Знаете, о чём по-настоящему спорило петербургское общество в морозную зиму 1835-го? Не о высоких материях и не о придворных интригах. Вся столица была взбудоражена дерзким проектом некоего австрийского чеха — Франца фон Герстнера. Явился он, как говорится, не с поклоном, а с требованием: проложить первую в России железную дорогу от Петербурга до Нижнего Новгорода. И запросил за это умопомрачительную сумму — 50 миллионов рублей ассигнациями.
Общество волновалось, но волнение это было скорее философским. Все понимали — денег чеху никто не даст. Однако Герстнер был упрям. Он сыпал цифрами, сулил баснословные выгоды и в конце концов выбил-таки высочайшее разрешение на постройку «опытной» дороги — до Царского Села и Павловска.
Тут-то и началось самое интересное.
Пока инженер мечтал о грандиозном дворце развлечений в Павловске, где под звуки «чудных трелинь» будет отдыхать весь столичный бомонд, русская мысль готовила ему отпор. В ответ на брошюру Герстнера тут же отпечатали анонимную книжку, где некий остряк «с юмором и без оного» разносил проект в пух и прах.
Доводы были на загляденье! Как, скажите, ехать зимой со скоростью 60 верст в час? Нос-то на таком ветру не отморозишь ли? И ведь были правы — вагоны третьего класса поначалу и впрямь были без стенок и скамеек, стоячие, будто платформы. А рельсы? Рельсы железные, оледенеют — и тут тебе крушение, «массовое членовредительство».
Но главный удар был нанесён по русской душе. «Куда русскому человеку торопиться? — вопрошал аноним. — Перевезём все товары за три дня, а потом что делать будем?» Вопрос, что и говорить, фундаментальный.
Эта книжица, «Несколько слов о железных дорогах в России», и поныне лежит в Публичной библиотеке — как памятник отечественной рутине. А дорогу, как известно, всё же построили.
Пароходы, которые не плавают
27 сентября 1836 года по рельсам от Павловска до Царского Села впервые потащился состав. Локомотивов ещё не было, и «экипажи» тянули испытанные русские лошадки. Вышло и весело, и резво.
А 3 ноября появились они — «локомотивы», которых в просторечии нарекли «пароходами». Да-да, в песне Глинки на слова Кукольника «Дым столбом кипит, дымится пароход» — речь как раз о паровозе! Слово «паровоз» ввёл в обиход известный журналист Греч, и прижилось оно на удивление быстро.
Паровозы тогда воспринимались как живые существа. Им давали имена: «Проворный», «Стрела», «Лев», «Орел», «Богатырь», «Слон». Билетов бумажных не было — право на проезд давали металлические жетоны, «жестянки», которые сдавались обратно в кассу на конечной станции.
От Вокс-холла до Павловского курзала
Но главной жемчужиной дороги стал не сам паровоз, а Павловский вокзал. И вот здесь — самое время развеять один миф. Для нас вокзал — место, где покупают билеты и ждут поезд. А в XIX веке всё было с ног на голову.
Слово «вокзал» — сложное английское образование от «Вокс-холл», увеселительного заведения некой предприимчивой Джейн Вокс под Лондоном. В Россию мода на «вокзалы» пришла ещё в XVIII веке. Так называли концертные залы для балов и маскарадов. У Пушкина в 1816 году читаем: «...с вокзала в маскарад лететь». И написано это за 20 лет до появления железных дорог!
Так что Павловский вокзал изначально был не транспортным узлом, а роскошным дворцом развлечений — с залами для балов, зимними садами, фонтанами и даже «механическими стульями» неизвестного назначения. Там был установлен паровой орган, воспроизводивший звучание целого оркестра.
Именно сюда, под своды Павловского вокзала, на целое десятилетие приехал сам король вальсов — Иоганн Штраус-сын. Здесь он дирижировал, здесь же пережил и драму любви к русской красавице, которая не могла выйти замуж за «артиста», пусть и знаменитого. Этой истории он посвятил вальс «Прощание с Петербургом».
Достоевский в «Идиоте» красочно описал будничные концерты в Павловске: «Публика собирается избраннее... туалеты не праздничные, но изящные». Это было место, где «сходились смотреть друг друга».
Жизнь Павловского вокзала, переименованного в советское время в «курзал» (курортный зал), продолжалась вплоть до 1941 года. Из Ленинграда ходил специальный поезд с проводниками в белых перчатках, чтобы вести публику на вечера симфонической музыки.
Так что, когда вы в следующий раз будете спешить на вокзал, чтобы успеть на поезд, вспомните, что когда-то само это слово означало место, куда спешили совсем за другим — за музыкой, балом, романтикой и глотком того самого, невозвратного петербургского воздуха.