В мире слов есть особые приемы, которые подобны старинным ключам: они открывают не двери, а грани человеческого сознания. Один из таких ключей — иллеизм. Это не просто грамматическая причуда, когда человек говорит о себе в третьем лице. Это тончайший инструмент, который способен преобразить речь, отделив повествователя от его же собственной истории. Представьте себе рассказчика, который наблюдает за своими поступками со стороны, как за действиями другого человека. «Он вышел из комнаты», — говорит он о себе. В этой простой фразе кроется целая вселенная отчуждения, созерцательности или безмерной власти. Голос власти и взгляд со стороны. Исторически иллеизм — это язык монархов и вождей. «Мы, Николай Второй…» — это не просто «я». Это «я» как воплощение целой империи, как символ власти, слишком великой для одного местоимения. Это способ дистанцироваться от сиюминутных человеческих эмоций, чтобы предстать в роли незыблемого института. Но у этого приема есть и обратная, лиричная сторона