Иван не спал всю ночь.
Не потому, что не мог, — он просто не имел права. Сон казался предательством: как будто, закрыв глаза, он в последний раз отворачивается от отца. А ведь тот уже лежал в гробу, один, в чужой деревне, под чужим небом, без сына рядом. Мысли кружились в голове, как листья в осеннем вихре: то детские воспоминания — отец учит его завязывать узлы на рыбалке, отец чинит велосипед, отец читает перед сном «Тома Сойера» с таким выражением, что Ивану кажется, будто он сам плывёт по Миссисипи; то мрачные образы последних лет: пустой стул за кухонным столом, молчаливый телефон, мать, сидящая у окна с чашкой остывшего чая, и её тихое: «Он бы вернулся, если бы мог…».
Иван ворочался с боку на бок, то прижимая подушку к лицу, чтобы заглушить собственное дыхание, то вскакивая, чтобы пройтись по квартире босиком, ощущая холод линолеума под пятками. Каждый шаг эхом отдавался в пустоте. Он начал сожалеть. Не просто сожалеть — разрываться от осознания, что упустил всё. Что мог хотя бы написать. Что мог ответить на последнее письмо, которое лежало в ящике стола, запечатанное, с пометкой «Сыну» и датой полгода назад. Он не открывал его. Теперь уже никогда не откроет.
Совесть не просто болела — она мучила. Каждое воспоминание о грубости, равнодушии, молчаливом презрении, с которыми он относился к отцу в последние годы, возвращалось теперь с удвоенной силой. «Ты не заслуживаешь того, чтобы я с тобой разговаривал», — сказал он однажды по телефону. А теперь? Чего он заслуживает? Пустоты? Одиночества? Такой же одинокой смерти?
На часах было 5:00.
Пора.
Он встал, не включая свет. В ванной плеснул себе в лицо ледяной водой — не для того, чтобы проснуться, а чтобы унять дрожь в руках. Заварил кофе — не в чашке, а в термосе, крепкий, почти чёрный. Выпил залпом. Горечь обожгла горло, но это было лучше, чем ощущение пустоты внутри.
Затем подошёл к сейфу, встроенному в шкаф. Открыл его. Внутри лежали документы, паспорт, свидетельство о рождении… и конверт с деньгами — все его сбережения, накопленные за два года. Он не знал, зачем берёт их. Может, на дорогу. Может, на похороны. А может, чтобы купить себе прощение, хотя знал, что прощение не продаётся.
Он быстро оделся: тёплая куртка, шапка, перчатки. Взял только самое необходимое — документы, телефон, термос, деньги. Остальное оставил. Квартира погрузилась в полумрак, словно тоже затаила дыхание.
Когда он вышел во двор, город ещё спал. Туман стелился по асфальту, как призрак. Его старая «Нива» — надёжная, но упрямая, как сам Иван, — стояла у подъезда, покрытая росой. Иван подошёл, провёл ладонью по капоту. Холодный металл отозвался лёгким звоном.
Странное чувство тревоги снова охватило его — не то чтобы страх, а скорее ощущение ошибки. Как будто он идёт не туда, не тогда и не за тем. Он замер, положив руку на дверную ручку. «Зачем я еду? — мелькнуло в голове. — Что я там найду? Мёртвого человека и свою вину?»
Но отступать было нельзя. Не перед смертью. Не перед последним шансом.
Он сел за руль, вставил ключ. Двигатель чихнул и завелся с третьей попытки. Машина начала прогреваться. Пять минут. Пять минут, за которые Иван пережил десять лет своей жизни. Он смотрел в лобовое стекло, но видел не двор, а лицо отца — не старое, не больное, а такое, каким оно было в его детстве: с морщинками у глаз, с тёплой улыбкой, с руками, которые всегда знали, как починить сломанную игрушку или утешить после драки во дворе.
«Не надо ехать», — прошептал внутренний голос.
«Надо», — ответил другой.
Он включил первую передачу. Колёса мягко провернулись. Машина тронулась с места. Город остался позади.
И в этот момент Иван понял: его жизнь уже не будет прежней. Даже если он вернётся сегодня вечером, он вернётся другим. Смерть отца не просто оборвала нить — она развязала узел, в котором сплелись любовь, обида, чувство вины и время.
Половина пути была позади, когда двигатель начал кашлять.
Сначала — лёгкая вибрация. Потом — рывок. Потом — полная остановка. Иван съехал на обочину и включил аварийку. Сердце забилось чаще. Не из-за поломки — из-за символа. Машина отказывалась ехать дальше. Как будто сама дорога говорила: «Стоп».
Он вышел, поднял капот. Утренний воздух был резким, с запахом болот и хвои. На первый взгляд — всё в порядке. Но двигатель молчал. Бензин не поступал.
— Похоже, карбюратор, — пробормотал он, вспоминая годы, проведённые в автосервисе отца друга, где он подростком подрабатывал механиком. Руки сами знали, что делать. Он быстро снял воздушный фильтр, прочистил жиклёры, продул топливную магистраль. Завёл. Двигатель заурчал — и тут же заглох.
— Да что тебе нужно?! — вырвалось у него в сердцах. Он ударил ладонью по капоту. И в этот момент…
— Не езди туда.
Голос. Четкий, ясный, как будто кто-то стоял рядом и шептал прямо в ухо.
Голос матери.
Иван замер. Кровь отхлынула от его лица. Руки задрожали так, что он едва удержался на ногах. Он оглянулся — никого. Только пустая дорога, серый лес по обеим сторонам и тишина, такая глубокая, что было слышно, как ветер шуршит в листве.
— Что это было? — прошептал он.
Но ответа не последовало. Только эхо его собственного страха.
Он сел на багажник и закрыл глаза. «Это всё нервы, — сказал он себе. — Усталость. Стресс. Галлюцинации от недосыпа». Но где-то в глубине души он знал: это было не просто так. При жизни мать никогда не говорила ему таких слов. Но сейчас… сейчас она предостерегала его.
Он вспомнил, как за неделю до смерти она сказала: «Если он когда-нибудь умрёт… поезжай. Даже если не простишь — поезжай. Иначе будешь ненавидеть себя больше, чем его».
Но это был не её голос. Это был предупреждающий голос. Почему?
Он решительно встал. Нужно поторопиться. Время — восемь часов. Похороны — в десять.
Он снова заглянул под капот. Теперь внимательнее. И заметил, что бензонасос не качает. Видимо, лопнула мембрана. К счастью, в багажнике лежала запасная — он всегда возил с собой ремкомплект, привычка с юности. За двадцать минут он заменил насос и вручную залил немного бензина, чтобы запустить систему. Двигатель с хриплым рёвом завелся — и загудел ровно, как будто ничего и не было.
Иван сел за руль. В зеркале заднего вида его глаза казались чужими — усталыми, но решительными.
Он тронулся.
Впереди был не просто трудный день.
Впереди было прощание.
А может быть, и встреча.
Потому что, пока он чинил машину, в его голове мелькнула мысль, от которой кровь застыла в жилах:
А что, если отец не умер?
Нет, это глупо. Степан чётко произнёс: Но… а если это ловушка? Или ошибка? Или… что-то другое?
Он отогнал эту мысль. Но она, как заноза, засела где-то в подсознании.
Дорога вела вперёд.
А Иван уже не был тем человеком, который выехал из города пять часов назад.