Цифровая среда окончательно утратила ореол неизведанного, превратившись в привычный, обжитой ландшафт. Грань между физическим и подключенным состоянием для большинства растворилась настолько, что сам момент перехода между ними перестал ощущаться. Это сплетение стало плотным и незаметным фоном существования.
Показательно, что в лексиконе молодых поколений сам термин «интернет» стремительно теряет актуальность, уступая место названиям конкретных платформ и сервисов. Налицо своеобразное расслоение: есть те, кто застал проникновение Сети в повседневность и воспринимает ее как внешний инструмент, и те, для кого она с самого начала была подобна воздуху — естественной средой обитания, своеобразной рамкой бытия. Ребенок с телевизионным пультом подчиняется готовой программе вещания, оставаясь ведомым. Но когда он просит планшет, он предъявляет права на все его содержимое и, что ключевое, на свободу выстраивать персональную реальность.
Средние показатели времени, проводимого перед дисплеем мобильного устройства, у значительной части пользователей достигли отметок в четыре-шесть часов в сутки. Механическое пролистывание новостного потока, уход от прямого диалога в текстовую переписку, непроизвольное прикосновение к телефону при встрече — все это стало набором органичных, рефлекторных движений.
Вот почему сознательное ограничение доступа — например, договоренность за столом не пользоваться гаджетами — порождает симптомы, сходные с невротическим расстройством, чувство депривации. Это сродни попытке лишить человека жизненно важного органа восприятия.
«Еще недавно было немыслимо, чтобы человек в кругу друзей в кафе вдруг достал книгу и погрузился в молчаливое чтение, — отмечает социолог “Платформы” Мария Макушева. — Теперь же абсолютно нормально, если в разгар беседы он на несколько минут уходит в экран. Нормально прервать разговор для ответа на сообщение. Любые попытки установить здесь какие-то правила встречаются внутренним сопротивлением, дискомфортом. Теряется сама возможность определить, где в данный момент пребывает собеседник — с нами или уже нет. Да и мы сами не всегда можем это сказать о себе».
В этом контексте разворачивается сложная партия между индивидом и его цифровым представителем — созданным им виртуальным образом. Эти сетевые проекции обретают собственную жизнь, вырабатывают уникальные манеры и стиль, постепенно дистанцируясь от своего материального прототипа. Здесь невольно приходит на память Евгений Шварц с его «Тенью» — историей о том, как отражение отделилось от хозяина и стало самостоятельной, а подчас и более весомой, сущностью.
Формируется особый язык поз и жестов, который, по сути, является сигналом, отправляемым в никому не известную аудиторию, подобно работе радара.
Снимок скрещенных ног на пляже, фото блюда в ресторане, присутствие на знаковом событии или рядом с медийной персоной — все это не просто фиксация момента удовольствия от еды или отдыха. Это непрерывный процесс строительства собственного «Я», прочерчивания границ идентичности. К примеру, «я — тот, кто может позволить себе отведать лобстера». При этом мнение ближайшего физического окружения теряет былую значимость. Человек, делающий селфи в публичном пространстве, может выглядеть слегка нелепо, но ему безразлично, что подумают о нем случайные свидетели; они меркнут на фоне его сетевой аудитории.
В эпоху до распространения сетей традиционное общество характеризовалось небольшим количеством прочных, глубоких связей. Они формировались внутри семейных, церковных иерархий, в рамках сакрализованного государства. Культура интернета замещает эту модель на противоположную: множество слабых, поверхностных контактов. Однако этих контактов так много, и их паутина так густа и разветвлена, что в совокупности они создают устойчивую социальную ткань. Любой цифровой образ живет не сам по себе, а внутри структуры этих отношений, питая их и черпая из них силы.
Социология лишь начинает подбираться к изучению этого нового, электронного типа общественного устройства.
Помимо двух уже отмеченных трансформаций — стирания границ и возрастающей роли цифрового двойника — существует и третий значимый фактор. Это след.
То, что каждое действие в сети оставляет свой отпечаток, давно перестало быть тайной за семью печатями для спецслужб и маркетологов и стало известно широкой публике. Интересно проследить, как менялось отношение к этому следу. Сначала осознание прозрачности нового мира было достоянием узкого круга, в то время как основная масса вела себя беспечно. Затем появились громкие истории с утечками данных, возникли фобии, попытки создать средства защиты — как недавняя комичная волна с публикацией правил о «правах на фотографии». Эта фаза все еще преобладает, но ей на смену уже идет третья — фаза привыкания и принятия. Люди соглашаются с тем, что в пространстве интернет-коммуникаций они предельно открыты, иначе там просто нельзя, и принимают эту открытость как неотъемлемое условие существования своих цифровых образов. Сам факт такого приятия кардинально меняет самоощущение индивида. Сравнение, возможно, хромает, но это похоже на состояние постоянной исповеди, которая со временем начинает даже нравиться.
Традиционные институты пока не нашли уверенного тона в диалоге с этим новым миром. Они теряются в резонансных ситуациях, часто выглядят растерянными. Возникают бесплодные попытки симулировать подобную активность — все эти боты, методички, блокировки. Невозможно заселить цифровое пространство армией своих сторонников, поскольку каждый цифровой образ — это результат индивидуальной работы, он существует за счет энергии своего физического источника. Также невозможно оградить этот мир высоким забором, превратив его в подобие телевизора. Безусловно, можно пытаться учиться управлять коммуникациями, производя собственный контент и создавая контролируемые инфраструктурные возможности.