Завод по ночам — это отдельный вид ада. Не людской, а машинный. Воздух гудит от неслышимой низкочастотной ноты, которую издают спящие гиганты-станки. Пахнет остывшим металлом, маслом и пылью, въевшейся в бетон за десятилетия. В цеху вторичной переработки меди царил полумрак, и лишь над прессом горела одна одинокая лампа дневного света, отбрасывая резкие, безжалостные тени.
Под ней лежала гора. Не мусора, а спрессованной красоты и ценности. Медные провода, очищенные от изоляции, переливались в искусственном свете всеми оттенками — от теплого, почти золотого, до глубокого красно-коричневого, цвета запекшейся крови. Это была куча объемом в те самые 8 кубов, рыхлая, готовая принять новую жертву.
Маньяка, которого звали Артем, привезли на погрузчике. Мститель, чья фигура была лишь силуэтом в темноте за пределами круга света, управлял машиной с холодной, почти ритуальной точностью. Артем, некогда вселявший ужас, теперь был жалок. Глаза, привыкшие видеть страх в чужих зрачках, теперь были полисы животного, невыразимого ужаста. Рот заклеен прочной лентой, руки и ноги связаны за спиной тросом, так что его тело было выгнуто в неестественной, болезненной дуге.
Он видел это во сне. Теперь кошмар стал реальностью.
Погрузчик с глухим лязгом вонзил ковш в груду медных проводов. Мститель не просто сбросил его. Он уложил Артема в самое нутро этой металлической горы. Холодная, острая медь впивалась в тело, царапала кожу. Он чувствовал ее специфический, сладковатый запах, смешанный с пылью. Это была не земля, не глина. Это был металл. Холодный, бездушный и бесконечно прочный.
Погрузчик отошел. Наступила тишина, нарушаемая лишь прерывистым, свистящим дыханием Артема через нос. Потом раздался щелчок, и гигантский пресс ожил.
Страдание началось не с боли, а с осознания. С понимания полной, абсолютной беспомощности. Он лежал в медной колыбели, которая должна была стать его гробом. Он видел, как над ним, перекрывая свет, медленно, неумолимо, начала опускаться стальная плита. Она была исполинских размеров, способная сжать целый мир, а его мир сузился до этой кучи проводов.
Плита коснулась верхних слоев меди. Послышался нарастающий, оглушительный хруст. Это был не хруст костей, а звук ломающейся структуры, сминаемой материи. Медные жилы с визгом терлись друг о друга, сплющивались, сливались в единую массу.
И вот оно пришло. Давление.
Сначала это был просто невероятный вес, придавивший его к земле. Грудь сжало, дыхание перехватило. Потом кости начали тихо постанывать. Он пытался кричать, но лента на рту превращала крик в бульканье. Его глаза, широко раскрытые от ужаса, слезились, и слезы тут же впитывались медной пылью.
Плита опускалась все ниже. Давление стало невыносимым. Ребра не выдержали первыми — раздался глухой, внутренний хруст, отдавший в самое нутро мучительной волной. Боль, острая и жгучая, пронзила его. Он почувствовал, как его тело, его плоть, его кости начинают деформироваться, подстраиваться под неумолимую волю цветного металла. Медь, холодная и острая, впивалась в него уже не как отдельные провода, а как единая, давящая стена. Она заполняла собой все пространство, вдавливалась в лицо, вжимала его конечности в торс.
Его страдание было многогранным. Это была не только физическая агония, хотя ее было достаточно, чтобы свести с ума. Это была агония души. Осознание того, что его, человека, который всегда доминировал, контролировал, теперь прессуют как мусор. Что его личность, его грехи, его страх — все это будет спрессовано в безликий куб металла. Он не умрет как человек. Он исчезнет как примесь. Как брак в производстве.
Последнее, что он увидел, прежде чем череп не выдержал давления, — это вспышку белого света в глазах и медную стружку в миллиметре от зрачка.
Хруст был окончательным и влажным.
Плита дошла до упора. Грохот стих. На месте рыхлой, переливающейся кучи лежал идеальный, плотный параллелепипед. Медный куб. Безупречный, с ровными, блестящими гранями. Ничто не напоминало о том, что внутри была изуродованная, раздавленная плоть, смешанная с металлом.
Мститель подошел к кубу и провел рукой в перчатке по его гладкой, еще теплой поверхности. Где-то там, в самой сердцевине, был Артем. Его зло, его страх, его боль — все теперь было частью этого продукта. Частью сырья.
Через несколько часов погрузчик подхватил этот куб и повез его к доменной печи. Огненное жерло зияло в полумраке, как вход в иной, еще более страшный ад. Куб, мерцая, исчез в нем, и через мгновение его содержимое — и медь, и грешная плоть — стало единой, раскаленной жидкостью.
Не было ни могилы, ни имени. Было только переплавленное, анонимное ничто. И для мстителя это была единственная справедливость, достойная такого монстра.
Поддержите канал Техносферцы ВПК вашим вниманием и подпиской.