Четыре дня до Красноярска. Четыре обратно. Потом четыре дома в Подмосковье, где жена уже забыла звук моего храпа, а кот смотрит как на чужого. И снова в путь. Так живет Светлана — проводник с двенадцатилетним стажем на маршруте Москва-Красноярск. Треть жизни в движении, треть — попытки вспомнить, как жить обычной жизнью.
Когда узнаешь, что твой собеседник — проводник поезда, в голове сразу возникают картины из советского кино: чай в подстаканниках, романтика железных дорог, мелькающие за окном пейзажи. Реальность оказывается жестче и одновременно человечнее любых стереотипов.
Социология одного вагона
54 места в плацкартном вагоне — это не просто числа в схеме РЖД. Это 54 истории, которые меняются каждые несколько часов, создавая удивительно точный портрет страны.
От Москвы до Владимира едут люди в наушниках AirPods, с чемоданами Samsonite и ноутбуками на коленях. Они вежливо кивают соседям и углубляются в экраны. Максимум коммуникации — заказ чая через приложение РЖД.
После Нижнего Новгорода вагон преображается. Появляются клетчатые сумки размером с половину купе, запах домашней еды, разговоры через проход. Вахтовики достают карты, бабушки — термосы и бутерброды, завернутые в пищевую пленку с такой тщательностью, будто это последние припасы на земле.
За Уралом начинается другая страна. Здесь билет за 8-9 тысяч — это событие, к которому готовятся месяцами. Светлана вспоминает бабушку Нину из Иркутска: полгода откладывала с восемнадцатитысячной пенсии, чтобы увидеть дочь в Подмосковье. "Светочка, я по двести рублей в месяц откладывала. А дочка еще две тысячи прислала на дорогу". Половина пенсии уходит на коммуналку и лекарства от давления, которое, кажется, только растет от осознания цен на все остальное.
В купейном вагоне в это же время едут другие люди. Они жалуются в твиттере, что билет на самолет подорожал на полторы тысячи. Два мира, разделенные тонкой переборкой и пропастью в доходах.
Подъем в шесть утра начинается не с кофе, а с обхода туалетов. К половине седьмого нужно разнести чай тем, кто заказал с вечера — у проводников есть план продаж, и премия напрямую зависит от количества проданных стаканов. Никто не заставляет навязывать, но когда разница между 55 и 65 тысячами в месяц зависит от чая, начинаешь улыбаться чуть шире и предлагать чуть настойчивее.
Влажная уборка дважды в день — это не просто протереть пол в коридоре. Это отмыть следы от тяжелых баулов, оттереть пролитое пиво в тамбуре, привести в порядок туалеты после очередного "весельчака", который промахнулся мимо унитаза на повороте.
Между Екатеринбургом и Тюменью Светлана успевает перекусить — если повезет, то даже сидя. Чаще приходится жевать бутерброд, одновременно выдавая белье новым пассажирам и объясняя в сотый раз, что оно входит в стоимость билета. "Если вам предлагают доплатить за чистое белье — это развод", — устало повторяет она.
Зарплата проводника — предмет вечных споров. Официально 45 тысяч плюс надбавки доводят сумму до 55-65 тысяч. Летом, в сезон отпусков, может выйти и 70. Для Москвы — унизительно мало, для Тамбовской области — почти богатство. Учитывая, что половину месяца живешь в поезде и не тратишься на еду и квартиру, выходит... терпимо. Именно это слово чаще всего используют проводники, описывая свою жизнь.
Николай Сергеевич и космические аппараты
Некоторые пассажиры врезаются в память навсегда. Николай Сергеевич, 68 лет, кандидат технических наук. Всю жизнь разрабатывал системы для космических аппаратов в закрытом КБ. Его разработки до сих пор летают где-то над нашими головами, а он едет в плацкарте на научную конференцию в Москву.
"Знаете, я мог бы обижаться", — говорит он, доставая из портфеля пожелтевшие чертежи. "Но я делал то, что любил. Мои внуки получили образование, стали инженерами. Традиция продолжается".
Пенсия 22 тысячи. Билет в плацкарт — 9 тысяч. Он везет с собой докторскую колбасу в термопакете и хлеб, завернутый в полотенце — чтобы на три дня хватило. На конференции будет рассказывать о своих разработках молодым ученым, которые приедут на такси из пятизвездочных отелей.
Игорь-вахтовик
Игорь садится в поезд в Сургуте. 52 года, из которых последние десять — на вахте. Электрик, 120 тысяч в месяц за два месяца работы на Севере. В Тамбове, где живет семья, ему бы платили 25 тысяч.
"Сын меня почти не знает", — говорит он, разливая коньяк в пластиковые стаканчики. Не от хорошей жизни пьет — от осознания, что променял семью на деньги. "Зато у него есть компьютер, репетиторы, поступит в хороший вуз".
Показывает фотографии в телефоне: жена, дети, новая машина во дворе частного дома. Все купленное вахтовыми деньгами и оплаченное годами отсутствия. Прав он или нет? Светлана не берется судить. У нее самой муж дальнобойщик — видятся раз в две недели, если повезет.
Алексей - когда система дает сбой
29-летний программист из Екатеринбурга едет в Москву не за длинным рублем, а от коллекторов. Мать лечил от рака, набрал кредитов на миллион. Лечение не помогло, мама умерла, остались долги и справка о судимости за неуплату.
"В Москве начну с нуля", — говорит он, но руки предательски дрожат. Светлана видела таких много — беглецов от прошлой жизни. Некоторые выкарабкиваются, большинство просто меняют один ад на другой, московский.
Он умный, образованный, знает три языка программирования и верит, что судимость за долги — это не приговор. Светлана кивает, не рассказывая о другом программисте с похожей историей, который через год вернулся тем же поездом, только уже с московскими долгами вдобавок к старым.
Темная сторона маршрута
За двенадцать лет в вагоне Светланы умерло пять человек. Первый — через три месяца после начала работы. Мужчина 45 лет, инфаркт между Пермью и Екатеринбургом. Поезд стоял четыре часа, пока оформляли документы. Пассажиры нервничали, опаздывали, ругались. А Светлана смотрела на накрытое простыней тело и думала: вот он ехал домой, планировал что-то, надеялся. И все оборвалось между 37-м и 38-м километром перегона.
Психологической помощи проводникам не положено. "Напиши объяснительную и работай дальше". Светлана написала уже пять объяснительных.
Драки случаются регулярно. Обычно после Тюмени, когда выпитое в дороге начинает бродить в головах. Однажды подрались интеллигентного вида мужчина и парень с наколками — не поделили розетку для зарядки телефона. Били друг друга рюкзаками, пока Светлана не пригрозила высадить обоих в чистом поле. Помогло.
Полиция на железной дороге — явление условное. Пока поезд идет, вызвать их невозможно. На станциях приезжают, составляют протокол, забирают буйных. Но что делать два часа до станции, когда пьяный дебошир терроризирует весь вагон? Справляться самим. У Светланы в служебном купе есть газовый баллончик и монтировка. Не по инструкции, но по жизни.
Но случаются и другие истории. Женщине стало плохо с сердцем за час до ближайшей станции с медпунктом. Лекарств у нее не было — забыла дома в спешке. И тогда весь вагон превратился в скорую помощь. Кто-то дал валидол, кто-то корвалол, дальнобойщик отдал свой тонометр: "Мне проще новый купить, а бабушке сейчас нужнее".
Довезли, сдали врачам. Женщина выжила, потом прислала благодарственное письмо в РЖД. Светлану даже премией наградили — аж пять тысяч рублей. Она их потратила на новую аптечку для вагона, не положенную по нормативам, но нужную по жизни.
Или школьники из забайкальской деревни, которые ехали на экскурсию в Москву. Для них это было путешествие всей жизни. Когда проезжали Волгу, прилипли к окнам: "Это море?" Учительница грустно улыбалась: "На эту поездку родители два года собирали. По 500 рублей в месяц сдавали".
Дети фотографировали каждую станцию, каждый мост. Для них Россия за окном поезда была огромным открытием. Светлана специально для них провела экскурсию по вагону, показала, как работает титан, дала подержать настоящий тормозной башмак. Мелочь, а дети были счастливы.
Что осталось за кадром
РЖД модернизируется. Новые вагоны с кондиционерами и биотуалетами, Wi-Fi на некоторых маршрутах, розетки у каждого места. Технически стало лучше, это факт. Но люди...
"Раньше в вагоне пели песни", — вспоминает Светлана. "Знакомились, обменивались адресами, дружили потом годами. Сейчас каждый в своем телефоне. Даже "здравствуйте" соседу сказать — уже событие".
Страна расслоилась, и это видно по вагону как по рентгену. Те, кто может позволить себе купе или самолет, почти никогда не пересекаются с теми, кто копит на плацкарт полгода. Два мира, две России, которые движутся параллельно, как рельсы.
Светлана продолжает работать. Не из-за романтики железных дорог и не из-за большой зарплаты. РЖД — это стабильность в нестабильном мире. Зарплата приходит вовремя, соцпакет включает нормальную медицину, пенсия будет маленькой, но будет.
И еще — она видит настоящую страну. Не ту, что в новостях, не ту, что в соцсетях. Живую, с болью и надеждой, с усталостью и упрямством. Страну, где бабушка Нина полгода копит на билет к дочери. Где Николай Сергеевич везет свои космические разработки в потертом портфеле. Где Игорь платит за семейное благополучие годами одиночества на вахте.
Это Россия, которую не покажут в рекламе РЖД. Но именно она едет в плацкартных вагонах, прижавшись к окнам на больших мостах, деля последний бутерброд с попутчиком, надеясь, что там, в конце маршрута, все будет хорошо. Или хотя бы лучше, чем было.
Каждый регион, мимо которого проносится поезд, хранит свои секреты и традиции, невидимые из окна вагона. Взять хотя бы Якутию — там, где наш состав делает остановку раз в сутки. Местные редко ездят в плацкарте до Москвы, но их дома хранят загадку, которую не разгадать, просто проезжая мимо. Читайте также: