– Теща, нам нужно серьезно поговорить, – зять, Игорь, развалился на моем диване, том самом, который мы с покойным мужем покупали на первую зарплату. Он смотрел на меня не как на родственницу, а как на помеху. – Смотри, тебе тут одной слишком много места. Три комнаты… Мы с Ленкой думаем, тебе стоит поискать что-то поменьше. Однушку какую-нибудь.
Воздух застрял у меня в горле. Я смотрела на него, не веря своим ушам.
– То есть… как это «поискать»? – прошептала я. – Это моя квартира. Я здесь прописана. Это мой дом.
– Ну, знаешь, – он усмехнулся, – прописаться можно где угодно. А так мы все вместе будем жить, как одна семья. Без лишних глаз.
Вот так я оказалась в ситуации, когда меня выживают из собственной квартиры. Никогда не думала, что мой зять станет требовать, чтобы я съехала из дома, который я получила еще тридцать лет назад. Конфликт с зятем в квартире начался внезапно, как удар обухом по голове. Я растерялась. Я не знала, что ответить. Игорь встал и ушел на кухню, будто только что обсудил со мной погоду, а не попросил освободить мое же жилье.
Руки у меня затряслись. Я села на тот самый диван, еще теплый от него, и почувствовала, как сердце колотится где-то в горле. Как он посмел? Как вообще такое можно сказать человеку в его собственном доме?
Лена, моя дочка, в тот вечер так и не вышла ко мне. Она заперлась в спальне, в той самой комнате, где раньше висели мои с мужем фотографии со свадьбы. Теперь там их вещи, их жизнь. А я живу в маленькой комнатке у окна, где раньше была кладовка. Мы с Колей когда-то переделали ее в уютную спальню для Ленки, когда она была маленькой. Теперь это моя комната. Потому что дочь с зятем заняли большую спальню и гостиную.
Ночью я не спала. Лежала и слушала, как они разговаривают за стеной. Слов не разобрать, но интонации понятны. Игорь говорил настойчиво, убедительно. Лена отвечала тихо, неуверенно. Я знала этот тон. Так она разговаривала в детстве, когда боялась меня расстроить, но уже приняла решение сделать по-своему.
Под ложечкой сосало от страха и обиды. Я пыталась понять, когда все пошло не так. Когда моя девочка, которую я растила одна после смерти Коли, стала чужой? Игорь появился в нашей жизни три года назад. Красивый, обходительный, с букетами и комплиментами. Я радовалась, что Лена наконец нашла свое счастье. Ей было уже тридцать пять, и я боялась, что она останется одна.
Свадьбу играли скромно. Игорь снимал квартиру на окраине, и после свадьбы они там жили. Но полгода назад Лена пришла ко мне вся в слезах. Хозяин квартиры продает жилье, им нужно съезжать, а денег на свое жилье нет. Игорь работает менеджером, зарплата небольшая. Ипотеку не дают, кредитная история подпорчена. Я, конечно, предложила им пожить у меня. Временно. Пока не найдут выход.
Теперь понимаю, какую ошибку совершила.
Первую неделю после того разговора Игорь вел себя так, будто ничего не произошло. Здоровался со мной по утрам, даже улыбался. Но глаза были холодными, как у змеи. А Лена избегала меня. Уходила на работу рано, возвращалась поздно. Я пыталась поймать ее взгляд, заговорить, но она ускользала в свою комнату, как мышь в норку.
Потом началось психологическое давление в семье. Игорь стал делать вид, что я здесь лишняя. Переставлял мои вещи на кухне. Мои кружки убирал на верхнюю полку, куда мне не дотянуться без табуретки. Занимал ванную по сорок минут, хотя знал, что мне нужно собираться на работу. Я работаю до сих пор, в поликлинике медсестрой, пенсии мне не хватает на жизнь. Так вот, Игорь нарочно задерживался в ванной, а когда я робко стучала, кричал: «Занято! Подожди!»
Телевизор он включал на полную громкость по вечерам, когда я ложилась спать. Знал ведь, что мне рано вставать. Я просила сделать потише, он отвечал: «Это же не ночь еще. Имею право отдохнуть после работы».
Жилищный конфликт в семье нарастал с каждым днем. Я чувствовала себя чужой в собственном доме. Стала ходить на цыпочках, боялась лишний раз выйти на кухню, чтобы не столкнуться с Игорем. По ночам слышала его голос за стеной: «Когда она уже съедет? Сколько можно ждать?»
А Лена молчала. Моя дочка, которую я вырастила, выучила, поставила на ноги, молчала.
Через месяц я решилась поговорить с ней. Дождалась субботы, когда Игорь уехал к своей матери. Постучала в спальню. Лена открыла дверь, лицо усталое, синяки под глазами.
– Леночка, нам надо поговорить, – сказала я.
– Мам, я занята, – она попыталась закрыть дверь.
– Лена! – я не выдержала. – Что происходит? Почему ты избегаешь меня? Почему твой муж говорит, что я должна съехать из своей квартиры?
Она опустила глаза.
– Мам, ну… Ты же сама понимаешь. Нам тесно втроем. Игорь нервничает. Ему нужно личное пространство. Мы молодая семья, нам хочется побыть вдвоем.
– Но это моя квартира! – голос мой дрогнул. – Я вас пустила временно!
– Мам, ты же не выгонишь родную дочь на улицу? – она посмотрела на меня, и в ее глазах я увидела не любовь, а расчет. – У нас нет денег на съем жилья. А ты могла бы снять себе что-то небольшое. Тебе одной много не надо.
Я опешила.
– То есть ты хочешь, чтобы я, хозяйка этой квартиры, съехала и еще платила за съемное жилье? А вы будете жить здесь бесплатно?
Лена покраснела.
– Это же временно. Мы накопим, купим свое…
– Сколько лет вы будете копить? Пять? Десять? А я где буду жить все это время?
– Мам, не устраивай истерику. Ты же взрослый человек. Пойми, Игорю некомфортно с тобой.
– А мне комфортно с ним? – я почувствовала, как слезы подступают к горлу. – Он меня третирует! Он делает вид, что я здесь лишняя!
– Ну, может, ты сама слишком остро реагируешь? – Лена вздохнула. – Игорь просто устает на работе. Ему нужен отдых, а не свекровь под боком.
Меня как ножом полоснуло. «Свекровь под боком». Значит, я теперь не мама, не близкий человек. Я помеха. Я лишняя в своей же квартире.
– Лена, одумайся, – прошептала я. – Это же неправильно. Ты не можешь требовать от меня, чтобы я ушла из своего дома.
– Я ничего не требую, – она отвела взгляд. – Я просто прошу тебя понять нас.
Она закрыла дверь. Я стояла в коридоре и плакала, уткнувшись лицом в ладони. Сердце ныло от обиды так, что я думала, не выдержит, лопнет.
После этого разговора стало еще хуже. Игорь перестал со мной здороваться. Проходил мимо, будто меня нет. Лена тоже молчала, отворачивалась. Я стала невидимкой в собственной квартире.
Права собственника на квартиру у меня есть. Документы лежат в шкафу, в папке. Я собственник. Это мое жилье. Но как это доказать людям, которые ведут себя так, будто я тут временная квартирантка?
Я стала искать информацию в интернете. Набрала: «Куда обращаться, если выживают из квартиры». Наткнулась на форумы, где люди делились похожими историями. Оказывается, я не одна такая. Многие пожилые люди сталкиваются с тем, что родственники хотят отобрать их жилье. Квартиру хотят отобрать родственники не только у меня. Это целая проблема.
Я читала о том, как защитить свою недвижимость от родственников, как выписать зятя из квартиры, если он прописан. Но Игорь не был прописан. Он просто жил здесь. Я могла его выселить. Но как? Если выгоню его, Лена уйдет вместе с ним. А я останусь одна. Совсем одна.
Ночами я лежала и думала. Сердце болело не только от обиды, но и от страха. Страха потерять дочь. Она у меня единственная. Я вдова уже пятнадцать лет. Коля умер рано, в пятьдесят три, сердце не выдержало. После его смерти Лена была моей опорой. Мы были близки. Или я так думала?
Теперь я понимала, что близости не было. Была привычка. Лена приезжала ко мне, когда ей было нужно. Я помогала ей деньгами, варила ей борщ, стирала ее вещи, когда у нее не было стиральной машины. А когда она вышла замуж, я стала не нужна. Стала обузой.
Игорь настроил ее против меня. Я видела, как это происходит. Он говорил ей, что я слишком много контролирую, слишком часто лезу в их жизнь. Хотя я просто спрашивала, что приготовить на ужин, чтобы угодить им обоим. Он говорил, что старухи любят жаловаться и ныть. Хотя я никогда не жаловалась, терпела все его выходки молча.
Скандал с зятем случился через два месяца после того разговора с Леной. Я пришла с работы усталая, ноги болели, голова раскалывалась. Зашла в свою комнату и обомлела. Мои вещи были сложены в коробки. Коробки стояли у стены.
Я выскочила в коридор.
– Что это значит? – крикнула я.
Игорь вышел из гостиной, ухмыляясь.
– А, ты пришла. Мы решили сделать из твоей комнаты кабинет. Мне нужно место для работы. А ты можешь спать на диване в гостиной. Или вообще съехать, как мы и договаривались.
– Мы ничего не договаривались! – я чувствовала, как во мне поднимается ярость. – Это моя квартира! Моя!
– Ну и что? – он пожал плечами. – Ты жадная старуха. Тебе жалко дочери помочь. Ей же негде жить!
– Я пустила вас! Вы здесь живете бесплатно!
– Бесплатно? – он засмеялся. – Да я тут каждый день психую из-за тебя! Ты ходишь, топаешь, вздыхаешь! Ты отравляешь нам жизнь!
– Игорь, хватит! – это была Лена. Она вышла из спальни, бледная. – Не надо так.
– Лена, ты видишь, что он делает? – я повернулась к дочери. – Он собрал мои вещи! Он хочет выселить меня из моей комнаты!
– Мам, ну… Может, правда, тебе стоит подумать о переезде? – голос ее дрожал. – Мы же не можем вечно так жить.
– Так живете вы! Я здесь хозяйка!
– Хозяйка, – Игорь скривился. – Какая хозяйка? Пенсионерка на жалкой зарплате медсестры. Ты бы без нас тут с голоду умерла.
– Я тебя не просила меня кормить! – закричала я. – Я сама себя прокормлю! Убирайся из моего дома! Немедленно!
– А ты попробуй меня выгони, – он шагнул ближе, нависая надо мной. – Попробуй. Лена со мной уйдет. И ты останешься совсем одна. Никому не нужная старая калоша.
Слезы хлынули из глаз. Руки тряслись. Я не могла вымолвить ни слова. Игорь ухмыльнулся и вернулся в гостиную. Лена стояла в коридоре, опустив голову.
– Леночка, – прошептала я, – как ты можешь это терпеть? Он оскорбляет твою мать.
– Мам, не провоцируй его, – она подняла на меня глаза, полные усталости. – Просто не провоцируй. Потерпи немного. Мы скоро съедем.
– Когда? Когда вы съедете?
Она не ответила и ушла в спальню.
В ту ночь я приняла решение. Незаконное выселение терпеть не буду. Я пойду в полицию, к юристу, куда угодно. Но я не отдам свою квартиру. Это мой дом. Здесь жил мой муж. Здесь я вырастила дочь. Здесь моя жизнь.
Утром я пошла в юридическую консультацию. Молодой юрист выслушал меня и сказал:
– Вы собственник. Вы имеете полное право выселить их через суд. Они не прописаны?
– Нет.
– Тогда все просто. Подаете исковое заявление о выселении. Суд примет решение в вашу пользу.
– А если дочь обидится? Если она перестанет со мной общаться?
Юрист посмотрел на меня с сочувствием.
– Это ваш выбор. Но я вижу таких, как вы, каждый день. Люди теряют свои квартиры, потому что боятся обидеть родственников. А родственники их не жалеют.
Я вышла из консультации с тяжелым сердцем. Но я знала, что делать.
Вечером я дождалась, когда они оба будут дома. Зашла в гостиную. Игорь лежал на диване, уткнувшись в телефон. Лена сидела рядом.
– Мне нужно вам кое-что сказать, – голос мой был тверже, чем я ожидала.
– Опять нытье? – Игорь даже не поднял глаз.
– У вас есть месяц, чтобы съехать, – сказала я. – Если не съедете добровольно, я подам в суд.
Игорь вскочил с дивана.
– Что?! Ты совсем обнаглела, старуха?!
– Я собственник этой квартиры, – я смотрела ему в глаза, не отводя взгляда. – И я имею право решать, кто здесь живет. Вы здесь больше не живете.
– Лена, ты это слышишь?! – он повернулся к дочери. – Твоя мать выгоняет нас на улицу!
Лена смотрела на меня широко раскрытыми глазами.
– Мам… Ты серьезно?
– Абсолютно, – я кивнула. – Я больше не намерена терпеть унижения в своем доме. Вы думали, что я испугаюсь, что вы меня бросите. Но я поняла одно: если дочь готова предать мать ради мужа, который унижает ее же мать, значит, я уже ее потеряла. Так хотя бы сохраню свой дом.
– Мам! – Лена вскочила. – Как ты можешь?! Я твоя дочь!
– Именно поэтому я жду, что ты одумаешься, – ответила я. – Но если нет, тогда прощай.
Я развернулась и ушла в свою комнату. Руки дрожали. Сердце колотилось. Но внутри была странная ясность. Впервые за эти месяцы я не чувствовала себя жертвой.
Через три недели они съехали. Игорь до последнего орал, угрожал, обещал мне одинокую старость. Лена плакала, пыталась меня переубедить. Но я была непреклонна. В последний день, когда они уносили вещи, Лена остановилась у двери.
– Мам, я не прощу тебе этого, – сказала она тихо.
– Возможно, – ответила я. – Но я прощу себе, если отдам свою жизнь в чужие руки.
Дверь закрылась. Я осталась одна в своей квартире. Села на диван и заплакала. Плакала долго, горько. Но это были другие слезы. Не слезы бессилия, а слезы освобождения.
Прошло полгода. Лена не звонила. Я работала, ходила в храм, встречалась с подругами. Жизнь медленно налаживалась. Боль не ушла, она просто стала глубже, притихла, зарубцевалась.
А потом, в один воскресный вечер, раздался звонок в дверь. Я открыла. На пороге стояла Лена. Одна. Лицо осунулось, глаза красные.
– Мам, можно войти? – спросила она.
Я молча отступила в сторону. Она прошла на кухню, села за стол. Я поставила чайник.
– Мам, я… – она замолчала, сжала руки в кулаки. – Игорь ушел от меня. К другой. Оказывается, у него давно был роман. Он хотел твою квартиру, чтобы продать ее и купить жилье себе. Он мне это сказал, когда я узнала про измену. Смеялся мне в лицо. Говорил, что я дура, что он меня использовал.
Я поставила перед ней чашку с чаем. Села напротив. Смотрела на свою дочь, такую несчастную, такую потерянную.
– Ты пришла, потому что он ушел? – спросила я тихо.
Она закусила губу.
– Я пришла, потому что поняла, какую ошибку совершила. Мам, прости меня. Прости. Я была слепа. Я предала тебя.
– Да, – сказала я. – Предала.
Она заплакала, уткнувшись в ладони. Я сидела и смотрела на нее. Сердце мое разрывалось. Хотелось обнять ее, прижать к себе, сказать, что все хорошо, что я все прощаю. Но я молчала.
– Мам, я больше так не буду, – всхлипывала она. – Клянусь. Я все поняла. Можно я вернусь? Ненадолго. Пока не найду съемную квартиру. Я буду платить за все, я…
– Лена, – я взяла ее за руку. – Ты моя дочь. Я люблю тебя. Но я больше не позволю никому превращать мой дом в поле боя. Ты можешь пожить здесь. Месяц. Но потом ты найдешь свое жилье. И мы будем общаться. Как мать и дочь. Но не как хозяйка и квартирантка. И не как жертва и палач. Поняла?
Она кивнула, утирая слезы.
– Поняла, мам. Спасибо. Я исправлюсь. Обещаю.
Мы сидели на кухне, пили чай. Я смотрела на дочь и думала: исправится ли она? Научится ли ценить то, что имеет? Пронесет ли через жизнь урок, который я ей преподала?
Не знаю. Но я знаю одно: я защитила свой дом. Я отстояла свое право жить спокойно. И если для этого пришлось пройти через боль, через разрыв, через одиночество – значит, так тому и быть.
Потому что в жизни должны быть границы. И никто, даже родная дочь, не имеет права эти границы нарушать.