ПРИЗЫВ
В соответствии с Конституцией Союза Советских Социалистических Республик (СССР) на всех мужчин – граждан страны, достигших 18-летнего возраста, независимо от расовой и национальной принадлежности, вероисповедания, образования, оседлости, социального и имущественного положения, пригодных по состоянию здоровья к службе, распространялась всеобщая воинская обязанность прохождения действительной военной службы в рядах Вооруженных Сил СССР (считалась почётной и это было закреплено в Конституции).
И так, в рамках своего совершеннолетия, первично призывался на службу Фрунзенским районным военным комиссариатом (РВК) города Владимира. Райвоенкомат, в ту пору, находился на Большой Московской улице в 2-х этажном особнячке, примерно, напротив спуска к городскому железнодорожному вокзалу.
В октябре 1975 года из РВК мне пришла повестка – о явке на медицинскую комиссию и решение вопроса о призыве на действительную военную службу, по прохождении оной вручили уже другую повестку о прибытии в РВК, где-то на середину ноября, для отправки в войска. Поэтому случаю, в последнюю рабочую неделю на заводе, по традиции того времени, проставился наладчикам механического участка цеха № 18, своим наставникам и учителям (Комков Иван Прович – «Чинила», фронтовик, Андрианов Владимир, Подсеваткин Николай, Поповы – оба Владимира и другие замечательные люди). О них в моей душе остались самые тёплые чувства. И 29 октября 1975 года, распоряжением по заводу «Точмаш», в связи с уходом в армию, я был уволен с работы. Позже из цеха в деревню пришла посылка с наказом призывнику завода, сувенирами и наручными часами «Восток» с памятной гравировкой на задней крышке механизма «Павлу от коллектива участка. 30. 10. 1975 г. Счастливой службы!».
Надо сказать, часы мной носились несколько лет после армии, в настоящее время они в целости и сохранности, рабочем состояние, хранятся у меня как память о коллективе, в котором мне выпала честь трудиться.
В получившийся, с момента увольнения и явки в РВК, двухнедельный отпуск, попрощался с Владимирскими родными. Сгонял к брату Василию в Москву, где он пару дней со мной погулял по городу и уже от него уехал к родителям в Добрятино.
Примерно 4-5 ноября вместе с соседом Наумовым Василием помогли деду Дмитрию в обработке забитого им поросёнка, этот ежегодный ритуал в сельской жизни, как правило, осуществлялся с наступлением холодов перед главным, на то время, праздником в стране – Великой Октябрьской социалистической революции (7 ноября).
После убоя поросенка, у нас обычно резали тесаком путём укола в сердце, а вот скажем, сосед, живущий рядом, всегда стрелял из ружья полузарядным патроном пулей поросёнку в голову, которую сразу же отчленял от туши. Весь процесс происходил на приусадебном участке рядом с домашним скотным двором. Прежде, чем разделывать поросенка, его необходимо было опалить
Я еще помню, раннее детство, когда поросёнка опаливали соломой с использованием рессор грузовых автомашин. Разводили костёр, в нём раскаливали куски рессор добела, и ими водили по шкуре, а в данном случае использовали паяльную бензиновую лампу, не говорю уже о возможностях нынешнего инструментария на газу. После тушу омывали горячей водой, шкуру скоблили ножами до белизны и только потом приступали к её разделке – свежеванию. Таким образом, сельское население обеспечивало себя на зиму мясом и салом. А кульминацией всего этого действа был праздничный семейный обед из нескольких приготовленных блюд свиной свежатины и в обязательном порядке жареной печени.
10 ноября 1975 года на организованные проводы в армию, пришли порядка 10 приглашенных уличных сверстников. Здесь же присутствовали родители, братья Алексей и Александр с младшей сестрой – школьницей, некоторые близкие родственники и соседи. С дедом Дмитрием, участником гражданской и Великой Отечественной войн попрощался накануне.
Застолье открыли родители напутствием выполнять приказы командиров и воинские уставы, быть верным долгу и не посрамить честь семьи. Несмотря на грустный повод – расставание с родными, близкими и друзьями все веселились, шутили и смеялись. Играла гармонь, пели песни. Родные, соседи и друзья поздравляли, говорили тосты, выражали пожелания достойно проявить себя в службе, гордиться тем, что я не избежал армии и отдать свой долг Родине сполна, вернуться домой возмужавшим мужчиной.
К 21.00 все гости разошлись, мы с соседом Наумовым Василием Васильевичем вышли на улицу подышать воздухом, и может с полчаса пообщались, потом я с ним попрощался, вернулся домой и лёг спать, так как утром надлежало ехать во Владимир. К сожалению, за давностью лет маршрут следования уже не помню, да это и не так важно. Обычно следовали на пригородном поезде до станции Нечаевская, затем на автобусе до Гусь-Хрустального, а там уже во Владимир, на автобусе, либо поездом Владимир-Тумская.
Одним словом, по прибытии на сборный пункт райвоенкомата – 12 или 13 ноября, точно дату уже не помню, на медицинском осмотре у докторов вдруг возникла необходимость моего дополнительного обследования в условиях городской больницы. Мне выдали соответствующее направление, по которому в этот же день, мной было пройдено это медицинское обследование. На следующий день, прибыв в РВК с медицинским заключением об отсутствии противопоказаний к военной службе, призывная комиссия, рассмотрев документы, приняла решение об отсрочке моего призыва до весенней призывной компании, обосновав это тем, что команда, в которую я был зачислен, уже убыла в войска.
Возвращаться на прежнюю работу во Владимире не имело смысла, так как была проблема с жильем. Мне ничего не оставалось делать, как уехать домой в деревню.
В деревне работы по моей специальности наладчика токарных автоматов и полуавтоматов, либо токарем не было. Кто-то подсказал, что в поселке Вербовский рядом с г.Муромом, есть почтовый ящик аналогичный Владимирскому заводу, где я работал. Поехал, нашел завод, подал документы на трудоустройство. Прежде показали цех, предполагаемой моей работы, по производству гильз для стрелкового оружия, в котором стояли станки автоматы и полуавтоматы револьверного типа и пообещали место для проживания в заводском общежитии. Процедура оформления тянулась примерно около 2-х недель. И когда необходимо было выходить на работу, вдруг оказалось, что мест в общежитии нет. Ездить каждый день 45 километров в зимний период на пригородном поезде в Муром, а потом еще 15 километров на автобусе до завода поселка Вербовский и обратно, желания не было. Да, и честно сказать револьверные станки меня не впечатлили, во Владимире мне приходилось обслуживать станки фасонно-продольного точения, а это совершенно разные типы станков, поэтому поблагодарив заводское руководство кадров за оказанное мне внимание, забрал у них свои документы и возвратился в отчий дом к родителям.
АВТОСЛЕСАРЬ. ДЕРЕВЕНСКАЯ ЖИЗНЬ
Быть иждивенцем у родителей почти полгода, конечно же, я не мог и в начале декабря 1975 года трудоустроился в автогараж Добрятинского карьероуправления. Приняли меня на должность автослесаря 3-го разряда, с учётом моего 4-го разряда станочника, полученного по окончании Владимирского ПТУ.
Должностной оклад составлял 90-100 рублей в месяц – независимо от работы. Назначили меня в бригаду Щербакова Юрия, жил он на нашей улице Горького рядом со школой. Это был высокий крепкий мужик лет 25-28. Работали в две смены, утренняя с 08.00 до 18.00 и вечерняя с 16.00 до 24.00, естественно с перерывом на обед. Практически вся работа заключалась в шиномонтаже грузового автотранспорта: МАзов, КрАЗов и 25-ти тонных БелАЗов выполнявших грузоперевозки известняка из чаши карьера на дробилки, либо вскрышных пород в отвалы. На машинах ежедневно летел «сырой» крепеж колес – шпильки, болты, футорки и т.п. (их точил гаражный токарь Смирнов), в том числе, не часто, но приходили машины и с другими имевшими место поломками.
Как пример хочу привести начальный период работы.
Через 2-3 дня моей работы в гараж приехал 25-ти тонный БелАЗ с пробитым колесом. Юра меня позвал на монтаж колеса, его разборку и изъятие из покрышки камеры для вулканизации повреждения и соответствующей обратной сборки. Подойдя к колесу, я был обескуражен, так как колесо оказалось почти моего роста, и, что с ним делать, я не знал? Благо, опытный бригадир личным примером показал всю технологию съёма колеса и его разбортовку/забортовку, при которой мне была отведена роль помощника – в виде поддержать, подать ключ, лом, монтажный инструмент и оказалось, как в народной поговорке – «глаза бояться, а руки делают». На данном примере за один урок я освоил технику работы с белазовскими шинами. Впоследствии мы уже определялись в работах и вдвоём монтировали колёса, что уже не вызывало никакого удивления, либо курьёза.
С МАЗами и КраЗами было проще, так как мой отец работал шофёром МАЗа в этом же карьере, машину ставил у дома и иногда на своих каникулах, при необходимости, помогал ему в ремонте. При этом опыт работы с гаечными ключами и слесарным инструментом имелся – как заводской, так и бытовой с велосипедами и мотоциклом.
Помимо работы с транспортом, по просьбе механика, к сожалению фамилию не помню, приходилось выполнять другие хозяйственные работы в автогараже. А при отсутствии работы, обычно во вторую смену, редко в первую, автомеханик сам предлагал поехать с кем-либо из водителей в карьер и учиться техники вождения грузового автотранспорта. Водители не противились брать с собой в карьер. Сначала визуально привыкал к маршруту, от экскаватора-погрузчика породы до дробилки, либо до отвала. Изучал, на примере вождения шофёра, переключение скоростей, на том или ином отрезке маршрута следования, а уж потом шофера позволяли практиковаться за рулём, и так, к весне я в принципе уже освоил вождение МАЗа, КрАЗа и БелАЗа.
Выходные дни, как правило, проводил дома, иногда ходил на танцы в деревенский клуб или в кино в воинскую часть – по другую половину посёлка (разделен пополам Горьковской железной дорогой). Смотрел военные фильмы по телевизору. Домашними делами родители особо не обременяли. Когда отпускали морозы, катался на мотоцикле (было дело падал), с осознанием того, что после армии уже не придется на нём погонять. Матушка по выходным дням устраивала семейные праздники. Пеклись вкуснейшие пироги и лушники. В субботу готовили деревенскую баню, а потом по очереди мылись. Приходили в баню также матушкина сестра – тётя Поля, порой соседка т.Вера Мартьянова и другие. После бани чаевничали из самовара. Пили чай с выпечкой и вареньем. Вели различные на хозяйственную и бытовую тему разговоры, обсуждали на то время, прослушанные радиопостановки, либо какой-нибудь интересный фильм. Вспоминали встречи с родственниками. Матушка была интересной рассказчицей, во время чего, каждого персонажа старалась пародировать, и это у неё получалось, было интересно и смешно. Иногда её просили по несколько раз пересказать какой-либо эпизод.
Так протекала деревенская жизнь.
ВТОРИЧНЫЙ ПРИЗЫВ
В конце марта мне пришла повестка из Гусь-Хрустального райвоенкомата о явке, в первых числах апреля, на призывную комиссию для определения годности к службе в Советской Армии. На медицинской комиссии меня спросили – в каких войсках я бы желал проходить воинскую службу?, мой ответ был однозначным – как и в осенний призыв, в пограничных войсках. Однако комиссия, как и в первый раз, сославшись на медицинские показания, отклонила мою просьбу и рекомендовала войска противовоздушной обороны. По прохождении комиссии, назначения о явки для отправки в войска мне не выдали, сказали: – жди другую повестку, и отправили домой. С учётом раннего прохождения врачебной призывной комиссии, я надеялся, что меня призовут в армию где-нибудь в начале мая. Но время шло, а извещения не приходило. После 20-го апреля вызвали на призывную комиссии старшего брата Алексея и по прохождении ему сразу выдали другую повестку о явке на сборный пункт РВК 6 мая 1976 года для отправки в войска.
Такое положение дел меня немного возбуждало, как так, прошло три недели, после прохождения мной комиссии и тишина. Матушке сказал – вот поеду провожать брата и потребую в военкомате повестку на призыв. Однако, 4 мая, накануне отбытия Алексея, мне пришла повестка о явке 11 мая 1976 года на сборный пункт Гусь-Хрустального РВК для отправки в войска.
Через день на основании повестки уволился с работы из автогаража ДКУ. Каких-либо проводов не было. 11 мая 1976 года утром собрался и пошел на вокзал. Провожала меня матушка. Дорогой до станции, мы ни о чём не разговаривали, каждый был занят своими думами. Перед поездом она меня трижды поцеловала и перекрестила, я поднялся в вагон и когда состав тронулся, матушка повернулась и пошла домой. О чем она думала в тот момент, проводив в армию двух сыновей, трудно сказать. Было мирное время, и переживать вроде как не о чем было, но, тем не менее, всякое случалось в нашей жизни.
СЛУЖБА В СОВЕТСКОЙ АРМИИ.
НОВОБРАНЦЫ
11 мая 1976 года по прибытии на сборный пункт Гусь-Хрустального РВК всем призывникам выдали военные билеты, сформировали в группу, провели инструктаж и отправили во Владимирский областной райвоенкомат (находился напротив Дома пионеров).
По прибытии в облвоенкомат вновь провели медицинский осмотр. После этого было велено ждать отправления в соответствующие части и подразделения по назначению. Если одних по прибытии в течение дня забирали так называемые покупатели, про нашу группу человек 40-50 так сказать было нельзя. Более суток мы парились во внутреннем дворе пересыльного пункта бездельем в ожидании своих покупателей. Время тянулось медленно. Лишь на вторые сутки пребывания, рано утром, нас построили и повели на Владимирский железнодорожный вокзал. Сели мы в подошедшую электричку и поехали в город Ковров, где с электрички пересадили в стоящий на ближних путях грязнущий пассажирский поезд. Нам определили два плацкартных вагона. В некоторых вагонах были такие же призывники, другие были пустыми. Через некоторое время наш состав тронулся и мы поехали. Ехали медленно, вагоны контролировали сержанты и офицеры. Куда едем никто не говорил. В поезде выдали сухой паёк, состоящий из консервов с перловой и гречневой кашей.
Выбрав себе верхнюю полку, под монотонный стук колес я видимо уснул. Когда проснулся, было уже темно, поезд стоял, за окнами был шум, гам. Оказалось, стояли мы в г.Иваново и в наш поезд сажали новобранцев. Через сарафанное радио до нас просочилась информация, что везут нас куда-то на север, следующая остановка планировалась в г.Костроме. На вторые сутки, во второй половине дня, наш поезд прибыл в Горелово на аэродром ВВС, вблизи города Ленинграда – ныне Санкт-Петербурга.
Всех новобранцев построили в колонну и провели в глубь аэродромной территории. По прибытии к каким-то строениям нас распустили, но, тут же, сержанты с офицером подходили к новобранцам выкрикивали номер команды, строили их и уводили. Таким образом, практически за два-три часа всех новобранцев разобрали. Из всего прибывшего эшелона, осталось нас человек 30 и как сказали дежурные прапорщики аэродрома за нами почему-то не прибыли покупатели из воинской части. Нам ничего не оставалось кроме ожидания следующего дня, с надеждой, что утром за нами прибудут наши покупатели. К полуночи стало холодно. Мы небольшими группами расположились под открытым небом на ночлег. Хорошо, что ночь была не такой длинной (белые ночи Питера). Часа в три на небосклоне появилось восходящее солнце, которое стало нас согревать, поднимаясь выше и выше. Вначале 8-го на аэродроме мы увидели три фигуры военных следующих в наше расположение. Два сержанта и уже не помню, толи прапорщик, толи офицер, это уже не так важно. Они проследовали к дежурному военно-пересыльного пункта, сверили документы, построили нас и провели перекличку.
С аэродрома общественным транспортом мы проследовали до Финляндского вокзала, далее на электричке до Выборга, а от Выборга на дизель-поезде до станции Житково, затем до Вещево в пешем порядке. Доставили нас сразу в гарнизонную баню, где мы помылись, получили военное обмундирование и уже из бани вышли солдатами в военной форме.
Наш взвод состоял из 30 человек, в том числе 22-х владимирцев. Местом пребывания взвода была казарма батальона. Для понимания в гарнизоне располагалось 5 воинских частей – авиационный полк ПВО с самолётами перехватчиками СУ-15 или 17, батальон с ротами обслуживания и охраны аэродрома, дивизион связи, обеспечивающий все виды связи – как с самолётами во время полётов, так и со штабом Армии, радиотехнический и строительный батальоны.
И так, наш «карантинный» взвод новобранцев в военной форме, до принятия присяги, еще нельзя было считать боевой воинской единицей.
Практически две недели шла настоящая активная «муштра». Ежедневно, в семь часов утра в казарме гремел голос дневального «Рота подъем!» Казарма с двухъярусным расположением кроватей оживала. Одежда, сложенная на табурете возле каждой кровати мгновенно сметалась (время одевания составляло 45 секунд, тренировали – как правило, за полчаса до отбоя). Обувались кирзовые сапоги с портянками и новобранцы выбегали на утренний кросс (обычно три километра), с последующей зарядкой на свежем воздухе, состоящей из определенного комплекса упражнений. Затем следовали водные процедуры (туалет) и заправка кроватей. Проводился утренний осмотр, в ходе которого проверялся внешний вид новобранцев, состояние их одежды и обуви, выявлялись больные. После этого взвод отправлялся строем на завтрак. В питание, как правило, преобладала перловка. Первые пару дней кашу не ели, но, «голод не тётка», пирожков ждать было не откуда, и уплетали, мы эту перловку за милую душу, да еще с добавкой. Помню, был один земляк весом за 100 килограммов, через полгода при встрече я его просто не узнал, похудел до 65 килограммов. Конечно, он об этом не жалел.
После завтрака значительная часть времени уделялась строевой подготовке: умению ходить в строю, выход из строя, поворотам в движении, построению в колонну и шеренгу, маршированию со строевой песней и т.д. Одновременно изучали общевоинские уставы прохождения службы в Вооруженных Силах СССР – Устав внутренней службы, Дисциплинарный устав, Устав гарнизонной и караульной служб, Строевой устав.
Проводились тренировки со снаряжением ОЗК – общевойскового костюма и противогаза по приобретению навыков для защиты от отравляющих веществ, биологических средств и радиационной пыли. Изучалось стрелковое оружие, в частности состоящий на вооружение и используемый в подразделениях гарнизона, самозарядный карабин Симонова (СКС), в том числе теоретическая часть огневой подготовки. Иногда привлекали к физической работе: в районе аэродрома копали траншеи под якобы кабели связи, потом оказывалось, не там копали, закапывали, а потом, вновь копали в другом месте (грунт на Карельском перешейке – гравийно-песочный с фракциями различного размера валунов из гранита не говоря уже об огромных камнях, которые обходили).
Однажды, может дней через десять, как мы одели форму, наш взвод новобранцев построили на плацу вместе с личным составом батальона, в казарме которого мы дислоцировались. Перед строем батальона стояла женщина, солдат и видимо командир батальона с другими офицерами. Вдруг от этой группы отделился замполит подразделения, подошел к нашему взводу и обратился к нам с примерно такой пространной речью:
– Сынки! вы пришли в армию и у вас здесь будет возможность выпить, но я вас очень прошу, не делайте этого, не пейте. Вот, перед строем стоит солдат, которого уже дважды лечили от алкоголизма в госпитале, ему еще полгода служить, но, мы не знаем, что с ним делать, поэтому вынуждены были пригласить в воинскую часть его мать.
Стоя в строю, я задавался вопросом, куда попал? В армию или хрен знает куда. Позже стало понятно, почему он так обращался к нам. Дело в том, что при полетах в систему охлаждения РЛС самолёта заливали 20 литров (канистру) технического спирта. После приземления самолёта отработанный спирт обязаны были сливать прямо на бетонку рулежки, через специальный клапан. Но, инженерно-технический состав видимо приспособился разными путями этот спирт тырить, да и солдаты лямзили, особенно рота охраны аэродрома, у которой были в доступе слепки печатей и ключи от хранилищ, и в гарнизоне всякие взаиморасчеты производились через эту жидкую «валюту».
К примеру, в соседних аналогичных авиаполках использовалась султыга – 30 процентная жидкость, тем не менее, по рассказам сослуживцев, все равно её пили, а у нас, технический, но чистый спирт. Видимо, в связи с этим, в гарнизон очень часто приезжали различного рода проверки вышестоящего армейского командования, явно за спиртом. Вот где мне довелось служить.
Дабы не возвращаться к этой спиртовой теме, скажу. Лично мне довелось «пригубить» этого зелья раза четыре за службу. Один раз попробовал чистый спирт, ощущение, словно в глотку забили кол, в связи с чем, я выпил почти всю, имевшуюся на четверых, бутылку томатного сока. Второй раз попробовал уже отработанный спирт, у приятеля сержанта Максимова, на СКП аэродрома, в этом случае как будто съел резиновую галошу Московского завода «Красный богатырь». Потом угощали: начальник радиостанции прапорщик А.Махоненко за оказанную ему бытовую помощь в перестановке мебели в квартире и полковые соратники по демобилизации в поезде, проспал до самой Москвы.
И так, дня за три до принятия присяги наш взвод вывели в лес на гарнизонное стрельбище, где каждый новобранец дважды отстрелялся из карабина по три боевых патрона, первые пробные, а вторые зачётные, на меткость стрельбы. За всю последующую службу карабин я в руках практически не держал, за исключением нескольких раз при несении караульной службы по охране военных объектов в гарнизоне и стрелять больше не пришлось.
После окончательного избавления от гражданских привычек 30 мая 1976 года наш взвод, в парадно-выходном обмундировании, был построен у мемориального памятника погибшим воинам в Великой Отечественной войне и новобранцами – каждым индивидуально, была принята военная Присяга на верность своей Родине. Торжественная часть закончилась праздничным обедом, после чего нам, уже настоящим воинам предоставили освобождение до конца дня ото всех видов занятий.
На следующий день, нас, 10 человек земляков-владимирцев, для прохождения дальнейшей воинской службы, перевели в дивизион связи, находящийся рядом с казармой батальона, где мы проходили курс молодого бойца. Меня определили в роту связи, взвод радиотелеграфистов. Командирами данных подразделений были старший лейтенант Гордеев В.Ф. (Лось) и лейтенант Селиванов (Сынок), соответственно.
УЧЕБКА
Через пару дней меня пригласили в кабинет к ротному, там же был и наш комвзвода, помимо меня в помещении уже находились два азербайджанца и армянин Д.Арутюнян из числа новобранцев. Нам предложили стать радистами, а для этого необходимо было пройти тестирование на слух. Командиры по столу выстукивали буквы и цифры морзянки, нам предстояло точное повторение этих знаков. Кавказцы отстучали без ошибок, я же в одном месте ошибся, из-за чего Селиванов предложил ротному меня не направлять в учебку, на что ротный ему ответил вопросом:
– Потом на дежурстве сидеть будешь ты, вместо этих, показывая на кавказцев. Гордеев В.Ф. еще раз протестировал меня и сказал, что в учебку поедут: – Я – Жарёнов, Арутюнян и азербайджанец Ибрагимов.
Забегая немного вперёд, скажу, что ротный как в воду глядел, после учебки оба кавказца по полученной специальности радиотелеграфиста обязанностей не выполняли. Армянин пристроился в солдатской столовой, занимался развозом питания на точки, а азербайджанец использовался в самом дивизионе на разных участках несения службы. И так, 3 или 4 июня 1976 года нас троих доставили в учебное подразделение войсковой части № 37427, командиром которой был полковник Анищенко, сама часть находилась в 30-35 километрах от города Ленинграда – ныне Санкт-Петербурга, в районе населенного пункта Токсово рядом с Кавголовским озером недалеко от одноименного трамплина.
Подразделение, в которое мы были прикомандированы для учёбы, на радиотелеграфистов было небольшое, 40-50 человек личного состава. Занимались они несением боевого дежурства по обеспечению радиосвязью штаба армии. Приёмный узел связи располагался под землей, на расположенном холме рядом с казармой, от которой на взгорье вела деревянная лестница. Один раз нашему учебному взводу, собранному с подразделений армии, провели там экскурсию. Представлял он собой операционный зал, в котором рядами стояли столы с приемниками связи и дежурившими радистами. Сопровождавший нас сержант рассказывал разные истории, случавшиеся с радистами приёмного центра.
Наш взвод насчитывал не более 24-26 человек и был интернациональным, тут были русские, украинцы, азербайджанец, армянин, казах, кореец немцы, еврей, литовцы и другие. Каждый день службы, от подъема до отбоя, соответствовал установленному распорядку в советской армии.
Стать радистом оказалось не так просто. Пришлось настойчиво постигать азы ученья.
Ежедневно после завтрака, практически целыми днями, мы занимались изучением азбуки Морзе. Не сразу звуки точек и тире превращались в осмысленные буквы, цифры и слова, не раз мне казалось, что я никогда не смогу стать радистом. Но страхи оказались пустыми. Изо дня в день, распевая напевы азбуки и цифр, взвод все увереннее воспринимал мелодию принимаемых сигналов. Одновременно с приемом на слух учились передаче на ключе и работе на пишущей машинке всеми пальцами, последнее было для общего ознакомления с возможностями радиоаппаратуры, упор же делался на передачу ключом.
Помимо азбуки Морзе изучали организацию связи радиосетей, материальную часть приёмо-передающей аппаратуры, кодовые сокращения, используемые в радиообмене, ведение аппаратного журнала, оформление телеграмм и срочных сообщений, переходы на радиочастоты, и т.д. и т.п. Месяца полтора нас не трогали и никуда кроме учебы и хождения в наряд не привлекали. За это время нами была практически полностью освоена азбука Морзе и мы активно наращивали скорость приёма/передачи текстов.
Шел июль месяц, учитывая, что в подразделение, наверху холма, где размещался приёмный центр связи, содержалось подсобное свиноводческое хозяйство и коровы, была необходимость в заготовке сена. Вот на эти работы нас стали практически ежедневно привлекать с постоянным составом подразделения. До обеда мы занимались учёбой, а потом шли на близлежащие поля у озера, кто умел, косили траву, остальные занимались сушкой и уборкой сена в расположение войсковой части. По распоряжению командира части, участникам сенозаготовок, на перекус, выдавали сало из ледника, а на ужин стакан молока.
Кроме сенозаготовок в расположение части своими силами строилась новая баня, где наши курсанты принимали самое непосредственное участие. В счёт необходимых строительных материалов для бани, мы ездили по выходным дням в Ленинград на асфальтобетонный завод. Поездка была основана по принципу добровольности, но ехали, как правило, все (как-то скрашивалось время службы, ехали-то обычно общественным транспортом). Нам вменялась очистка барабанов от пыли, в которых варилась асфальтовая смесь. Необходимо было тачками вывезти пыль, скопившуюся под оборудованием, в отведённое место. К примеру, о плотности этой пыли, полную совковую лопату можно было поднять с трудом, полную тачку вывезти не представлялось возможным от тяжести. Работали 4-5 часов в день – по 50 минут в респираторных масках под работающими горячими барабанами, 10 минут на отдых – попить воды, сходить в туалет, при необходимости заменить маску и снова работа.
Также раза 2-3 ездили на Ленинградский завод по изготовлению эмалированной посуды, где работали на складе готовой продукции (складировали эмалированные тазики).
Однажды нашего курсанта Леню Глейхмана – музыканта из Ленинграда, поставили в наряд по кухне. Обычно назначались два человека – один от постоянного состава части и один наш. Печи в столовой, как ни странно, топились дровами. На курсантов возлагалась обязанность растопить печи в 06.00, чтобы повар Николай (москвич) успел приготовить завтрак для солдат. По этому случаю, в тот день, получилась оказия, как потом рассказывал повар:
– Пришёл на кухню в начале 8-го утра, котлы с водой были холодные, по этой причине проследовал к печам, где увидел грустную картину. Лёня сидел в траншее перед печами (их было три) с сжимаемой в руке бумагой, пилоткой набекрень, очками на носу, перемазанный сажей и при этом слегка похрапывал. Дрова в печах естественно не горели, которые ему пришлось растопить и пойти на кухню готовить завтрак, задержавшийся, разумеется, часа на полтора.
Лёня через некоторое время, весь чумазый, пришел в казарму с понурой головой и поведал, что он ни разу в жизни не разводил костра и не смог растопить печи. Кого-либо попросить об этом постеснялся. В итоге, выбившись из сил с растопкой, уснул там же в траншее у печей. Позже обнаружили, что из тумбочек курсантского взвода исчезли все блокноты, тетради и конверты, используемые для написания писем, пропажу объяснил Лёня – применением их в качестве растопочного материала, но, по непонятным ему причинам, бумага почему-то сгорала, а дрова в печах так и не разгорались. На утреннем построение Лёню простили, а солдата из постоянного состава подразделения, значащего с ним в наряде, тут же, распоряжением полковника Анищенко арестовали и отправили на гауптвахту.
Отцами командирами и учителями нашего курсантского взвода были – старший сержант из Ивановской области, фамилии уже не помню, увольнялся с нашим выпуском, нормальный был человек, рассудительный, и командир отделения младший сержант Фёдор Онку, молдаванин, не забываемый перец, из-за муштры взвода. На что ему указывал сам комвзвода, он кивал головой, но продолжал своё подлое дело по отношению к нам. А заключалось оно в следующем. На утреннем кроссе, где он, увлекаясь нашей муштрой, порой не укладывался в утренний норматив, и мы опаздывали с осмотром и т.п.
Продолжение следовало на вечерней прогулке, где Федя изголялся над нами как мог. Уводил взвод за ворота километра на полтора, потом шли назад с песней. На подходе к подразделению за 300-400 метров Федя останавливал строй и начинал попросту дрессировать нас строевой подготовкой – хождение строем. «Делай раз, тяни ногу», при этом бегал вокруг строя, длительное время удерживал весь взвод на одной ноге, потом командовал «делай два» и все повторялось. Возвращались мы с вечерней прогулки порой уже после отбоя, полностью пропотевшие. На этом дело не заканчивалось, минут 20-30 мы занимались «полётами» в казарме, оттачивая мастерство в одевании/раздевании по командам «подъём/отбой». И этот Федин произвол над нами продолжался до самого выпуска из учебки.
По окончании лета закончилась наша «расслабуха». Сентябрь-октябрь мы нагоняли программу радиотелеграфистов. Привлекали нас только в наряды – дневальным по подразделению и на кухню, изредка на постройке бани, в которой, кстати, мы однажды успели помыться незадолго до окончания учёбы. В первых числах ноября, после пятимесячного обучения, курсанты взвода сдали выпускные экзамены и получили вожделенную квалификацию классного специалиста Вооруженных Сил СССР – радиотелеграфиста 3-го класса.
Перед моим отбытием в свою воинскую часть ко мне обратился наш командир отделения Федя Онку, с просьбой, обменяться шинелями (она была старенькая, но приличного состояния). Федя подлежал демобилизации через год осенью. Ехать домой в потёртой шинели естественно было-бы не очень приятно (размера мы с ним были одного), а мой дембель предстоял быть весной и шинель мне как таковая не особо была нужна, но две зимы мне в чем-то нужно было служить. Дабы не искушать мародёров в своей части, я по-доброму обменялся с ним, отчего он, был, весьма довольный.
К сожалению, в то время, в армии имелась порочная практика – когда осенний призыв увольняющихся солдат в наглую, можно сказать, «грабил» молодых сослуживцев, отбирая новые шинели и шапки ушанки, а порой и обувь. Что мне пришлось испытать в тот же вечер по прибытии в свою воинскую часть из учебки. Уже в казарме у меня сорвали шапку с головы, что я даже не успел понять, что произошло, и на следующее утро я вышел на построение без головного убора. Вот так меня встретили в дивизионе связи по возвращении из учебного подразделения. Конечно, по указанию командира, старшиной роты мне была выдана другая шапка не первой свежести, на которую уже не западали, да и на шинель неоднократно покушались, но всякий раз, видимо рассмотрев её потертости, бросали назад.
Продолжение: