Мы не можем выбрать травму, которая нас находит. Но мы можем выбрать, что делать после. Это и есть вся свобода, которая есть у человека.
Через неделю после встречи с прокурором Сергей сидел в машине на парковке у торгового центра в Мытищах и ждал. Рядом на пассажирском сиденье лежал конверт — плотный, запечатанный, с надписью «Страховка». Внутри — копии всех материалов дела: аудиозаписи с голосом генерала Семина, документы, подтверждающие его прямую причастность к коррупционной схеме, расшифровки переговоров, фотографии, схемы.
Все, что прокуратура «не увидела». Все, что было слишком опасно для системы.
В десять утра к машине подошел мужчина лет сорока пяти — невысокий, в очках, с потрепанной сумкой через плечо. Павел Морозов, независимый журналист-расследователь, работавший на «Новую газету» и несколько онлайн-изданий. Сергей знал его по репутации: честный, упрямый, не берущий взяток, не идущий на компромиссы с властью. Идеалист. В хорошем смысле.
— Волков? — спросил Морозов, садясь в машину.
— Да. Спасибо, что пришли.
— Вы интриговали в телефоне. «Коррупция на высоком уровне, доказательства, эксклюзив». Журналист не может пройти мимо такого. — Морозов говорил с легкой иронией, но глаза были серьезными, оценивающими.
Сергей протянул ему конверт.
— Здесь все. Аудио, документы, схемы. Коррупционная сеть по незаконным поставкам оружия. Сотни миллионов рублей. Генерал Совета Безопасности, майоры МВД, подставные компании. И убийство — моего товарища, старшего лейтенанта ФСБ, который это расследовал.
Морозов открыл конверт, пробежал глазами первые страницы. Лицо у него становилось все серьезнее.
— Это... это тяжелая артиллерия, — пробормотал он. — Если опубликовать, начнется буря. Политическая, медийная. Люди полетят с должностей. Может, до самого верха дойдет.
— Знаю, — кивнул Сергей. — Но есть условие.
— Какое?
— Не публикуйте. Пока.
Морозов посмотрел на него удивленно.
— Вы шутите? Вы приносите мне материалы года и просите не публиковать?
— Не шучу. Храните это как страховку. Если со мной, или с людьми, связанными с этим делом, что-то случится — тогда публикуйте. Все. Без купюр. Пусть мир узнает. Но пока мы живы и здоровы — это остается между нами. Понимаете концепцию?
Морозов долго молчал, переваривая информацию.
— Взаимное гарантированное уничтожение, — сказал он наконец. — Как во времена холодной войны. Ядерная доктрина: если ты меня тронешь, я уничтожу тебя, даже будучи мертвым. Только вместо ядерных боеголовок — компромат.
— Именно, — подтвердил Сергей. — Тихий ультиматум. Они знают, что доказательства существуют. Знают, что если нас тронут, все всплывет публично. Поэтому оставят в покое.
— А если не оставят? Если решат, что риск оправдан?
— Тогда вы публикуете. И пусть горит все. Справедливость восторжествует, пусть и посмертно.
Морозов снова пролистал документы. Потом посмотрел на Сергея долгим взглядом.
— Вы понимаете, что даете мне огромную власть? Решать, когда публиковать, когда нет. Доверяете незнакомому человеку судьбу расследования.
— У меня нет выбора, — сказал Сергей. — Официальные каналы закрыты. Система защищает своих. Остаются только неофициальные. Независимая пресса. Люди, которым важна правда, а не карьера.
— Лестно. Но наивно, — усмехнулся Морозов. — Я тоже человек. У меня тоже есть цена. Все имеют цену.
— Может быть, — согласился Сергей. — Но я изучал вас. Читал ваши публикации. Вы писали о коррупции в Минобороны, о махинациях в госзакупках, о подставных фирмах. Рисковали. Получали угрозы. Но не останавливались. Такие люди редко продаются.
— Или еще не получили достаточно высокую цену, — пошутил Морозов. Но шутка прозвучала горько.
Они просидели в машине еще час, обсуждая детали. Сергей передал Морозову контакты — свой, Анны, Виктора, Владимира. Объяснил: если с кем-то из них случится «несчастье», публикуйте немедленно. Морозов записал, кивнул, спрятал конверт в сумку.
— Знаете, — сказал он, выходя из машины, — это самое странное задание в моей карьере. Обычно журналистов просят публиковать. А вы просите не публиковать. Мир перевернулся.
— Мир давно перевернулся, — ответил Сергей. — Мы просто пытаемся в нем выжить.
После встречи с Морозовым Сергей сделал еще две копии материалов. Одну отправил за границу — знакомому, работающему в европейской правозащитной организации. Вторую спрятал в банковской ячейке под чужим именем. Параноидально? Может быть. Но паранойя — это когда кажется, что за тобой следят. А когда за тобой действительно следят, это называется «предусмотрительность».
Последним шагом было письмо. Короткое, напечатанное на анонимном принтере, без подписи и обратного адреса. Адресовано генералу Олегу Викторовичу Семину, лично.
Текст был прост:
«Уважаемый Олег Викторович. У нас есть все. Записи разговоров. Документы. Доказательства вашей причастности к схеме и к убийству старшего лейтенанта Кравцова. Копии переданы в надежные руки — журналистам, правозащитникам, людям за границей. Если с нами что-то случится, все это станет публичным. Мгновенно. Необратимо. Вы потеряете не только должность, но и свободу. Оставьте нас в покое — мы оставим вас. Это единственное предложение. Других не будет».
Сергей отправил письмо обычной почтой, через промежуточный адрес. Не отслеживаемое, не идентифицируемое. Тихий ультиматум, как и задумывалось.
Две недели он жил в напряжении, ожидая ответа. Каждый звонок в дверь, каждая незнакомая машина у дома, каждый странный взгляд на улице казались предвестником. Он был готов. Нож в кармане, травматический пистолет в бардачке машины, план эвакуации для семьи.
Но ответа не было. Ни угроз, ни нападений, ни «несчастных случаев». Тишина. Долгая, настороженная, но тишина.
Потом пришла новость: генерал Семин подал рапорт об отставке «по собственному желанию». Причина — «состояние здоровья». Уйдет с полным социальным пакетом, пенсией, наградами. Без суда. Без наказания. Но и без власти.
Сергей прочитал новость и почувствовал странную смесь удовлетворения и горечи. Это не была победа. Это был компромисс. Грязный, неполный, несправедливый. Но рабочий.
Он написал Анне и Виктору: «Семин уходит. Мы в безопасности. Страховка сработала».
Написал Владимиру: «Война закончилась. Не так, как мы хотели. Но закончилась. Можешь возвращаться, если захочешь».
Написал Морозову: «Спасибо. Храните материалы. Может, когда-нибудь время настанет. Но пока — просто храните».
Вечером он сидел дома с Ириной и Катей, смотрел какой-то фильм по телевизору и думал о том, что такое справедливость. Философы спорили веками. Юристы писали тома. А он, простой оперативник, так и не нашел ответа.
Может быть, справедливость — это не абсолютная категория? Может быть, это спектр, где идеал недостижим, а реальность — это всегда компромисс между тем, что правильно, и тем, что возможно?
Алексей не получил полной справедливости. Его убийца не сел в тюрьму. Но его память не забыта. Схема раскрыта. Люди, участвовавшие в ней, понесли хотя бы частичное наказание. А главное — те, кто пытался довести дело до конца, остались живы.
Это была неполная справедливость. Но в мире, где полная невозможна, неполная лучше, чем никакой.
Тихий ультиматум сработал. Доктрина взаимного гарантированного уничтожения перешла из сферы ядерного оружия в сферу компромата. Они не могли победить систему. Но научились защищаться от нее.
Пешки научились играть в шахматы.
И это было уже кое-что.