Представьте: вы лежите в постели, боль не отпускает ни на минуту. Вы звоните в поликлинику — в третий раз за месяц. «Очередь к специалисту — 27 недель», — отвечают безразлично. Вы спрашиваете, есть ли хоть какая-то помощь. «Нет мест». А потом вам предлагают другое: «Мы можем помочь вам уйти. Быстро. Без боли. Сегодня».
Это не вымысел. Это — Канада 2025 года.
В этом году по государственной программе «медицинской помощи при смерти» (MAiD) было убито 16 500 человек. Да, именно убито — потому что смерть была не неизбежной, а организованной.
С 2016 года, когда эвтаназия стала «медицинской услугой», страна лишилась 90 000 жизней. Это больше, чем население многих городов. И каждая из этих жизней — чья-то мама, отец, брат, сосед. Кто-то, кого любили. Кто-то, кому не дали шанса.
Сегодня MAiD — шестая по частоте причина смерти в Канаде. В некоторых регионах, например на острове Ванкувер, каждая третья смерть — это инъекция, введённая по просьбе государства, а не по желанию человека. Потому что «желание» в таких условиях — иллюзия.
«Я просто стара»
Одна из самых жутких строк в официальной статистике — «другие состояния». За этим безлико-бюрократическим ярлыком скрывается то, что раньше называли старостью.
В 2024 году 691 человек умер не от болезни, не от неизлечимого диагноза — а просто потому, что стал «слишком старым». Им не предложили паллиативную помощь, не дали сиделку, не обеспечили тепло и уход. Им предложили уйти.
Представьте бабушку, которая больше не может подняться с кровати. Её не мучает рак. У неё нет болезни, от которой «нельзя вылечиться». Просто возраст. И однажды к ней приходит социальный работник и говорит: «Вы понимаете, что система перегружена… Может, вы подумаете о MAiD? Это избавит вас от страданий».
А страдания — это одиночество. Отсутствие помощи. Ощущение, что ты — обуза.
Это уже не сострадание. Это социальный отбор в мягких тонах.
«Мне не отказали в смерти — мне отказали в жизни»
52-летний Дэн Куэйл знал, что у него рак. Он знал, что его можно лечить. Но система здравоохранения ответила ему: «Подождите. Полгода. Может быть». А когда боль стала невыносимой, когда надежда начала гаснуть, ему сказали: «Смерть — можно прямо сейчас».
Он выбрал её не потому, что хотел умереть. Он выбрал её, потому что его лишили права жить.
Женщина из Виннипега с боковым амиотрофическим склерозом (БАС) могла бы прожить ещё месяцы — если бы ей дали уход на дому. Но провинция отказалась. И тогда ей предложили «альтернативу». В её некрологе осталась фраза, от которой мурашки:
«У меня могло бы быть больше времени, если бы мне помогали».
Но помогать не стали. Помогли умереть.
Это не «выбор». Это капитуляция перед системой, которая давно перестала быть системой здравоохранения — и стала системой утилизации.
«Ты эгоист, если не уйдёшь»
Свидетельства всё чаще говорят об одном: тех, кто отказывается от MAiD, начинают стыдить. «Ты занимаешь место», «Ты тянешь систему вниз», «Подумай о других». В обществе, где сострадание измеряется в долларах и постелях в больницах, человек без «социальной полезности» становится проблемой. А проблему проще устранить, чем решать.
И это только начало.
Правительство Канады, несмотря на протесты, уже готовит расширение программы: к 2027 году MAiD могут разрешить для психически больных и даже для несовершеннолетних. Там, где раньше защищали самых уязвимых, теперь предлагают им «достойный выход» — потому что «вход» в полноценную жизнь для них закрыт.
Это не Канада. Это зеркало
Канада — не «они». Это предостережение. Это то, к чему приходит общество, когда жизнь перестаёт быть абсолютной ценностью, а превращается в ресурс, подлежащий оптимизации.
90 000 — это не цифра. Это 90 000 судеб, оборванных не по воле судьбы, а по расчёту системы.
Это 90 000 раз, когда вместо «мы поможем» сказали «мы ускорим».
И когда кто-то пытается учить нас «гуманизму», спросите:
«А сколько жизней вы уже утилизировали ради удобства?»