине в Черногории.
(Правда, как это бывает почти всегда, сведения о судьбе святыни разнятся и святынь этих оказывается несколько. Так, известно, что в 1205 году десница святого Иоанна Крестителя была перенесена во Францию, в Суассонский монастырь, в 1238 году находилась в Венеции, а в 1263 году была передана в Цистерианский монастырь. Кроме того, ещё одна десница святого Иоанна Крестителя почитается в афонском монастыре Дионисиат и считается вкладом 1374 года трапезундского императора Алексея из династии Великих Комнинов.)
В древней Руси почитание святого Иоанна Предтечи также было широко распространено. Обращает на себя внимание тот факт, что посвящённые ему церкви возникают в XIIвеке не только в Киеве, но и в Новгороде (где уже в 1127 году внук Владимира Мономаха князь Всеволод Мстиславич закладывает каменную церковь Святого Иоанна «на Петрятине дворе»), Ростове, Перемышле, Переяславле Южном. Возможным свидетельством развития культа святого Иоанна Предтечи в древней Руси можно признать распространение в княжеской среде с начала 20-х годов XII века имени Иоанн (Иван) — и не просто в качестве крестильного, но в качестве собственно княжеского. Это имя получают несколько князей, родившихся в 1120-е годы — сын новгородского князя Всеволода Мстиславича (старший правнук Владимира Мономаха), второй сын Юрия Долгорукого, а также сын перемышльского князя Ростислава Володаревича — знаменитый в будущем Иван Берладник.
Что же касается самой святыни — перста святого Иоанна Крестителя, то он, по всей вероятности, уцелел, несмотря на катастрофические разрушения Киева в 1240 году, и может быть отождествлён с той частью мощей святого (кость фаланги), которая впоследствии хранилась в Успенском соборе Московского Кремля. Когда именно и при каких обстоятельствах реликвия оказалась в Москве, неизвестно, но здесь она впервые зафиксирована в описи Успенского собора 1701 года, в которой отмечен «ковчег златой четвероуголной с кровелькою, в нем часть мощей святаго Иоанна Предтечи»; этот ковчег был изготовлен по заказу царя Ивана Алексеевича в 1695 года. В настоящее время реликвия хранится в музее Московского Кремля в серебряном позолоченном мощевике XIX века, выполненном в форме креста.
Подробнее см.: Перенесение перста св. Иоанна Крестителя из Византии на Русь в контексте византийской политики Владимира Мономаха // Карпов А. Ю. Исследования по истории домонгольской Руси. М., 2014. С 143—159.