Всё началось с невинного чаепития у подруги Ольги, в их старой, пахнущей книгами и уютом хрущёвке. Они сидели на кухне, как в студенческие годы, и Елена, наконец, излила душу.
— Не пойму, что с Катей творится, Оль. Будто подменили девочку. Спит целыми днями, вялая, апатичная. Ест за троих, я уж молчу. Говорила с ней — отмалчивается или огрызается. Я думаю, может, гормональный сбой? Щитовидку проверить? К эндокринологу записаться надо, да всё времени нет.
Ольга, её подруга со времён пединститута, отложила пряник и посмотрела на Елену поверх очков для чтения. Взгляд у неё был острый, проницательный.
— Странные симптомы, Лена. Слушай, а ты её… живот не проверяла? И грудь?
Елена замерла с чашкой в руке. — О чём ты? У Кати парень только недавно появился. Она же ребёнок ещё! Ей шестнадцать!
— Ребёнок, — усмехнулась Ольга. — Ты в своей школе на деток посмотри повнимательнее. Они сейчас в четырнадцать всё про «это» знают лучше нас. Проверь. Просто подойди и попроси показать. Всё станет ясно.
Елена Петровна, заслуженный учитель, директор престижной гимназии, шла домой в состоянии, близком к ступору. Нет, Катя не могла. Её Катя, которая до сих пор спала с плюшевым медвежонком, которую она водила на танцы и в художественную школу… Невозможно.
Дома пахло пиццей. Катя лежала на диване в гостиной, уткнувшись в телефон. Телевизор бубнил что-то фоново.
— Катя, встань, — голос Елены прозвучал резче, чем она хотела.
— Мам, я отдыхаю. Что случилось?
— Встань, я сказала!
Дочь нехотя, с тяжёлым вздохом, поднялась с дивана. Она казалась немного располневшей, лицо было немного одутловатым.
— Теперь покажи живот.
Катя замерла. В её глазах мелькнула паника, быстрая, как вспышка, и тут же погасла, сменившись вызывающим упрямством.
— Это ещё зачем? Что за проверки?
— Показывай, Катя! Немедленно!
Она медленно, будто в замедленной съёмке, задрала край своей объёмной кофты, а затем и майки. И Елена увидела. Небольшой, но уже явно округлившийся живот. И тонкую, тёмную полоску, тянущуюся от пупка вниз. Полоску, которую она сама помнила по своей беременности.
Мир Елены Петровны рухнул. Звуки пропали, комната поплыла. Она схватилась за спинку кресла.
— Ты… беременна? — прошептала она, и её собственный голос показался ей чужим.
Катя опустила кофту. Лицо её было бледным, но губы поджаты.
— Да. Беременна. А ты как догадалась? Кто надоумил? Тётя Оля?
— Катя, родная моя… — Елена подошла ближе, её руки дрожали. — Что же ты молчала? Почему сразу не сказала?
И тут с Кати как будто сняли кожух. Слёзы брызнули из её глаз, и она, рыдая, обхватила маму за шею.
— Мамочка, я не знала, что делать! Сережа сказал… он сказал, что всё уладит. У его тёти есть знакомый врач в частной клинике, всё сделают, тихо, никто не узнает. Но он всё тянет и тянет! Говорит, денег нет, договориться не может! А время идёт… Я сама понимаю, что ребёнка нам не поднять, мы же учимся… Но, мам, он уже шевелится… Я чувствую… — Она положила ладонь на свой живот, и этот жест был полон такой безысходной нежности, что у Елены сердце сжалось.
Но тут же в голове зазвучали другие, холодные, расчётливые голоса. Голос её положения, её статуса.
— Ты понимаешь, какой это позор? — уже строго сказала Елена, отстраняя дочь. — Я — директор гимназии! Твой отец — замначальника управления! О нас все газеты напишут! «Дочь директора-отличницы беременна в шестнадцать!» Жениться? На этом Сереже? У него впереди ПТУ и армия! Какое будущее?
— Мам, при чём тут это? — всхлипывала Катя. — Мы любим друг друга! Любили… — поправилась она. — А теперь я просто ненавижу его за его слабость! Я не могу пойти в нашу поликлинику, меня же там все знают! Мама Шурочки из моего класса там гинекологом работает! Я умру от стыда!
Елена закрыла глаза, собираясь с мыслями. Внутри бушевала буря: материнское сердце разрывалось от жалости, а социальное «я» кричало о репутации, карьере, будущем.
— Так, — сказала она твёрдо, включая режим кризис-менеджера, который так хорошо знали её подчинённые. — Слушай меня внимательно. У вас как раз скоро начинаются каникулы. Я всё улажу. У меня есть знакомая, Ирина Викторовна, она заведует гинекологией в клинике в соседнем городе. Мы поедем туда. Сделаем искусственные роды. Кто знает, кроме Сережи?
— Только он.
— Прекрасно. Позвони ему сейчас же и скажи, чтобы он забыл твой номер и вообще наше существование. И забудь ты о нём. У тебя одиннадцатый класс на носу, потом ЕГЭ, университет. Ты должна стать юристом, как мы с отцом договорились. Никаких детей в шестнадцать лет быть не может. Я отцу пока не скажу. У него с сердцем плохо, не выдержит такого удара. Позор… Всю жизнь вкладывали в тебя, а ты… — Она не договорила, но упрёк повис в воздухе.
Катя смотрела на маму широко раскрытыми, полными слёз глазами. В них читались боль, страх и безмолвный вопрос: «А как же мой ребёнок?»
Поездка напоминала шпионский триллер. Мужу, Дмитрию, сказали, что едут на несколько дней в санаторий «на обследование и отдых». В соседнем городе, в частной клинике, их встретила улыбчивая, но холодная женщина в белом халате — Ирина Викторовна. Всё было чинно, тихо и безлико. Катя прошла УЗИ. Елена не пошла с ней, осталась в коридоре, чувствуя себя сообщницей в преступлении.
— Беременность 18 недель. Плод развивается нормально, — монотонно бубнил врач, водя датчиком по животу Кати.
После УЗИ Катю положили в палату, похожую на номер в дешёвой гостинице. Вечером ей сделали процедуру. Сквозь стену доносились приглушённые стоны дочери. Ей хотелось ворваться туда, остановить всё, крикнуть: «Я передумала!» Но она сидела, вцепившись в подлокотники кресла, как вкопанная.
Всё закончилось глубокой ночью. Катю привезли в съёмную квартиру, которую сняла Елена. Дочь была бледной, как простыня, и молчала. Она не плакала, не жаловалась. Она просто лежала, уставившись в потолок, и казалось, в ней не осталось ни капли жизни.
— Всё позади, — сказала Елена, гладя её по волосам. — Забудь. Будем считать, что страшного сна не было.
Катя медленно перевела на неё взгляд. В её глазах была пустота, в которой тонуло всё: и любовь к Сереже, и вера в маму, и её собственное «я».
— Да, мама, — прошептала она. — Забудем.
Сережа, узнав, что всё кончено, прислал одно смс: «Ок. Будь счастлива». Больше они его не видели. Елена Петровна, ценой невероятных усилий, сохранила тайну. Муж так ничего и не узнал. Катя закончила школу, поступила на юрфак, как и было задумано. Но прежней, весёлой, жизнерадостной Кати не стало. Она стала тихой, замкнутой, училась на автомате. По ночам Елена иногда слышала, как она плачет в своей комнате. Она подходила к двери, но не решалась войти. Что она могла сказать?
*** *** *** *** ***
Прошло восемь лет. В квартире Натальи Сергеевны пахло жареной курицей с грибами и яблочным пирогом. Она, заслуженный врач-гинеколог, накрывала на стол, поглядывая на сына. Артём ходил по кухне, переставляя тарелки, поправляя салфетницы, и не мог скрыть сияния, которое исходило от него самого.
— Мам, ты не представляешь, какая она! — говорил он, и его глаза горели. — Я ещё никого не встречал такой… цельной. Умная, добрая, с чувством юмора. И с душой, знаешь, такой… светлой. После Оксаны я думал, что никогда больше не смогу доверять. А с Катей… с ней всё по-другому. Я ждал, боялся сглазить, поэтому полгода молчал. Хотел убедиться, что это оно.
Наталья Сергеевна улыбалась, глядя на него. История с Оксаной, которая ушла к его же другу, оставила в сыне глубокую рану. И вот он снова расцвёл.
— Сынок, я безумно за тебя рада. Наконец-то. А кто она? Расскажи о ней.
— Катюше скоро двадцать четыре. Работает в департаменте образования, юристом. Мама у неё — директор школы, очень принципиальная женщина, меня, честно говоря, прохладно приняла. Отец умер в прошлом году, инфаркт. Жаль, не успел познакомиться.
— Ну, матери всегда ревнуют, — успокоила его Наталья. — Главное, чтобы вы любили друг друга. Где будете жить?
— В бабушкиной квартире. Только ремонт сделать. Жаль, бабушка не дожила…
Знакомство состоялось в следующее воскресенье. Наталья Сергеевна накрыла шикарный стол. Когда прозвенел звонок, и Артём ввёл в прихожую девушку, Наталья на секунду замерла. Рыжие волосы, собранные в небрежный пучок, большие зелёные глаза, веснушки на носу… Где-то она её видела. Сильное, навязчивое чувство дежавю.
— Мама, папа, это Катя! Моя невеста! — с гордостью объявил Артём.
— Очень приятно, Катюша, — Наталья Сергеевна сделала шаг вперёд, пожимая прохладную, тонкую руку девушки. — Я Наталья Сергеевна, а это Дмитрий Иванович, отец Артёма.
— Взаимно, — улыбнулась Катя, и её лицо озарилось тёплым светом. — Это вам небольшой подарок. — Она протянула горшок с пышным, зелёным хлорофитумом.
— Спасибо, красивый! Как раз на кухне место есть.
Ужин прошёл прекрасно. Артём шутил, Дмитрий вспоминал забавные случаи из армейской юности, Катя искренне восхищалась кулинарными талантами Натальи Сергеевны и просила рецепты. Но сама Наталья Сергеевна была немногословна. Она наблюдала. И чем дольше она смотрела на Катя, на её манеру держать вилку, на то, как она откидывала со лба непослушную прядь рыжих волос, тем сильнее в памяти всплывал какой-то смутный образ. Образ, связанный с работой. С больницей. С болью.
Когда гости ушли, и Артём, помогая убирать со стола, спросил:
- Ну как? Понравилась? - Наталья искренне ответила:
- Очень милая, умная девушка. Поздравляю, сынок.
Но, закрыв за ним дверь, она прислонилась к косяку и закрыла глаза. И тут её осенило. Восемь лет назад. Частная клиника «Эдем» в соседнем городе. Её туда иногда приглашали как консультанта для сложных случаев. Однажды к ней подошла заведующая, Ирина Викторовна.
— Наташ, есть тут одно дельце. Дочка знакомой моей подруги. Шестнадцать лет. Надо прервать. По медицинским показаниям, оформление я беру на себя. Сделаешь?
Она согласилась. Это была её работа. Помнила бледную, испуганную девочку с огненно-рыжими волосами. Девочку, которая всё время плакала. Ей было так её жалко, что она, нарушая все правила, держала её за руку во время самой процедуры. Девочка сжала её пальцы так сильно, что потом сутки болела кисть. А потом смотрела в потолок тем же пустым взглядом, что и сейчас у её сына, когда он говорил о своей любви.
Это была Катя.
Через несколько дней Наталья Сергеевна набрала номер.
— Катюша, добрый день. Это Наталья Сергеевна. Хотелось бы встретиться с тобой. Обсудить кое-что. Наедине.
В трубке повисла короткая пауза.
— Добрый день. Конечно… Давайте встретимся в кафе «У Кристины», в семнадцать тридцать. Вам удобно?
— Да, спасибо.
Катя волновалась. Она сидела за столиком у окна и нервно крутила в пальцах бумажную салфетку. Неужели мама Артёма была против? Вроде всё прошло хорошо. Или она показалась ей недостаточно хорошей для её сына? Мысли путались.
Наталья Сергеевна вошла в кафе, огляделась и направилась к её столику. Лицо у неё было серьёзным.
— Простите, что опоздала, — села она. — Приём затянулся.
— Ничего страшного. Вы хотели поговорить?
— Да, Катя. — Наталья Сергеевна посмотрела на неё прямо. — Ты меня не узнала?
Юля удивлённо моргнула.
— Нет… Мы разве встречались раньше?
— Встречались. В клинике «Эдем». Восемь лет назад. Я была тем врачом.
Лицо Кати побелело моментально, будто её облили известкой. Глаза расширились от ужаса и неверия. Она судорожно сглотнула, её пальцы вцепились в край стола.
— Я… я почти ничего не помню, — прошептала она. — Это был кошмар… Вы были в маске… Я не запомнила лицо… имён не знала… Господи…
Она закрыла лицо ладонями, и её плечи задрожали.
— Мне часто снится девочка… Маленькая… Она зовёт меня мамой, а я не могу к ней подойти… Просыпаюсь вся в слезах… Это мой крест.
— Я тебя запомнила, — тихо сказала Наталья Сергеевна. — Такие волосы не забываются. И возраст… запоминающийся. Мне принесли твою карту, сказали — срочно, по мед. показаниям. Я сделала свою работу. И всё бы ничего… но сейчас ты — невеста моего сына. И я понимаю, что он ничего не знает.
— Нет! — вырвалось у Кати. — Как я могу ему такое сказать? Он такой… чистый, он верит в меня, он думает, что я ангел во плоти! Он после той истории с Оксаной так долго отходил… Я не могу его ранить! Он бросит меня!
— Катюша, послушай меня, — голос Натальи Сергеевны стал твёрже. — Я его мать. Я люблю его больше жизни. И я вижу, как он тебя любит. Но брак, построенный на лжи, — это мина замедленного действия. Она рванёт рано или поздно. И тогда будет уже поздно. Он должен узнать это от тебя. Сейчас. Пока не поздно. Пока вы только строите свои отношения. Это будет честно.
— Но он не простит! — всхлипнула Катя. — Никто не простит такого!
— А ты уверена? — Наталья Сергеевна положила свою руку поверх её дрожащих пальцев. — Ты была ребёнком. На тебя давили со всех сторон: мать, парень, обстоятельства. Ты не одна приняла то решение. Артём умный человек. И он тебя любит. Дай ему шанс понять.
— А вы? — подняла на неё заплаканные глаза Катя. — Вы сможете смотреть на меня, зная это? Видеть меня женой вашего сына? Бабушкой ваших будущих внуков?
Наталья Сергеевна глубоко вздохнула. Этот вопрос она задавала себе всё последнее время.
— Я врач, Катюша. Я видела в жизни всякое. Я не судья. Я вижу, как ты смотришь на моего сына. И этого для меня достаточно. Но тайна… её между вами быть не должно. Ты должна ему рассказать.
Прошёл месяц. Артём пришёл к матери в гости как-то вечером. Он был задумчив и серьёзен.
— Мама, я сделал Кате предложение. Мы подали заявление.
Наталья Сергеевна обняла его.
— Поздравляю, сынок! Я искренне рада за вас обоих.
— Спасибо, мам. Спасибо за… всё. — Он помолчал, глядя в окно на зажигающиеся огни города. — Она мне всё рассказала. Месяц назад.
Наталья Сергеевна не стала притворяться, что не понимает.
— И как ты?
— Сначала… я был в шоке. Не мог поверить. Моя Катя… и такое. Показалось, что образ, который я создал, рассыпался. Я был зол. И на неё, и на её мать, и на того парня. Два дня не звонил, не отвечал. Думал.
— А потом?
— А потом я вспомнил наш с тобой разговор. Ты сказала, что все мы в молодости совершаем ошибки, за которые потом расплачиваемся всю жизнь. И я понял, что она и так расплачивается все эти годы. Её мучает совесть. Она даже в церковь ходила, каялась. Она боялась потерять меня. Эта её боль и страх перевесили мою глупую мужскую гордость. Я понял, что люблю её не за какое-то мифическое «чистое» прошлое, а за ту, какая она есть сейчас. Добрую, умную, любящую. Мы решили забыть это. Начать с чистого листа.
Наталья Сергеевна смотрела на сына, и сердце её наполнялось гордостью. Он вырос. Вырос и превратился в настоящего мужчину, способного на понимание и прощение.
— Вы приняли правильное решение. Будьте счастливы, дети мои.
*** *** *** *** ***
Ирония судьбы, порой, обладает чёрным, но всё же чувством юмора. Ровно через год, в роддоме, где Наталья Сергеевна работала старшим ординатором, раздался телефонный звонок из приёмного отделения.
— Наталья Сергеевна, у вас там родственница поступила! Екатерина Дмитриевна, ваша невестка. Срочно в родильный зал, схватки интенсивные.
Она побежала по длинным больничным коридорам, сердце колотилось где-то в горле. Войдя в родильный зал, она увидела Юлю, бледную, вспотевшую, но с сосредоточенным и одухотворённым лицом. Артём, в стерильном халате, стоял рядом, держа её за руку, и что-то шептал ей на ухо.
— Всё хорошо, Катюша, — сказала Наталья Сергеевна, подходя и надевая перчатки. — Дыши, родная. Всё будет хорошо.
Она приняла роды у своей невестки. Приняла того, кто, возможно, должен был родиться восемь лет назад, но кому судьба дала второй шанс. Когда на свет появился крепкий, громко кричащий мальчик, весом в четыре килограмма триста граммов, и его положили Кате на грудь, Наталья Сергеевна увидела, как по лицу её невестки текут слёзы. Но это были слёзы счастья, очищения и того самого долгожданного прощения — самой себя.
Она перерезала пуповину, соединявшую мать и дитя, и поняла, что та, другая, невидимая пуповина, соединявшая их всех — её, Катю, Артёма и этого нового человечка — была не разорвана, а, наоборот, сплела их жизни в единое, прочное целое. Жизнь, несмотря ни на что, победила.