Знаете, есть такое чувство... будто ты смотришь сериал, самый интересный, затягивающий. А тебе внезапно обрывают серию на полуслове. И следующей — не будет. Никогда. Вот так же и с ними. С теми актерами, чьи роли стали для нас не просто ролью, а частью внутреннего пейзажа. Они ушли, оставив после себя не просто вакуум, а целые вселенные несыгранных ролей, несказанных фраз, недопетых песен.
Сегодня я хочу поговорить не о датах смерти, а о жизни. О той яркой, ослепительной жизни на экране, которая до сих пор обжигает. Давайте вспомним их именно такими.
Александр Абдулов: Мечтатель с грустными глазами
Представьте его улыбку. Широкую, немного залихватскую, но в глазах — целая вечность какой-то светлой грусти. Таким он был в «Обыкновенном чуде» — том самом Галантном Человеке, который верил в любовь сильнее любого волшебства. Таким он был и в «Чародеях» — смешном и нелепом Иване Пухове, который ради любви был готов на все.
Саша Абдулов не просто играл романтиков. Он играл веру. Веру в то, что чудо возможно. Что любовь способна растопить любое заклятье. Что заурядный клерк может стать героем.
Что мы не досмотрели? Он должен был стареть на наших глазах. Стать тем мудрым, уставшим патриархом, в глазах которого по-прежнему жил бы тот самый мальчишка, верящий в чудеса. Роль в каком-нибудь глубоком, камерном драме о подведении жизненных итогов. Ему бы не было равных.
Дмитрий Марьянов: Бунтарь и романтик в одном флаконе
Он был голосом поколения, которое взрослело в 90-е. Его герои — всегда немного сами мы. В «Выше Радуги» — неуверенный в себе подросток, мечтающий о славе и девочке своей мечты. В «Дурах» — уже повзрослевший, но все такой же ранимый и яростный, пытающийся найти правду в абсурдном мире.
Марьянов не боялся быть уязвимым. В его героях не было лакировки. Они злились, ошибались, влюблялись до потери пульса и говорили правду в глаза. Он был тем самым «своим парнем» с гитарой, в которого хотелось верить.
Что мы не досмотрели? Он мог бы стать нашим русским Джеффом Бриджесом. Играть уставших, много повидавших мужчин, которые за грубоватой оболочкой хранят ранимую, поэтичную душу. Он мог бы сниматься у Звягинцева или в современных психологических триллерах. Его энергия «непричесанной» правды сегодня нужна как никогда.
Владислав Галкин: Сила, в которой таилась ранимая душа
Влад был феноменом. Из него буквально сочилась мужская, богатырская сила. Его Штырь в «Улицах разбитых фонарей» — это же икона эпохи. Брутальный, немного угрюмый, но с непробиваемым внутренним стержнем. Но гениальность Галкина была в том, что он умел показывать трещины в этой броне.
Взгляните на его Гришу в «Мастере и Маргарите» — одержимого, надломленного, потерянного. Или на его последние роли, где в его огромных, выразительных глазах читалась такая тоска и усталость, что становилось не по себе. Он был не просто «крутым парнем», он был трагическим героем в самом классическом понимании.
Что мы не досмотрели? Карьеру уровня Михаила Пореченкова или Сергея Безрукова, но с его уникальным, тяжелым драматическим даром. Он был рожден для ролей Шолохова, для больших исторических эпопей, для шекспировских страстей. Сила такого масштаба — редкость.
Когда их не стало, ушла не просто часть кинематографа. Ушла часть нашего с вами эмоционального опыта. Мы потеряли возможность взрослеть вместе с ними. Видеть, как они, как и мы, меняются, мудреют, ищут новые ответы.
Они остались в том времени — вечно молодые, вечно полные сил, смотрящие на нас с экрана своими ясными глазами. Они просят нас всего лишь об одном — помнить. Помнить ту веру, ту правду и ту силу, которые они нам подарили.
А как вы думаете, какую роль мог бы сыграть сегодня каждый из них? Давайте помолчим и подумаем об этом вместе. В память о них.