Если вы думаете, что уже ничто не способно вас напугать — вы просто не читали книги Анны Прониной. Она знает всё о том, как заставить сердце замереть, а глаза — искать тени по углам комнаты.
Анна — автор, который превращает привычное в кошмар, а уютный вечер — в испытание на крепость нервов. Её хорроры не просто пугают, они запоминаются. Потому что страх у Прониной — живой, дышащий, с именем и историей.
Её книги:
- «Ленка и мертвецы»
- «Пищеблок 2»
- «Моё идеальное убийство»
- «Будет страшно. Дом с привидениями»
- «Будет страшно. Колыбельная для монстра»
Каждая история — как шаг в темноту, где шорох за спиной может оказаться последним звуком, который вы услышите. Сайт: Budet-strashno.ru
Предлагаем вам прочитать эксклюзивное интервью с Анной, которое она дала Хоррор-клубу «Адреналин».
Вы рассказывали, что с детства придумывали страшилки для друзей. Помните ли историю, после которой даже Вы сами испытали настоящий страх?
Анна: Современные психологи утверждают, что разные детские страхи — от ужаса перед тем, что мамочка может однажды состариться и умереть, до мурашек по спине от того, что в шкафу может сидеть монстр — это естественно. Я же хочу дополнить: в детстве страх, смех и живое любопытство — тесно перемешаны между собой. Придумывание страшных историй про друзей — это в моем случае было забавой, развлечением «на грани фола». И хотя мне сложно судить о том, какие чувства испытывали по этому поводу те, о ком я писала, я не думаю, что они всерьез пугались. Скорее всего, относились к моим байкам так же, как к «гробу на колесиках» — не более, чем просто байкам.
Но довести себя до паники и ужаса мы в детстве все-таки умели. Я до сих пор общаюсь с одной своей подругой детства. Тридцать лет назад, когда мы гостили у наших бабушек в Калужской области, часто травили друг другу страшные истории. О чем были те истории, из памяти давно стерлось, но я отлично помню, как потом боялась встать с дивана и пойти закрыть за подругой дверь, или просто пройти мимо зеркала, которое висело у нас в темном коридоре… В общем, когда была цель друг друга напугать, мы делали это! И, надо признаться, получали от этого удовольствие.
Что для Вас лично страшнее — монстры и вампиры или человеческая обыденность, в которой скрыт мрак?
Я полагаю, что монстры и вампиры — это просто маски, которые человечество надевает на свои страхи. Твари ночи отлично справляются со своей ролью в литературе или кинематографе, но в жизни мои страхи крутятся вокруг вполне банальных вещей: тепло ли одеты дети, не попаду ли я под машину, сумею ли противостоять житейским трудностям. Наверное, это сейчас был очень скучный ответ на вопрос, зато честный. Ну, какова вероятность встретить ночью в спальне реального вампира? А какова вероятность встретить в большом городе неадекватного человека, который захочет причинить тебе вред? Конечно, я больше боюсь людей и неприятных неожиданностей, чем условную «кикимору» или «зомби».
Как Вы пришли к хоррору именно как к профессии? Был ли момент, когда страх стал не просто эмоцией, а инструментом писателя?
Страхи, мистика, паранормальное — притягивали меня всегда. И на эмоцию страха, и на все, что ее вызывает, я с детства смотрела с интересом исследователя. Всю свою жизнь я изучала эту тему с самых разных сторон, и думаю, тот факт, что я пишу страшные истории, просто естественное продолжение моей извечной тяги к этой теме.
Какого-то конкретного момента, когда я поняла, что буду использовать страх в свой работе, наверное, не было. Была вся жизнь, пронизанная любопытством: а что там, за гранью реальности? Существует ли жизнь после смерти? Почему мы так боимся умереть, и как этот страх крутит нами на протяжении всей жизни?
Раньше, я искала ответы на эти вопросы как журналист, теперь продолжаю искать, как писатель.
Вы работали редактором в «Битве экстрасенсов». Этот опыт общения с людьми, верящими в мистику, изменил Ваше представление о сверхъестественном?
Я бы сказала так: на меня сильно повлияло общение с людьми, которые нуждаются в сверхъестественной помощи — это те, кто обращался и обращается за помощью к экстрасенсам. Они стали моим главным драйвером в творчестве. Для них, в конечном счете, я пишу. А вот сами экстрасенсы, маги и ясновидящие из «Битвы» — интересны мне с другой стороны. Они раздвигают границы представлений о мире, показывают, как еще можно воспринимать реальность, кроме как через призму скептика или материалиста.
«Пищеблок-2» — редкий пример советского хоррора, где лагерная дисциплина соседствует с древней вампирской мифологией. Почему именно советская эпоха так органично сочетается с ужасом?
Пионерский лагерь — это больше про первый «Пищеблок». Во втором — школа, комсомол, взросление… Но, если отвечать ближе к теме: я думаю, дело не в ужасе, который мы испытываем, а конкретно в вампиризме, который мы изучаем с помощью этого романа.
Вампиры органично вписались в действительность того времени, и тут сработало сочетание нескольких факторов: во-первых, гениально продуманный мир истории, от писателя Алексея Иванова (именно он написал первый «Пищеблок»), во-вторых, красный — цвет советского флага, пионерского галстука и — свежей крови.
На самом деле, о том, почему вампиризм так хорошо лег на мир восьмидесятых годов, можно говорить долго. Там есть много «подводных течений». Например, мне известны исторические факты: люди, фамилии которых мне не хотелось бы упоминать «наспех», без контекста, и которые в начале XX века занимались строительством коммунизма, были увлечены изучением возможности бессмертия, особых свойств крови, и другими оккультными темами…
Насколько свободно Вы интерпретировали сценарий при работе над новеллизацией? Были ли сцены, которые Вы сознательно сделали страшнее, чем в сериале?
Я очень благодарна за то, что Яндекс Книги и «Кинопоиск» дали мне возможность не просто «переписать» сценарий в текст, но и внести в него много личного понимания того, что происходит на экране. И тут я не пыталась «сделать страшнее», потому что страх, который вы испытываете, глядя на картинку и читая текст, разный. Картинка позволяет бояться конкретных образов, а текст всегда рождает в голове читателя его личный кошмар. Работая над новеллизацией, я старалась вложить в нее не только буквальные действия героев, но и то, что они чувствовали, думали, чего боялись. Режиссер и актеры передавали это своей работой, по-своему, а я своей — текстом. И я надеюсь, что мне удалось переложить на бумагу эту историю так, что ее можно читать, даже не посмотрев ни одной серии сериала.
В книге звучит тема внутреннего монстра, скрытого под маской идеального пионера. Это метафора советской системы или человеческой природы вообще?
На этот вопрос могут быть разные варианты ответов. Например, я считаю, что это метафора человеческой природы вообще. Но это не значит, что любое другое мнение — неверное. Этим и прекрасна литература — трактовка любого читателя имеет право на существование. Ведь мы читаем текст «через себя» — через личный опыт, через свои «очки». Если кто-то решит, что в этой метафоре сокрыто нечто другое, он будет не меньше прав, чем тот, кто написал текст. И я даже рада, что мои книги и образы в них разными людьми интерпретируются по-разному. Как минимум, это означает, что есть над чем подумать.
Вампиры в Вашей вселенной — не просто хищники. Какую философию страха Вы закладываете в их образ?
И снова мне важно сделать оговорку: вселенную «Пищеблока» изначально создал писатель Алексей Иванов. И потом развили — сценаристы, режиссер и актеры. Я же — счастливый автор, который смог стать со-творцом альтернативного СССР.
Как Вы создаёте атмосферу ужаса? Это больше вопрос языка, ритма, деталей — или внутреннего состояния, в которое Вы погружаетесь во время письма?
Этот вопрос не так прост, как кажется. Я думаю, можно прочитать цикл лекций о создании атмосферы ужаса. Но если пройти по поверхности, то для меня — это сочетание всего, что вы перечислили, плюс личная интуиция, личное понимание момента возникновения страха или давящего саспенса, или фоновой тревоги. Ну и так далее.
Используете ли Вы свои личные страхи, сны или воспоминания в книгах? Есть ли сцены, которые Вам самой было трудно написать из-за эмоционального напряжения?
Писатель берет реальный мир, себя, свой опыт, опыт своих друзей, близких и знакомых — и строит из этого нечто новое. Причем, это справедливо для всех жанров. Тут важно понимать — писатель не заимствует в чистую, а интерпретирует, вписывает опыт в сюжет так, как этого требует его жанр, его герои, его история. И я, конечно, тоже так делаю. Но важно понимать: то, что написано в художественном произведении нельзя вкладывать в личность автора. Как бы вам ни казалось, что это «автор писал с себя». И точно также нельзя вкладывать в личность любого другого живого человека те черты, которые описаны в книге — если вы подозреваете, что автор писал «вот с него».
Очень надеюсь, что я не слишком путанно объяснила.
Давайте так: пока читаете, думайте о герое и о его страхах, забудьте про меня до тех пор, пока не перевернете последнюю страницу. Я – только имя и фамилия на обложке. Все остальное — принадлежит мои героям и вам, читателям.
А что касается второй части вопроса, про сцены, которые даются мне тяжело, то тут могу сказать так: мне всегда сложно писать про людей без эмпатии (социопатов), про насилие, про агрессию. Но я нашла свои профессиональные приемы, как работать с такими сценами.
В современном хорроре часто балансируют между «жутким» и «жестоким». Где для Вас проходит грань допустимого? Можно ли напугать, не показывая крови?
Жестокость — частый спутник хорроров. Но давайте будем честными — жизнь в целом довольно жестокая штука. Если закрывать на это глаза и отрицать жестокость, как часть человеческой натуры, истории будут плоскими, а герои — не интересными. А вот что касается того, как и чем пугать — тут у сцен «без крови» потенциал даже выше, чем у тех, где она льется рекой. Просто потому, что пока мы не знаем, как именно выглядит зло, какую именно форму приняло в этой книге, оно пугает нас гораздо сильнее…
Многие считают, что хороший хоррор — это всегда драма. Согласны ли Вы с тем, что страх — это всего лишь способ рассказать о боли и одиночестве человека?
Давайте снова разделим вопрос на две части. И начнем с драмы. Драма — это основа. Она есть даже в комедии. Нас задевает и трогает только та история, в которой есть драма. Вспомните легендарную историю в одну строчку «Продаются детские ботиночки, неношеные», авторство которой приписывают Эрнесту Хемингуэю. Есть ли здесь драма? Еще какая! Поэтому ваше сердце сжалось прямо сейчас!
Но если мы хотим поговорить о том, что страх — это всего лишь способ рассказать о боли и одиночестве человека, то здесь я не соглашусь. Боль и одиночество — далеко не все, из чего рождаются наши кошмары. Наш мозг — мастер взращивания страхов. Иногда, ему даже не нужен реальный повод, чтобы запустить разъедающую изнутри тревогу. Кстати, именно об этом книга, которую мы написали вместе с психиатром Василием Шуровым «АНТИСТРАХ».
Почему, по-Вашему, сегодня люди снова тянутся к хоррору? Что они ищут — катарсис, тревогу, очищение, или просто способ почувствовать себя живыми?
Люди тянутся не к хоррору, как к таковому, а к хорошим историям. У каждого жанра всегда были свои фанаты и свои противники. Возможно, хоррор становится чуть более притягателен в сложные времена. Он дает возможность переключится с реальных проблем на выдуманные, снять стресс, избавиться от напряжения, получить удовольствие о того, что ты как будто выжил вместе с главным героем. Я знаю, что есть исследования, которые показывают, хоррор помогает даже при таких состояниях, как депрессии.
Но еще я искренне верю, что круто написанный хоррор будет получать свои «толпы» читателей в любое время, независимо от событий «за окном». И «Дракула» тому пример. Он встраивается и в XIX, и в XX, и в XXI век...
Есть ли тема, которой Вы сознательно избегаете, потому что она слишком страшная даже для Вас?
Пожалуй, да. Я совсем не могу читать или писать о насилии над маленькими детьми. Это мой «ред флаг». Дети не должны страдать и точка. Бояться дети в литературе — могут. Испытывать сложности — могут. Но не надо им что-то отрезать, причинять боль, заставлять рыдать и так далее. Достаточно других механизмов, чтобы зацепить читателя за живое и напугать. Пожалуйста, не трогайте малышей!
В каких источниках Вы черпаете вдохновение — в народных легендах, городских мифах, старых пионерских историях?
Во всем. И то, что вы перечислили — тоже работает. Я привыкла смотреть на мир в целом, как на источник вдохновения. Оно приходит, когда ты готов его впитать. Я всегда испытываю эту жажду и всегда готова пить вдохновение кубками, полными человеческих страхов. Ведь за страхом всегда стоит что-то большее…
Если бы Вам предложили экранизировать одну из Ваших книг, но с полным авторским контролем — какой бы Вы выбрали и кого позвали бы в режиссёры?
Я бы выбрала «Ленку и мертвецы» и ее продолжение «Ленку в Сумраково». Мне нескромно кажется, что эта история очень кинематографична. Что касается режиссуры, тут сложнее ответить. Режиссер превращается в соавтора, и даже просто в автора (ведь роман и кино, это разные произведения) как только решает перенести твою книгу на экран. Если бы я могла выбирать, я бы стала работать с тем режиссером, с которым мы услышим и поймем написанное максимально близко. А будет это условный Тарантино или вполне конкретный Артём Аксёненко (режиссёр сериала «Медиатор»), или Клим Козинский (режиссёр сериала «13 клиническая»), или даже Дмитрий Тюрин (режиссёр первого сезона сериала «Триггер») — не так принципиально. Повторюсь, главное — общее понимание и желание сделать классное кино!
Над чем Вы работаете сейчас? Можно ли ожидать от Вас новых экспериментов с жанром — может быть, психологический хоррор, исторический, или даже нечто футуристическое?
О да! Эксперименты — это то, чего от меня можно ожидать всегда! И у меня всегда в работе что-то есть. Скажем так: прямо сейчас я пишу молодежный мистический хоррор, но кто знает, может быть первым вы сможете прочитать мой новый философско-фантастический хоррор? Давайте не будем торопить события. Что-то будет — вот это я вам обещаю точно!
Беседовала Мария Знатнова.
#АннаПронина #хоррор