🧳 Дочь собирается уехать, а мать делает вид, что рада.
Последняя ночь перед вылетом — и всё, что они боялись сказать, наконец вырывается наружу.
— Ну вот, — сказала мать, глядя на чемодан в прихожей. — Осталось только замок застегнуть.
— Мам, не начинай, — вздохнула Лена. — Мы это уже десять раз обсуждали.
— Да я и не начинаю, — спокойно ответила Галина, хотя руки у неё дрожали, когда она ставила чайник. — Просто как-то непривычно. Дом опустеет.
Лена промолчала. За последние две недели они говорили об этом столько раз, что слова потеряли смысл. Чем ближе был день отъезда, тем тише они обе становились.
Галина поставила на стол чашки.
— Сахар как обычно?
— Без, — машинально ответила Лена. — Я же уже давно…
— Да-да, помню, — перебила мать и улыбнулась так, как улыбаются, когда хочешь показать, что всё под контролем.
Молча пили чай. За окном шёл мелкий дождь.
Лена смотрела на мокрые ветки сирени во дворе, а мать — на дочку, пытаясь запомнить каждую черту лица, каждое движение.
Когда-то она так же смотрела на неё в первый школьный день, в день выпускного, в день, когда та впервые уехала на сессию.
Но тогда Лена возвращалась.
А теперь — нет.
— Мам, давай не будем всё усложнять, ладно? — наконец сказала Лена. — Это всего лишь переезд. Самолёты летают каждый день, видеосвязь есть…
— Конечно, — мягко кивнула Галина. — Я ж не против. Наоборот, я рада. Ты там устроишься, наконец-то всё у тебя будет.
— Мам…
— Что?
— Ты не рада.
— Рада, — упрямо повторила та. — Просто устала.
Лена вздохнула. В детстве она ненавидела, когда мать вот так говорила — коротко, ровно, будто ставила точку.
Но за этой ровностью всегда пряталась буря.
---
Вечером они достали старый альбом.
— Помнишь, как мы ездили в Сочи? — спросила Лена, глядя на фото, где ей лет семь. — Ты тогда боялась в воду заходить.
— Не боялась. Я просто не хотела, чтобы ты утонула.
— Мам, я тогда плавала с кругом.
— Вот именно. С кругом! — улыбнулась Галина. — А если бы он сдулся?
Они обе рассмеялись, но смех быстро стих.
— Ты всё контролируешь, — сказала Лена. — Всю жизнь. Даже мои круги.
— А если бы не контролировала, где бы ты была сейчас? — тихо ответила мать. — Без диплома, без квартиры, без…
— Без жизни, мам. Потому что твоя забота иногда душит.
Повисла тишина. Только часы на стене тикали так громко, что Лене захотелось их остановить.
---
Позже, когда Лена собирала документы в рюкзак, Галина стояла в дверях комнаты.
— Ты точно всё взяла? Паспорт, страховку, эти бумажки из консульства?
— Да, мам.
— А тёплые вещи? Там же ветер.
— Мам, я еду, а не на Северный полюс!
— Ну я просто… спрашиваю.
— Я взрослая, мам!
— Да я знаю, — ответила она, но в голосе прозвучала такая усталость, что Лена остановилась.
— Прости. Я просто нервничаю.
Галина кивнула, не глядя на неё.
---
Ночь перед вылетом.
В квартире пахло утюгом и валерьянкой.
Лена не могла уснуть. Она вышла на кухню — мать сидела за столом, обнимая кружку.
— Не спишь? — спросила Лена.
— Нет. Боюсь проспать.
— До вылета ещё шесть часов.
— А я всё равно боюсь.
Лена села напротив. Долго смотрела на руки матери — покрасневшие, с тонкими синеватыми венами.
— Мам, скажи честно. Ты злишься на меня?
— За что?
— Что я уезжаю.
— Нет, — сказала Галина, и Лена сразу поняла — врёт.
— Мам…
— Лена, — перебила мать. — Если я сейчас начну говорить правду, ты не поедешь.
Лена опустила глаза.
— Может, это и к лучшему.
— Что?
— Если я не поеду.
Галина молчала. Потом медленно сказала:
— Нет. Поедешь. Потому что я всю жизнь старалась, чтобы у тебя был выбор.
— А у тебя был? — спросила Лена.
Мать замолчала.
— Неважно, — тихо ответила она. — Главное — у тебя будет.
---
Утро.
Они ехали в аэропорт в почти полной тишине.
Вадим, сосед с пятого этажа, вызвался отвезти — мать не доверяла такси.
Лена смотрела в окно на осенние улицы.
Мать время от времени говорила что-то бытовое:
— Дверь закрой потом на цепочку.
— Не забудь позвонить, как приедешь.
— Деньги не держи все в одном месте.
— Мам, — сказала Лена, не выдержав, — ты же понимаешь, я не ребёнок.
— Конечно, понимаю, — улыбнулась Галина. — Просто привычка.
В аэропорту очередь, суета, запах кофе.
Они стояли у стойки регистрации.
Лена сдала чемодан, взяла посадочный талон.
— Всё, — сказала она. — Пора идти.
Мать кивнула, но не двинулась.
— Мам, не делай лицо, будто я на войну.
— А ты не делай вид, будто просто на каникулы, — неожиданно резко сказала Галина.
Лена растерялась.
— Мам…
— Я не буду говорить, как мне тяжело. Не буду плакать. Просто хочу, чтобы ты знала: я горжусь тобой. И…
Она замялась.
— И немного завидую.
Лена не ожидала.
— Завидуешь?
— Да. Ты уезжаешь, а я всё ещё здесь. В этой квартире, с котом, с работой, с вечным ремонтом соседей.
— Мам…
— Я когда была в твоём возрасте, тоже могла поехать. В Польшу звали. Но бабушка заболела. Я осталась.
— И ты жалеешь?
— Иногда.
Они молчали. Потом мать сказала:
— Только, пожалуйста, не возвращайся, если станет трудно. Потерпи. Жизнь не обязана быть лёгкой.
— А если я захочу? — спросила Лена.
— Тогда вернись. Но не потому, что испугалась, а потому что решила. Поняла разницу?
— Поняла.
Они обнялись.
Мать пахла мятным шампунем и лавандой. Лена вдруг поняла, что не может отпустить.
— Мам… я не поеду.
— Поедешь, — сказала Галина, крепко удерживая её. — Потому что если останешься, я никогда себе не прощу.
— Но ты же…
— Поезжай, пока я не передумала.
---
Через полчаса Галина стояла у стеклянной перегородки и смотрела, как дочка проходит досмотр.
Лена повернулась, поискала её глазами, помахала рукой.
Мать ответила.
Когда Лена скрылась за дверью, Галина вдруг поняла, что забыла сказать что-то важное.
Но поздно.
Она вышла на улицу. Воздух был прохладный, небо серое.
В такси ей захотелось позвонить, но она не стала. Пусть долетит. Пусть устроится.
Пусть живёт.
Дома она вошла в Ленину комнату, аккуратно сложила на стул оставшийся свитер и остановилась у окна.
На подоконнике стояла чашка с недопитым чаем.
Галина взяла её, прижала к губам — чай остыл, но пах всё ещё Лениным жасмином.
И только тогда позволила себе заплакать.
Тихо, без звука, чтобы никто не услышал.
💭 Она всё же поехала.
А мама — впервые за долгое время позволила себе просто ждать.