Возле паромной переправы, на катушке от шлангов сидели девушки и мотали ногами, а возле них топтались заречные парни.
Все они обсуждали и никак не могли решить — то ли им ехать на другой берег и выпить в «Русалочке», то ли вначале вмазать здесь на берегу, а потом уже и ехать...
Решить этот вопрос было не просто, потому что нагруженные смыслом слова почти не различались в густых зарослях матерщины.
— Е-ма-е, поедем, та-та-та, оттянемся, та-та-та....
— Та-та-та... Можно... Та-та-та... здесь... Та-та-та... Вмазать...
— Ты совсем, та-та-та... из горла, та-та-та?
— Вы та-та-та... Трезвыми еще два часа та-та-та... Отдыхать та-та-та, когда будем?
— Вы бы, ребята, аккуратнее выражались... — попросил, наконец, старик, сидевший на валуне недалеко от меня.
— Счас.. — сказал прыщеватый парень, как-то нагловато похожий на Есенина. — Привыкать, та-та-та, дедуля, в твоем возрасте надо... Жизнь не одни только пряники...
— Эх... — вздохнул старик. — Да если бы я к матерщине, парень, привычнее был, меня, может быть, и живого бы тут уже не присутствовало...
— Не надо, дед, та-та-та, лепить! Нам матерок, можно сказать, та-та-та строить и жить помогает, а ты глупость та-та-та сморозил…
— Не знаю, внучек, глупость это или что еще, а только так и было... — сказал старик. — Если б как ты привычным был к матерщине, точно бы и не жил уже...
— Ты чего, дед, та-та-та… — поддержал своего корешка парень, взгромоздившийся с ногами на катушку от шлангов. — Чего ты, та-та-та, нам гонишь?
Старик не стал отвечать, но тут уже заинтересовался и я.
— Расскажите... — попросил я. — Что это за история такая...
— Какая история! — отмахнулся дедок. — Недоразумение одно... Вобщем, отвели нас тогда с передка, но не в тыл, а так, тут же за передней линией... Но для нас и это ведь радость... В бане помыться, в сухом блиндаже спокойно посидеть... И вот и попал я в блиндаж с отчаянными матерщинниками... Они, конечно, не как вы, ребята, матерились, а со смыслом, со значением, но все равно посидел я полчаса и чувствую, что дышать трудно стало... Ну не стал я критику разводить, потихоньку выбрался из блиндажа... А там дождь льет... Встал я под деревом и сам на себя злюсь, ну за что я человек такой разнесчастный... Завтра опять в окопы… Может, последний раз выпало в тепле посидеть, а я вместо этого под сырой елкой от холода трясусь... И вот понимаешь, думаю я так, а вверху над головой прошипел снаряд и — бух! — прямо над блиндажом взрыв встал. Когда я подбежал туда, от моих друзей-сотоварищей только кровавое месиво по поляне... Нога чья-то в сапоге валяется, рука… А прямо на дорожке голова нашего старшины. И глаза открыты и прямо на меня смотрят… Ну потом собрали мы всё это и в одной братской могиле и схоронили...
Старик замолчал...
Слышно было, как тяжело заходила под досками причала вода, разбуженная подошедшим паромным катером.
— Страшная история… — сказал я, вставая. — Кажется, уже посадка началась…
— Да… — старик тоже встал. — Сколько потом видел всего на фронте, а от того недоразумения так и не смог отойти… До сих пор глаза старшины вижу…
И он двинулся следом за мной к парому...
Молодые люди — похоже, и в них попало тем снарядом, — молча смотрели нам вслед...
Автор: Николай Коняев