Стоял теплый ноябрьский день. Погода была отличная: светило солнце, падали, шурша, листья. Мама Феди Люба сидела в любимом кресле и вязала шарф. Ее пальцы порхали над спицами с такой ловкостью, что казалось, они живут своей собственной жизнью. А жизнь эта была посвящена двум главным вещам: ее сыну, пятикласснику Феде, которого она любила больше жизни и вязанию, отдушине от работы. Федя же, несмотря на всю огромную любовь мамы, имел свои предпочтения в одежде, не особо «связанные» с вязанием. В частности, он не любил вязаные вещи из натуральной шерсти. "Колются!" – твердил он, морща нос при виде очередного свитера или шапки, которые мама с такой заботой создавала. "Зато теплые и натуральные" – отвечала Мама.
Приближался Федин день рождения, и мама Люба, как всегда, решила сделать сыну подарок своими руками. В ее голове уже давно зрела идея – теплый, уютный шарф из мягкой синей пряжи. Синий – любимый цвет Феди, и мама была уверена, что этот шарф станет исключением из его вязаной антипатии.
Вечерами, когда Федя делал уроки или смотрел мультики, мама Люба усаживалась в любимое кресло у окна. Мерное постукивание спиц, шелест пряжи, мягкий свет лампы – все это создавало атмосферу уюта и ощущение спокойствия. Петля за петлей, ряд за рядом, шарф медленно, но верно рос. Мама Люба улыбалась, представляя, как Федя будет кутаться в него в холодные дни, как он будет греть его своим теплом.
Но что-то шло не так. Шарф, казалось, отказывался расти. Мама Люба вязала и вязала, а он оставался каким-то… коротким. Она списывала это на усталость, на то, что иногда отвлекается. Но также эта странная ситуация вызывала легкое беспокойство.
Ночью, когда дом погружался в тишину, в Феде просыпался маленький, озорной чертенок. Он тихонько выбирался из постели, подкрадывался к маминой корзинке с пряжей и… начинал распускать шарф. Аккуратно, петля за петлей, он значительно сокращал шарф. Возможно, его целью было не испортить подарок, а продлить мамино удовольствие от его создания. Он знал, что мама любит вязать, и хотел, чтобы она вязала как можно дольше. Но скорее всего, Федя не хотел получить в подарок очередной колючий шарф, который он снимал, лишь только мама пропадала из виду. Хитрый Федя хихикал, представляя, как мама будет удивляться, почему шарф не растет.
Так продолжалось пару недель. Мама Люба, по-прежнему полная решимости, садилась за вязание, и каждый вечер шарф становился чуть длиннее. Но каждое утро, когда она бралась за работу, она обнаруживала, что часть ее труда исчезла.
"Ну что за напасть!" – вздыхала она, разглядывая недовязанный край. – "Кажется, я совсем разучилась вязать."
Она даже начала подозревать, что у нее проблемы с памятью, что она забывает, сколько уже связала. Но ее сердце подсказывало, что дело не в ней.
А Федя, тем временем, хранил свою маленькую тайну. Каждую ночь он с удовольствием распускал мамин шарф, а потом, спрятавшись под одеялом, улыбался, довольный своим поступком. Он представлял, как мама будет снова недоумевать, как она будет пытаться понять, в чем дело.
Однажды вечером, когда мама Люба, уставшая, но не сломленная, снова взялась за спицы, Федя, как обычно, притворился спящим. Он лежал в своей кровати, но глаза его были приоткрыты, и он наблюдал за мамой. Она вязала, и на ее лице была такая сосредоточенность, такая нежность, что у Феди сжалось сердце. Он видел, как она старается, как ей хочется сделать ему приятное. И вдруг, в этот момент, он понял, что его игра зашла слишком далеко.
Мама Люба подняла голову и посмотрела на него. В ее глазах не было упрека, только легкая грусть и недоумение.
"Федя, ты не спишь?" – тихо спросила она.
Федя замер. Он решил, что его секрет раскрыт, что мама обо всем догадалась. Он медленно сел в кровати, и его щеки залил румянец.
"Мам…" – начал он, и его голос дрогнул.
Мама Люба отложила спицы и подошла к его кровати. Она села рядом и ласково погладила его по голове.
"Ты знаешь, Федя," – сказала она мягко, – "я никак не могу закончить твой шарф. Он как будто сам распускается."
Федя опустил глаза. Он не мог больше лгать.
"Это я, мам," – прошептал он. – "Я распускал его ночью."
Мама Люба удивленно подняла брови и подошла к сыну.
"Зачем, милый?" – спросила она, прижимая его к себе.
Федя уткнулся ей в плечо. "Я… я хотел, чтобы ты вязала его дольше," – признался он. – "Мне нравится, как ты вяжешь. И я хотел, чтобы ты не уставала так быстро. А еще… я думал, это смешно, что шарф волшебный и не растет."
Мама Люба рассмеялась. Это был добрый, теплый смех, который наполнил комнату.
"Ох, Федя, ты мой маленький проказник," – сказала она, отстраняясь и глядя ему в глаза. – "Я люблю, когда ты смеешься. Но знаешь, я тоже люблю вязать. И я хочу, чтобы ты носил этот шарф. Он теплый и красивый, и я связала его с большой любовью."
Федя посмотрел на маму. Он видел, что она не сердится. Он понял, что его игра была глупой, но мама поняла его.
"Но он все равно колется, мам," – сказал он, вспомнив свою старую жалобу.
Мама Люба снова улыбнулась. "Я знаю, милый. Но я выбрала самую мягкую пряжу, какую только смогла найти. Попробуй. Может быть, тебе понравится."
С этого дня Федя перестал распускать по ночам шарф. Мама творила волшебство и шарф, наконец, начал снова расти. Федя тайком наблюдал за мамой, видел, как она старается, и ему стало немного стыдно.
Когда шарф был готов, мама Люба подарила его Феде. Он был действительно красивым – ярко-синим, мягким и теплым. Федя, немного поколебавшись, надел его. Шарф действительно не кололся. Он был приятным к коже, и от него исходил легкий запах маминых рук и пряжи.
"Ну как?" – спросила мама Люба, с надеждой глядя на сына.
Федя улыбнулся. "Хорошо, мам," – сказал он. – "Очень хорошо. Он совсем не колется."
