Тамара сидела в автобусе, натянув кепку на глаза. Хотелось стать невидимой. Семь лет она провела в местах лишения свободы. Семь лет, которые изменили её до неузнаваемости. Из улыбчивой двадцатипятилетней девушки, которая собиралась замуж, превратилась в замкнутую тридцатидвухлетнюю женщину с тяжёлым взглядом.
Когда она села в автобус на вокзале, пассажиры у неё в ряду инстинктивно отодвинулись. Видимо, чувствовали. Или просто она выглядела так, что люди предпочитали держаться подальше.
Тамара смотрела в окно, вспоминая. Семь лет назад была другим человеком. Работала бухгалтером, встречалась с Кириллом три года, готовилась к свадьбе. Платье заказали, ресторан забронировали. Взяла кредит на свадьбу – хотелось сделать всё красиво. Кирилл обещал, что половину оплатит из своей премии.
И вот в день, когда нужно было внести предоплату за ресторан, денег не оказалось. Кирилл не отвечал на звонки. Тамара поехала к сестре Лене – та недавно переехала в новую квартиру, просила помочь с ремонтом. Может, Кирилл там, помогает?
У дверей стояли мужские ботинки. Знакомые. Кирилла. Тамара открыла своим ключом – Лена давала на всякий случай. И застала их в спальне. Сестру и жениха. Вместе.
Лена выскочила через окно – первый этаж, успела. Кирилл остался. Попытался объяснить: «Тома, мы же цивилизованные люди. Давай спокойно обсудим. Ничего такого не произошло.»
«Где деньги на ресторан?» спросила Тамара ледяным голосом.
«Какие деньги? А, свадьба... Слушай, надо отменить. Мы с Леной... понимаешь, это случайно вышло, но теперь...»
«Где. Деньги. На. Ресторан?»
«Потратил. Лене на ремонт помог. Ты же понимаешь...»
Что-то сломалось внутри. Накрыло. Как в детстве, когда она билась с пьяным отцом, защищая маму. Отец тогда говорил: «Зверёныш. Это не человек, это зверь.» И сейчас этот зверь вырвался наружу.
Она билась всем, что попадалось под руки. Вазой, книгами, стулом. Кирилл пытался защищаться, убегать. Не успел. От полученных повреждений он не выжил.
Суд дал восемь лет. Вышла через семь по условно-досрочному. Родители Кирилла подняли волну, требовали максимального срока. Мама Тамары не выдержала – через полгода после суда её не стало. Сердце.
Лена исчезла. Написала одно письмо: «Прости.» Тамара ответила: «Когда выйду, найду тебя.» Писала в ярости, не думая. Просто хотелось, чтобы сестра знала – ей не простят.
Семь лет на зоне поломали её сильно. Научили не доверять, защищаться, прятать эмоции. Теперь она возвращалась домой – в деревню, где остался родительский дом. Пустой. Заросший. Но свой.
Автобус остановился. Вошла женщина с девочкой лет семи. Девочка худенькая, в чистой, но явно не новой одежде. Большие серые глаза, светлые волосы заплетены в косички.
Кондуктор подошёл проверять билеты. Дошёл до девочки. «Билет?»
Девочка протянула мятую купюру. «Пожалуйста.»
Кондуктор посмотрел на деньги, усмехнулся. «Этого не хватит. Езжай зайцем, раз родители денег не дают.»
«У меня нет родителей,» тихо сказала девочка. «Есть только мама, она больная. Это все деньги, что были.»
«Не моя проблема. Плати или выходи на следующей остановке.»
Девочка побледнела. Сжала кулачки. «Но мне нужно доехать до деревни Сосновка. Там тётя живёт. Мама сказала, что только она может помочь.»
«Сказки мне тут рассказывай,» огрызнулся кондуктор. «Выходи!»
Тамара наблюдала за этой сценой, и что-то внутри дрогнуло. Странно. Семь лет она училась не вмешиваться, не помогать, думать только о себе. Но девочка... Что-то в ней было такое беззащитное.
«Сколько не хватает?» спросила Тамара.
Кондуктор обернулся. «А вам что?»
«Сколько не хватает ребёнку до билета?»
«Сто двадцать.»
Тамара достала деньги, протянула. «Вот. Теперь всё в порядке?»
Кондуктор пробил билет, проворчал что-то и ушёл. Девочка посмотрела на Тамару благодарно. «Спасибо, тётенька. Я верну, честное слово. Как только мама поправится, мы работать будем.»
«Не надо возвращать,» Тамара впервые за много лет улыбнулась. «Куда ты едешь одна? Где мама?»
«Мама дома. Она больная, лежит. Соседка смотрит за ней. А я еду в Сосновку, к тёте. Мама сказала адрес, написала на бумажке.» Девочка достала мятый листок. «Дом номер двенадцать, Садовая улица.»
Тамара замерла. Это адрес её родительского дома. Её дома теперь.
«А как тётю зовут?» хрипло спросила она.
«Тамара. Мама говорит, это её сестра. Но они давно не виделись. Мама боится, что тётя не захочет помогать, но больше некому.»
Земля качнулась под ногами. «А как твою маму зовут?»
«Лена. Мама говорит, что тётя Тома на неё сердится. Из-за моего папы. Папы уже нет, всё из-за него случилось, мама плачет часто.»
«Как тебя зовут, девочка?»
«Даша. А вы кто?»
Тамара смотрела на ребёнка и не могла вымолвить слово. Даша. Дочь Лены. И, значит, Кирилла. Дочь той самой сестры, из-за которой она провела семь лет за решёткой. Дочь мужчины, которого она... Дочь обоих предателей.
«Сколько тебе лет, Даша?»
«Семь. Скоро восемь будет.»
Семь. Значит, Лена была беременна уже тогда. Значит, они встречались не просто ту одну ночь. Встречались долго. А Тамара ни о чём не знала. Дура. Слепая дура.
«Я Тамара,» сказала она наконец. «Твоя тётя.»
Лицо Даши осветилось. «Правда?! Мама сказала, что вы поможете! Что вы добрая, что раньше были лучшими друзьями!»
Лучшими друзьями. До того, как Лена отняла жениха, деньги и семь лет жизни.
«Почему мама сама не приехала?» спросила Тамара, сжимая кулаки.
«Мама не может ходить. Совсем. Лежит. Врач говорит, что болезнь серьёзная. Мама плачет, говорит, что меня в детдом сдадут, когда она... когда ей совсем плохо станет. У нас никого нет, кроме вас, тётя Тома.»
Автобус подъезжал к Сосновке. Тамара встала, взяла свой рюкзак. Даша схватила свой маленький узелок, пошла следом.
Вышли на остановку. Деревня встретила тишиной и запахом свежескошенной травы. Ничего не изменилось за семь лет.
«Тётя Тома, пойдёмте к вам домой?» спросила Даша. «Я вам всё расскажу, что мама передала.»
«Нет,» холодно сказала Тамара. «Я никогда её не прощу. Никогда. Иди на остановку, жди обратный автобус. Вот деньги на билет.» Она сунула девочке купюры. «Скажи маме, что я отказываюсь помогать. Пусть сама решает свои проблемы.»
Даша стояла с деньгами в руках, и слёзы текли по щекам. «Тётя Тома, но мама сказала, что вы хорошая. Что когда-то вы спасли её от плохих людей. Что вы всегда защищали её. Пожалуйста. Мне некуда идти.»
«Не моя проблема,» Тамара развернулась и пошла прочь. Не оглядываясь.
Дошла до дома. Открыла калитку. Двор зарос бурьяном. Дом выглядел печально – краска облупилась, одно окно разбито. Но стоит. Её дом.
Вошла внутрь. Пахло сыростью и заброшенностью. Села на единственный оставшийся стул на кухне. И расплакалась.
Плакала долго. От боли, от злости, от усталости. Семь лет. Семь лет она расплачивалась за минуты ярости. А Лена жила. Родила дочь. Растила её. И теперь просит помощи. Через ребёнка.
«Мне некуда идти,» вспомнились слова Даши. Девочка семи лет. Она же не виновата. Она не выбирала родителей. Не просила рождаться от предателей.
Тамара вскочила, схватила рюкзак, выбежала из дома. Бежала на остановку. Молилась, чтобы Даша ещё была там. Чтобы не уехала.
На остановке девочка сидела на лавочке, прижимая к себе узелок. Не плакала. Просто сидела, глядя на дорогу. Увидела Тамару – и лицо осветилось.
«Я знала, что вы вернётесь! Мама говорила, что тётя Тома не может бросить того, кто в беде!»
Тамара присела рядом, обняла девочку. «Прости меня, Дашенька. Прости. Пойдём домой. Расскажешь мне всё.»
Дома Тамара растопила печь, приготовила чай, достала из рюкзака хлеб и колбасу. Даша ела жадно, но аккуратно. Видно было, что голодала.
«Где вы с мамой живёте?» спросила Тамара.
«В городе. Снимаем комнату у бабушки Зины. Она злая, ругается постоянно. Говорит, что мама должна за три месяца, и если не заплатим, выгонит. Мама работала продавцом, но потом заболела. Теперь не может работать. Денег нет. Я стараюсь помогать – стираю, готовлю, за мамой ухаживаю. Но этого мало.»
Семь лет ребёнку. Она должна играть, учиться, дружить. А она стирает, готовит, ухаживает за больной матерью.
«Даша, а почему мама не переехала в деревню? Здесь же наш дом. Её дом тоже.»
«Мама говорила, что это ваш дом. Что она не имеет права. Что из-за неё вы... вы долго были далеко. И что дом теперь только ваш.»
Тамара молчала. Значит, совесть всё-таки была у Лены. Хоть немного.
«Завтра поедем к твоей маме,» решила Тамара. «Посмотрю, что и как. А сегодня ты останешься здесь. Отдохнёшь. Выспишься. Когда последний раз нормально спала?»
«Не помню,» призналась Даша. «Мама ночами стонет от боли. Я встаю, помогаю. Воду даю, лекарство.»
Тамара уложила девочку на единственную кровать, укрыла своей курткой. Даша уснула мгновенно, даже не переодевшись. Спала крепко, сжав в руке край Таминой рубашки.
Утром они поехали в город. Даша привела Тамару к дому, где снимала комнату с мамой. Старая пятиэтажка на окраине. Поднялись на третий этаж. Даша открыла ключом.
В комнате было тесно, душно, пахло лекарствами. На узкой кровати лежала женщина – скелет, обтянутый кожей. Тамара едва узнала сестру. Лена всегда была красивой, полной жизни. А теперь...
«Лена,» позвала Тамара.
Сестра открыла глаза. Узнала. «Тома... Ты пришла. Прости меня. Прости. Я знаю, не имею права просить. Но Даша... забери её. Пожалуйста. Ей некуда идти.»
«Почему ты не приехала в деревню? Дом большой. Места хватит.»
«Я не могла. Это твой дом. Я отняла у тебя слишком много. Не могла отнять ещё и дом.»
Тамара села на край кровати. Смотрела на сестру – на то, что от неё осталось. Злость куда-то ушла. Осталась только усталость и жалость.
«Собирайтесь. Обе. Едем в деревню. Там воздух, тишина. Лучше, чем здесь.»
«Тома, я не могу принять...»
«Молчи. У меня семь лет было, чтобы решить, прощать тебя или нет. Не прощаю. Но Даша не виновата. И ты... ты уже наказана. Жизнь наказала сильнее, чем я когда-либо смогла бы.»
Хозяйка комнаты – бабка Зина – пыталась требовать долг. Тамара встала перед ней в полный рост. «Вчера вернулась после семи лет за решёткой. За то, что случилось с такими, как вы. Хотите продолжить разговор?»
Бабка побледнела, отступила. Тамара забрала вещи Лены и Даши – два узелка, в которых уместилась вся их жизнь – и увела их.
В деревне они поселились в родительском доме. Тамара взялась за ремонт. Сначала починила протекающую крышу, потом окна. Денег почти не было – выходное пособие быстро закончилось. Но в деревне помогали. Кто-то принёс краску, кто-то – доски. Односельчане не расспрашивали, просто помогали.
Особенно помогал Олег – таксист, который подвозил их из города. Узнал, что Тамара вернулась, приехал с инструментами. «Говорят, вам помощь нужна. Я в выходные свободен.»
Он приезжал каждую субботу. Чинил, красил, налаживал. Разговаривал с Тамарой – легко, без расспросов о прошлом. Как будто семи лет не было.
Лене становилось хуже. Врач из районной больницы приезжал, качал головой. «Запущенная форма. Помочь мало чем могу. Облегчить боль – это всё.»
Даша ухаживала за мамой. Тамара помогала. Две женщины – одна, которая отняла всё, и вторая, которая потеряла всё из-за первой – вместе заботились о хрупкой жизни.
Однажды ночью Лена позвала Тамару. «Тома, я хочу сказать. Я любила Кирилла. По-настоящему. Не просто так, не из зависти. Мы начали встречаться за год до... до того дня. Я собиралась сказать тебе, но боялась. А потом стало поздно.»
«Молчи,» Тамара не хотела слушать. «Не надо.»
«Нет, выслушай. Я виновата. Во всём виновата я. Ты потеряла семь лет из-за меня. Маму потеряла. Жизнь. Прости меня. Я знаю, что не заслуживаю, но прости. Ради Даши. Она любит тебя. Сильнее, чем меня любила. Ты для неё стала настоящей мамой.»
Тамара молчала. Смотрела на сестру и не знала, что сказать. Прощать? Как можно простить то, что разрушило жизнь?
«Я не могу простить,» наконец сказала она. «Но отпускаю. Отпускаю злость. Она мне не нужна больше. Мне нужна Даша. И новая жизнь. А ты... отдыхай. Хватит мучиться.»
Лена не дожила до весны. Ушла тихо, во сне. Даша плакала, Тамара плакала. Хоронили вдвоём. Олег помог с организацией.
После похорон встал вопрос об опеке. Даша формально осталась сиротой. Тамара пошла к учительнице местной школы – та помогала оформлять документы.
«Тамара, проблема,» сказала учительница. «У вас судимость. Органы опеки могут отказать в усыновлении. Нужно что-то делать.»
Вечером Олег зашёл, как обычно. Сидели на кухне, пили чай. Тамара рассказала о проблеме.
«Выход есть,» сказал Олег спокойно. «Женимся. Официально. Я удочерю Дашу как отец. У меня судимости нет, доход стабильный. Органы опеки не придерутся.»
Тамара смотрела на него ошарашено. «Олег, ты что? Из-за Даши жениться?»
«Не только из-за Даши,» он взял её руку. «Тамара, я полгода приезжаю сюда. Не только дом чинить. Я... я влюбился. Давно. Но боялся говорить. Думал, рано. А сейчас – повод есть. Поженимся ради Даши. А там посмотрим. Может, и по-настоящему получится.»
«Олег, ты знаешь, кто я. Что я сделала. Семь лет за решёткой. Я не...»
«Знаю. И мне всё равно. Мой отец тоже сидел. Десять лет. За то, что защитил мать от пьяных громил. Я вырос с клеймом 'сын зека'. Знаю, каково это. И не осуждаю. Ты хороший человек, Тамара. Лучший, кого я встречал.»
Они поженились через две недели. Скромно, в сельском ЗАГСе. Даша была свидетельницей – стояла рядом в белом платьице, которое Тамара сшила сама, и сияла от счастья.
«Теперь у меня есть и мама, и папа,» шептала девочка. «Настоящие.»
Олег переехал к ним. Дом ожил. По вечерам они сидели втроём на кухне, ужинали, разговаривали. Даша пошла в школу – местную, маленькую, где все друг друга знали. Учительница помогла с учебниками, одноклассники приняли хорошо.
Тамара устроилась бухгалтером в сельскую администрацию. Работы немного, зарплата маленькая, но стабильная. Олег продолжал таксовать. Вместе они справлялись.
Однажды вечером, когда Даша спала, Олег обнял Тамару. «Знаешь, я женился ради документов. Но сейчас понимаю – это лучшее решение в жизни. Я люблю тебя. По-настоящему. И Дашу люблю как родную дочь.»
Тамара прижалась к нему. «Я тоже люблю. Семь лет назад потеряла всё. Думала, жизнь кончена. А оказалось – только начинается. Новая жизнь. С тобой. С Дашей. С этим домом.»
«Ты счастлива?»
«Да. Впервые за много лет – да. Счастлива.»
Прошло два года. Даша выросла, окрепла. Из худенькой испуганной девочки превратилась в весёлую озорную школьницу. Отличница, активистка, у неё появились подруги.
Тамара смотрела на неё и видела черты Кирилла. Те самые серые глаза, светлые волосы. Раньше это причиняло боль. Теперь нет. Даша – это просто Даша. Её дочь. Не дочь убитого жениха и предавшей сестры. А её. Тамары. И Олега.
Однажды Даша спросила: «Мам, а ты злишься на мою маму Лену? За то, что было?»
Тамара задумалась. «Нет, солнышко. Не злюсь. Отпустила. Твоя мама была не права. Сильно не права. Но она дала мне тебя. И это важнее всего.»
«А папу моего... ты помнишь его?»
«Помню. Он был не очень хорошим человеком. Обманул меня. Обманул твою маму. Но ты – хорошая. Ты не виновата в том, что сделали родители.»
Даша обняла Тамару. «Я рада, что ты моя мама. Настоящая мама. Ту маму я любила, но помню плохо. А тебя люблю сильно. И папу Олега люблю.»
Вечером, когда Даша легла спать, Олег сказал: «Ты молодец. Смогла принять ребёнка от тех людей, которые разрушили твою жизнь. Не каждый способен.»
«Даша не виновата,» повторила Тамара. «Дети вообще не виноваты в грехах родителей. Они просто живут. И заслуживают любви.»
«Ты дала ей эту любовь. И себе дала новую жизнь. Гордиться тобой.»
Иногда жизнь даёт вторые шансы. Не всегда понятно зачем, не всегда справедливо. Тамара потеряла семь лет, жениха, мать, сестру. Но обрела дочь, мужа, дом, покой.
Она не простила Лену до конца. Не простила Кирилла. Но отпустила. Потому что держаться за злость – значит держаться за прошлое. А у неё было будущее. С Олегом и Дашей. С тихими вечерами на кухне, с запахом пирогов, с детским смехом.
«Мама нашла своё счастье,» говорила Даша подругам. «Она прошла через много плохого, но нашла хорошее. И меня нашла. И папу Олега. Мы семья.»
Да, они были семьёй. Не той, что планировалась семь лет назад. А другой. Более настоящей. Потому что эту семью они выбрали. Несмотря на прошлое, несмотря на боль, несмотря ни на что. Выбрали друг друга и остались вместе.
И это был лучший выбор, который Тамара когда-либо делала.