В Севастополе утвердили перечень зданий, подлежащих сносу. Среди них оказались два старых дома по улице Харьковской, признанные аварийными. Городская легенда утверждает, что построены они были пленными немцами.
Трудно сказать, есть ли в этом зерно истины. Дома, согласно паспортам, введены в эксплуатацию были в 1950 году. А решение о репатриации немецких военнопленных было принято тремя годами раннее.
Но в Крыму взятые в плен немцы и их союзники всё-таки трудились. Здесь рабочая сила требовалась. Из более чем 1,2 млн населения полуострова оставались здесь, по данным на лето 1944 года, всего 378 тысяч человек.
«Не можешь — научим!»
Освободители Севастополя, оставившие воспоминания, о городе отзывались похоже: руины, развалины, следы пожарищ. В центре относительно невредимыми оставалось около десятка зданий, окраины пострадали чуть меньше. Предстояла гигантская работа: разбор разрушенного, очистка будущих стройплощадок, приведение в порядок дорог.
Саперы перед началом работ проверяли развалины — немцы успели оставить тут немало взрывоопасных ловушек.
Севастопольцев не нужно было уговаривать выйти на работы, но осталось в городе около 11 тысяч жителей, и те, в основном, женщины, дети, старики.
Вот тогда настала очередь экс-оккупантов поучаствовать в восстановлении Севастополя. Из лагерей направлялись каждое утро на работу команды военнопленных немцев, румын, венгров, итальянцев. Именно они отстраивали порт, Морской завод, корпуса военно-морского училища, работали на возведении жилых домов.
Каждый день севастопольцы видели колонны пленных, движущихся из лагерей к местам работы и обратно. Причём конвой был минимальным, и командовал движением... немецкий офицер.
Севастопольский писатель и исследователь истории города Валерий Иванов в своей статье о немецкий военнопленных упоминал, что жители города относились к ним... спокойно, «не таили злобы». При том, что практически каждый из оставшихся или вернувшихся домой севастопольцев во время оккупации потерял родных и близких, лишился жилья, имущества. Отмечал писатель и гуманное отношение к военнопленным. Одним из лагерей, на улице Будищева, руководил капитан Белоцерковский — еврей по национальности. И строго следил за условиями содержания: всё, что им было положено, военнопленные получали в полной мере, помещения содержались в чистоте и порядке. Отсюда на работу бригады возили на машинах и без охраны.
«Освоение новых специальностей приобрело массовый характер, — отмечал Валерий Иванов. — Немцам выдавали зарплату, и они могли отовариваться в магазинах-лавках, расположенных на территории лагерей... Многие профессии получали пленные на наших стройках, но скажу только о тех, которые немцы не хотели получать. К таким нелюбимым немцами профессиям относились: портные, возчики, парикмахеры, рыбаки, садоводы, конюхи, прачки... крановщики, трактористы, кочегары, резчики камня, бондари, бригадиры, ездовые».
Кстати
Военнопленным в лагерях системы НКВД в 1945 году полагалось на каждого: в сутки 600 граммов ржаного хлеба, 600 граммов картофеля и овощей, 40 граммов мяса, 120 граммов рыбы, 600 граммов картофеля и овощей и других продуктов. Общая калорийность суточного пайка составляла чуть более 2,5 тыс. калорий.
При этом в Крыму квалифицированные рабочие получали до 800 граммов хлеба в день, служащим полагалось 500, иждивенцам — всего 300. «Отоварить» карточки по мясу, рыбе и сахару удавалось нерегулярно — зачастую этих продуктов просто не было.
Лагеря и отделения
На Крымском полуострове с момента его освобождения действовали пять лагерей для военнопленных, каждый с многочисленными отделениями. Севастопольский лагерь № 241 имел, как упоминал в своей статье об учреждениях для военнопленных в Крымской области профессор кафедры истории государства и права Уральского государственного юридического университета Владимир Мотревич, 31 филиал. Симферопольский № 299 — 42, Южный № 417 — 7. В лагере № 420 существовало только три отделения. И ещё один, Пятигорский № 424 в Крыму имел и своё управление, и 22 отделения.
При этом и головные управления, и сами отделения «кочевали» в пределах районов и всего полуострова. Например, руководство Симферопольского лагеря перемещалось в Феодосию — и само учреждение в документах меняло название. Девятое отделение лагеря 241 из Партенита (большая Ялта) переезжало в Севастополь, Евпаторию и саму Ялту.
Перемещение зависело от потребности в рабочих руках и наличии подходящего места с приемлемыми для проживания зданиями. Фашисты, к слову, часто такими «тонкостями» не озадачивались. В воспоминаниях выживших в плену красноармейцев и офицеров фигурируют и обнесённые «колючкой» участки в чистом поле, и руины зданий без окон и печей.
Среди отделений были краткоживущие, они закрылись уже в 1945 году, когда началась репатриация военнопленных чехов, словаков, югославов, бельгийцев, итальянцев, голландцев, а чуть позже и румын.
Практически в каждом районе Крыма в разное время находились «филиалы» лагерей — и везде военнопленные участвовали в строительстве, земляных работах, разборке завалов, обустройстве дорог.
Третье отделение Южного лагеря размещалось в Симферополе, на территории бывшего совхоза «Красный». Как раз там, где во время оккупации находился лагерь для военнопленных, а затем и для партизан, подпольщиков и мирных жителей, заподозренных в нелояльности к оккупантам.
Жили новые обитатели лагеря не в бывших помещениях для птицы, как советские люди, а в барачных казармах, где ранее размещались лагерные охранники. В самой полной книге о концлагере «Красный», написанной Владимиром Константиновым, Владимиром Бобковым и Михаилом Кизиловым, цитируется интересный документ. В лагере побывали немецкие антифашисты из национального комитета «Свободная Германия» и были возмущены мягкостью командования в отношении обитателей лагеря. «Немецкие солдаты настолько обнаглели, что демонстративно отказывались выполнять приказы лагерной администрации, преднамеренно употребляли в пищу зелёные фрукты и траву, растравляли зажившие раны, чтобы стать больными и получить освобождение от «ненавистной работы на русских скотов», — писали антифашисты.
По воспоминаниям старожилов, в Симферополе немцы участвовали в расчистке завалов на железнодорожном вокзале, а затем — в его строительстве. Команды также вывозили для работы на полях и дорогах.
«Добавил венгров и румын»
«Прошёл в лагерь военнопленных. Говорил с майором Волошиным. Выяснилось, что единственным способом использования сил выздоравливающих военнопленных является работа на половину рабочего для, с 10 до 2 ч. дня. Отсеял из группы немцев, добавил венгров и румын», — такую запись в своём полевом дневнике 24 августа 1945 года сделал начальник Тавро-Скифской археологической экспедиции Павел Шульц.
Когда он только прибыл в Крым, рассчитывал на помощь военных, и даже разговаривал в командующим Таврическим военным округом генералом Мельником. Увы, тот отказался выделить хотя бы два десятка красноармейцев.
В Симферополе тогда начались раскопки на плато у современной улицы Воровского, где стояла крепость с поселением, осн 1f40 ованная в IV-III веках до н.э. Она сильно пострадала от добытчиков стройматериала, здесь до революции орудовали мародёры, искавшие древние захоронения. Но изучение Неаполя Скифского стало одной из самых ярких страниц археологии Крыма.
«Экспедиции придавалось очень большое значение, её организовали "в противовес" теориям, которые продвигали фашистские идеологи — о том, что в Крыму издавна жили германцы, — рассказал "АиФ-Крым" директор историко-археологического музея-заповедника Юрий Зайцев. — Очень важным казался ответ на вопрос: кто жил здесь после скифов? Нужно было найти связку между ними и славянами. Поэтому и начала работать экспедиция. Мы, современные люди, знаем, какое положение было тогда в разорённом войной Крыму, но прочувствовать в полной мере, конечно, не можем. Возможно, не Бог весть какие деньги были вложены в экспедицию, но помощь ей оказывали на разных уровнях: от областного начальства до представителей НКВД. Именно поэтому удалось договориться об использовании военнопленных в качестве рабочих».
4 километра в 1,5 часа
В Институте археологи Крыма РАН хранятся полевые дневники Павла Шульца и членов экспедиции — Надежды Погребовой и Валентины Головкиной. Упоминания о работе военнопленных там встречаются регулярно.
Первый день раскопок в августе 1945-го принёс разочарование. Госпитальная команда начала трудиться в десять, а в половине первого закончила и отправилась в лагерь, на обед. Шли туда — четыре километра — полтора часа, и майор Волошин решил, что снова отправлять их на раскопки уже нецелесообразно: пока дойдут, пока вернутся...
В дальнейшем работу команды в двадцать венгров, румын и немцев удалось сделать более эффективной. Трудились они на земляных работах в размеченных квадратах. Павел Шульц, обнадёженный наличием рабочей силы, затеял раскопки на другом конце города, на поселении Сарайли-Кият. Рядом как раз располагался упоминавшийся уже лагерь на землях совхоза «Красный». Оттуда тоже выделили рабочую силу.
В дневниках сотрудника экспедиции Надежды Погребовой есть даже списки военнопленных — очевидно, работавших на её участке. Она записывала и количество дней, которое каждый из них провёл на раскопках: «Ракоци Миха — 4, Фаркас Ференц — 1». Или просто перечисляла прибывших. Так, в записи от первого сентября упоминаются Йожеф Роса, Йожев Пуцай, Михай Сейкяй, Иштван Мольнар, Ласло Дёрфи, Йожеф Дёрдь. Через неделю состав команды почти полностью обновлён, но состоит она только из венгров. В другие дни встречались среди работающих военнопленных и немцы: Валентина Головкина сделала запись о Рудольфе Гёссе и Генрихе Кёртсе.
На раскопках следующего, 1946 года, военнопленных выделяли гораздо меньше: 6-11 человек. Трудились они, в отличие от археологов, с выходными, в дождливые дни не выходили. Год спустя к месту раскопок военнопленных доставляла машина экспедиции. И когда она ломалась, ломался и ежедневный план раскопок. В 1948 году военнопленных в экспедиции уже не было.