«Культура Москвы» побеседовала с джазовой и эстрадной певицей, актрисой и ведущей, Мариам Мерабовой о служении искусству и умении быть собой, об импровизации в джазе и выходе в астрал, о комплексе самозванца и советской музыке, а также о том, что такое хит.
Мариам Мерабова — певица безграничных вокальных возможностей, покорившая ценителей джаза обаятельной харизмой, сильной энергетикой и необыкновенным голосом. Благодаря бесспорному таланту карьера с самого начала складывалась весьма успешно. Народный артист России, советский и российский композитор и пианист Игорь Бриль предложил начинающей вокалистке совместное выступление. Так ярко началась музыкальная карьера Мариам Мерабовой. С тех пор, совершенствуясь и оттачивая мастерство, она плодотворно сотрудничала со многими мэтрами, среди которых Борис Курганов, Сергей Манукян, Олег Киреев, Алексей Козлов, Игорь Бутман, выступая на различных джазовых площадках.
Её концерты в Московском международном Доме музыки и концертном зале «Зарядье» всегда проходят с неизменным аншлагом. Особой популярностью у юных слушателей пользуется программа «Джаз вокруг нас» в «Зарядье». Каждое её выступление сегодня — запоминающееся событие для тех, кто ценит настоящее искусство.
Фрагмент беседы (полная версия интервью «Культуре Москвы» доступна на видео).
— Мы находимся в зале «Зарядье» — прекрасном образце архитектуры. У нас солнце, и оно дарит неповторимое ощущение лёгкости. И это очень хорошо, потому что я буду говорить с Мариам Мерабовой, певицей, автором песен, композитором, актрисой, очень известной и красивой женщиной. Для меня вы воплощаете джаз, а джаз настраивает на что-то лёгкое и прекрасное, хотя жанр, конечно, гораздо глубже.
— Спасибо большое. Я протестую против «композитора», потому что композитор — это нечто большее — я ещё не доросла и, скорее всего, уже не дорасту. Это другое измерение. Автор музыки — да, но не композитор, конечно.
— Я столько знаю людей, которые что-то напишут и уже гордо бьют себя в грудь, сообщая миру, что они композиторы. А вы, получается, очень скромный человек. Скромность и ответственность за то, что ты делаешь, — это важно.
— Скорее всего, ответственность. Это как-то нехорошо убеждать себя и окружающих в том, чего нет. И таких примеров очень много. Человек начинает верить в свою легенду, и потом действительно так себя ведёт. Я это наблюдала и поняла, что самое прекрасное — быть самим собой, быть таким, какой ты есть. Хочешь чего-то большего — значит, потрудись и стань тем, кем хочешь.
— То, о чём вы говорите, — это золотая середина, баланс: я трезво оцениваю себя, не принижаю и не возвеличиваю. Вместе с тем, чем больше ты становишься известным человеком, тем легче уйти в какую-то крайность. Как вы держите этот баланс? Как соизмеряете себя?
— Наоборот, я к нему пришла, потому что полжизни у меня был комплекс самозванца: я была в домике, постоянно там извинялась за присутствие, но со временем эволюционировала до такого момента, когда я рада тому, что есть.
— И какая я есть.
— Я такая — и всё, я не извиняюсь за это. Я хочу дальше эволюционировать, хочу большего не ради славы, не ради известности, а только ради профессии. Есть такое выражение «Двум богам не служат». В нашем случае Бог — это искусство, и мы хотим служить идеалам искусства. Я хочу, чтобы эти понятия вернулись, чтобы сцена высокая вернулась, чтобы эстрада высокая вернулась, чтобы меньше вранья было. Неприятно, что всё дошло абсурда: какие-то постоянно голые короли — и это неправильно. Слово «ответственность» — одно из моих любимых: мы ответственны за то, что мы оставляем, кого мы за собой ведём.
Мои детские абонементы, которые я делаю, — у нас потрясающие, они замечательно проходят в зале «Зарядье». Вот эта ответственность перед теми юными созданиями, которые сидят в зале: я не хочу их развлекать, ни в коем случае не хочу с ними интерактива. Я хочу научить слушать. Их и так все развлекают. Я хочу их возвратить в зал, заразить этой магией: зритель, сцена и что между нами, что нас связывает. Музыку услышать — вот это хочу.
— С детьми работать очень сложно. Тяжело к нашим современным детям подходить с позиции нравоучения, поэтому надо увлечь, чтобы молодой человек открыл для себя некое волшебство. И пусть этим волшебством станет музыка.
— Мы им должны объяснить, что во время концерта не надо вскакивать. Посиди, послушай, потому что ты должен в этом зале вести себя так. Между частями большой формы не аплодируют. Все знают, кто ходил. Но вот появляется новая публика. Когда я вижу, что музыканты принимают аплодисменты между частями, они обучают. Не надо никого обижать, нужно учить, то есть повернуться и сказать: «Мы благодарны, но в классике принято так: между частями мы не аплодируем». Всё — ты обучил. Это миссия — ты должен учить, ты должен возвышать человека, должен его поднимать — это задача культуры. Позволяйте себе говорить правду, верить в человека в том смысле, что он постигнет это: не надо делать из него дурака, этот снобизм — ни к чему. Будьте профессионалом!
— Как вам кажется, находит ли наше более молодое поколение героев, на которых можно ориентироваться?
— По моим наблюдениям, ситуация с медиа проблемная. Мне никто не докажет, что интернет вытеснил телевидение. Всё равно люди смотрят телевизор и слушают радио. А что там транслируется? Кто? Зачем и за что всё это нам? Объясните. Почему у нас нет проекции, что делается в фольклоре? Какие этнические потрясающие коллективы! Что делается в классике не только на главных площадках?! Что делается в джазовой музыке? Какие авторские проекты, какие фестивали, какие люди появляются — любо-дорого! У нас же звучит одна и та же история.
— Но виновато ли наше поколение, что мы позволяем это транслировать?
— Нет, виноваты не поколения, виноваты те, кто позволил вместо профессионалов появиться людям, совершенно беспринципным, не квалифицированным ни в какой из наук. Просто какие-то попутчики — они пустили корни, замечательно устроились и начали диктовать, а потом ещё будут говорить, что я сложный человек. Я несложный человек.
— Вы просто человек, который хочет работать профессионально.
— Я могу и хочу, я по-другому не хочу.
— Достаточно ли внимания сегодня уделяется джазу? Есть ощущение, что его аудитория большая, но не сверхбольшая.
— Вы знаете, я радуюсь сейчас, как обстоят дела. Удивительным образом с некоторых пор возникло потрясающее джазовое движение: фестивали в регионах, городские фестивали. А это значит, люди могут просто прийти без денег на площадь, присоединиться, подключиться. За этот и прошлый год я побывала на очень многих фестивалях. Я в восторге абсолютном! Всё отлично — наоборот, всё сдвинулось. Не знаю, с чем это связано. Возможно, благодаря Игорю Михайловичу Бутману, который взвалил на себя и тянет «Триумф джаза» и вообще проекцию джаза как такового. Может быть, просто время пришло. Главное, что я наблюдаю: к джазовым фестивалям, концертам внимания сейчас намного больше.
— Вы говорили о прекрасной советской музыке, а у меня в голове Майя Кристалинская и, конечно, М. Л. Таривердиев и его альбом «Двое в городе».
— Недооценённый, глубочайший композитор — один из самых моих любимых.
— Слава богу, что сейчас уже появляются свои Таривердиевы, свои Кристалинские.
— Они есть. Но есть, например, программные директора на радиостанциях, которые не берут такие произведения.
— Понятно, что им нужны хиты.
— А что такое хиты? Кто решил, что вот это — хит, что это и есть современная песня — бессмысленная, безжалостная, без гармонии, без мелодии?!
— А кто должен определять: профессионалы или, как вы говорите, запрос аудитории? В конечном итоге аудитория определяет плейлист радиостанции. Или так не должно быть?
— Аудитория определяется концертами, а на концертах, в которых заявлена именно советская песня, — аншлаги. Люди хотят музыку, хотят мелодию, хотят песню, а не ритмический рисунок с содроганиями — ради бога, это всё должно жить, но нельзя, чтоб только это. Песня остаётся с человеком, мелодия — вот почему мы постоянно возвращаемся к ретро, потому что нам нужна мелодия.
— Москва всё лето проводила «Театральный бульвар», бесконечно транслирует современное искусство в свободном общественном пространстве. Людям нравится, они останавливаются, смотрят. Правда в том, что действительно нужно качественное искусство.
— Конечно, люди цепляются, потом следят за твоим творчеством, растут вместе с тобой, как и мы.
— Вы часто участвуете в благотворительных мероприятиях. Благотворительность — это явление души, потребность? Что значит для вас?
— Мы работаем с проверенными фондами — с теми, кому верим, кого знаем. Либо в определённое время, например, ближе к концу года я обязательно еду в Детский онкологический центр. Ну а как? Я не могу даже объяснить словами. Для меня это нормально — быть нужной и делать то, что я могу сделать. Возможно, я могу и больше — значит, сделаю больше. Если я не могу, буду переживать. Думаю, что это нормальное человеческое состояние.
— Зал «Зарядье» я воспринимаю как слушатель: мне нравится и качество звука, который выверен абсолютно точно, и сами программы. Я люблю сюда приходить, а вы как исполнитель почему любите зал «Зарядье»?
— Я люблю зал «Зарядье» и как зритель, и как артист. Один из самых любимых моих залов. Когда я знаю, что у меня концерт в «Зарядье», я ликую. Здесь и удобство акустическое, и красота, и прекраснейшее соединение со зрителем, и то, что зритель вокруг, и то, что ты свободен и можешь делать больше, чем на другом концерте. Зал технически оснащён, можно выступать с разными составами — масса преимуществ. И я просто его люблю, мне очень комфортно и хорошо в этом пространстве.
— Вам здесь свободно ещё и как творцу: вы действительно можете исполнять то, что хотите.
— Спасибо, что мне доверяют в моём выборе. Наверное, тот, кто выходит на эту сцену, тот достоин. Слава богу, у меня нет проблем: мы никогда не обсуждали, какая будет программа — и так понятно, что я буду делать всё по высшему пилотажу, потому что в этом моя мера ответственности. Я не знаю, но у меня здесь одни из самых лучших концертов.
— Концерт в зале «Зарядье», например, и концерт в Клубе Алексея Козлова — это же ведь разные концерты? Мариам даже в лице изменилась, как только мы заговорили про клубную культуру.
— О, клубный концерт! Я обожаю, во-первых, я резидент Клуба Алексей Козлова. И только там я счастлива выступать с сольными концертами, потому что это лучшая площадка. У джазмена обязательно должен быть джаз-клуб: выступление вне джаз-клуба — это одно, но концерт в джазовом клубе — это другое. Это та стихия, которую никогда не получишь в большом зале — всё очень близко, тактильно, невозможно импровизационно.
Что самое главное в джазе? Это импровизация. Импровизация не только в музыке, а импровизация по факту ситуации. Может прийти в зал твой коллега, и ты его выцепишь, и, помимо твоей программы, начнётся этот безумный джем, то есть всё всегда непредсказуемо.
Я озвучивала прекрасный мультфильм Soul («Душа»). Там замечательно показана ситуация выхода музыканта: что такое импровизация — это выход в астрал. Да, бывает шикарный концерт, допустим, но как бы всё равно. А иногда случается, когда те, кто играет, вышли все вместе. Катарсис полнейший — этот выход в астрал, эта совместная импровизация, совместное предугадывание, что будет в следующем такте, какая гармония, куда это заведёт. Ты же идёшь фактически по следам как бы Бога, потому что Он — впереди, а ты — за Ним — музыка она такая.
— У вас случился волшебный переход в джаз и, как мне кажется, то была ситуация, когда вы раз и навсегда безоговорочно в него влюбились. Такие переходы могут случаться в жизни.
— Я не только в джазе: у меня бывали разные периоды и переходы и ещё будут наверняка, потому что мне неинтересно бронзоветь. У меня был период рока — очень-очень мощная ситуация. Потом We Will Rock You — мюзикл, где я играла главную роль Killer Queen, благодаря которому произошло соприкосновение с такими планетарными личностями, как Брайан Мэй, Роджер Тейлор (сооснователи рок-группы Queen. — Прим. ред.).
Снова возвратилась в джаз. Затем полностью ушла в советскую песню. И это очень трудно было сделать — помогла мне Людмила Марковна Гурченко своей «Грустной пластинкой». То, что она записала с Джаз-трио Михаила Окуня, выдающегося, — для меня открылся джаз на русском. До этого мы паясничали, делали только на английском, португальском, французском, а на русском не умели.
— На самом деле каждый раз, когда ты отходишь чуть-чуть в сторону, ты это делаешь, чтобы чему-то научиться и опять вернуться на свой основной путь.
— Ясно, но уже другим. Улучшенная версия себя — это счастье. А как я пошла в шансон на «Три аккорда»? Это же был вызов. Мне только ленивый джазмен не написал: «Ты что, с ума сошла? Куда тебя занесло? Зачем?» Я говорю: я не люблю снобизм. Мне не нравится, если я в себе что-то подобное обнаруживаю. Значит, мне надо с этим бороться. И потом я поняла: нет плохих жанров — есть плохое исполнение, некультурное. То есть в каждом жанре есть культура. Моя задача — если уж я претендую на какую-то высоту, доказать это, вытянуть. Я считаю, что мы проделали колоссальную работу с нашей командой, можно сказать, борясь за каждое произведение с музыкальной редакцией программы. Весь шансон на джазе построен. «Бай мир бисту шейн», которую взяли однажды джазмены, стала джазом. И такое на каждом шагу. Это история музыки и показатель уровня образования тех, кто решает.
— Всё-таки нужно изучать и историю музыки, и музыкальную литературу, тогда ты понимаешь контекст создания того или иного произведения.
— Когда я преподавала, я всегда моим ученикам говорила: «Если ты берёшь какое-то произведение, ты должен знать эпоху, что было в то время в мире, с автором, почему именно так, более того, ты должен знать, какие пуговицы носили тогда».
— Выросло количество фестивалей, в том числе джазовых, где все общаются, люди в других городах видят немного другой уровень, начинают к нему стремиться. Формально весь мир открыт, у нас есть интернет, и уже нет такого, что ты где-то живёшь на острове, на отшибе.
— С одной стороны — да, но с другой — наша профессия подразумевает присутствие не только по видео. На каком-то этапе обязательно личное и тактильное, чтобы показать, как дышать, как работать — всё вместе должно быть, не только по интернету. И здесь нужны люди. Я бы вернула, кстати, распределение, потому что распределение давало очень клёвое орошение по большой перспективе. Мне печально видеть отсутствие во многих местах грамотных педагогов из-за того, что нет конкуренции и нет прихода новых живых людей. Выходя из вузов, люди нередко оказываются вне профессии. В филармонию не сразу возьмут. Куда пристроиться? А тут он бы не выходил из профессии, со всеми своими полными знаниями, полным багажом, пока с ещё нерасплёсканным, поехал бы туда и нашёл себя. Вы правильное слово подобрали в самом начале нашей беседы: мы ответственны, и бессмысленно говорить и думать только о себе.
