Мама! Я вижу тебя насквозь!
Ты токсичная! Ты плохой человек... Ты эгоистичная! Ты - манипулятор!
Я ухожу!
Сорок лет я мечтала сказать эти слова своей родной матери. И я их сказала.
И в этот самый момент Я дала себе слово: больше никогда не увижу свою мать…
Ну разве что на её похоронах.
Звучит жестоко? А вы послушайте!
Она унижала меня! Она издевалась... Она называла это заботой, а на деле прессовала и давила каждый день моей жизни.
Она ломала мою волю, обесценивала все победы и всегда напоминала:
“Ты живёшь только потому, что я тебя родила. Ты мне должна всё!”
Она хотела уничтожить мою личность. И да… у неё почти получилось.
Но я выжила.
Ирония судьбы в том, что теперь я сама работаю с такими историями. Я психолог, и ко мне приходят люди, которых калечат такие же матери, как моя!
Да, конечно... Никто не рвёт отношения с матерью в один день. Это годы. Годы моего терпения и её тирании... Но первое предательство я запомнила навсегда. Мне было двенадцать. Я была в шестом классе. Март. Снег ещё не растаял. В Туле весна всегда начиналась медленно — лужи по колено, асфальт в ямах, запах мокрой гари из котельных.
У меня никогда не было «нормальных» дней рождения — с гостями, тортом, свечами. Я никого не приводила домой. Да и звать было особо некого. Подружек у меня не было.
Почему? Наверное, я сама казалась чужой среди ровесниц. Мама всегда повторяла: «Не доверяй никому. Все завидуют. Все предадут».
Я слышала это снова и снова. Постепенно я замкнулась, перестала пытаться подружиться. На переменах сидела с книгой, на классные праздники не ходила. Я смотрела, как девчонки смеются и шепчутся, и чувствовала: мне туда дороги нет.
Поэтому в мои двенадцать, в тот мартовский день, у меня не было классического праздника.
Просто обычный школьный день. И вот Я сижу за партой, делаю вид, что пишу конспект, хотя мысли кружат вокруг одного: «Сегодня мой день рождения, и никто об этом даже не вспомнит».
И вдруг — классная руководительница, Нина Петровна, задерживает меня после уроков.
— «Оля, подожди».
Я остановилась у доски, смущённая. Она открыла сумку и достала книгу. Не куклу, не духи, а «Как завоёвывать друзей» Дейла Карнеги. В начале 90-х это считалось чем-то особенным — книжка в мягкой обложке, с иностранным шрифтом, пахла свежей типографской краской.
— «Оленька, я знаю, ты девочка умная, талантливая. Но ты слишком уж держишься особняком. А это тяжело. Поверь, я сама была такой », — сказала Нина Петровна и протянула книгу.
Я смотрела на неё с расширенными глазами, боясь дотронуться.
— «Это… мне?»
— «Тебе, конечно. С днём рождения, милая. Возьми. Тут советы не только про друзей, а вообще — про то, как понять людей. Думаю, тебе пригодится».
Я взяла книгу, руки дрожали.
— «Спасибо… я… я даже не знаю, что сказать…»
Она улыбнулась мягко:
— «Просто попробуй поверить, что ты достойна дружбы. Иногда для начала нужна только вера в себя. А книга пусть станет первым шагом».
Я прижала её к груди, как самое настоящее сокровище. И подумала: «Может быть, это и правда шанс? Может, я перестану быть той самой тихоней, которая всегда одна».
Я, наверное, раз десять её перелистала, не веря, что она теперь моя. Успела страниц 10 прочитать...
И тут мама заходит в комнату. В пальто, с работы. На щеках морозный румянец, руки красные от сумок. Жалко её: пахала одна, денег мало.
— «Ну, что ты там читаешь? подарили-то? Давай посмотрим», — сказала она, стягивая сапоги.
Я протянула книгу. Она полистала, губы поджала.
— «Что за чушь? Американщина какая-то. У нас своих мозгов не хватает? Вот Достоевского бы читали».
— «Мам, это не просто книжка! Тут… тут про людей, про то, как они думают. и как найти друзей»
Она молчала. Потом вдруг закрыла книгу и положила её себе под мышку.
— «Отдам Колесниковым. У них начальник на работе — дочка в десятом классе, как раз пригодится. Им полезнее будет, чем тебе».
Я застыла.
— «Мам, но это же мой подарок…»
Она посмотрела так, будто я её ударила.
— «Твоего в этом доме ничего нет! Всё, что у тебя есть — это я. Я тебя кормлю, одеваю! И ты мне тут про “моё”?!»
Я не знала, что ответить. Книга была уже в её сумке.
А потом она как будто почувствовала мою боль — села рядом, обняла меня за плечи и заговорила тем самым жалобным голосом, который я ненавидела и в то же время не могла игнорировать:
— «Ты что, думаешь, мне легко? Я на работе весь день — бухгалтерия, цифры, глаза слезятся. Я ж тебя одна воспитываю, без помощи какой-то, без этих мужиков ненадёжных и без этих ваших модных книг. И вот — ты у меня умница, красавица, в школе первая… А чья это заслуга? Моя! И не забывай об этом, доченька».
И как обычно — финал одним и тем же припевом: история о том, как она рожала меня одна в Тульском роддоме.
— «Никого рядом не было, ни родни, ни мужа! Соседки косо смотрели, медсестра презрительно хмыкала… А твой отец? Где он был? Правильно — сбежал! Все мужики козлы, запомни это раз и навсегда!»
Я знала этот рассказ наизусть, будто сама присутствовала. Сколько раз она его пересказывала — не сосчитать.
И знаете… мне в очередной раз стало её жалко. Она сидела усталая, с красными руками, и слёзы блестели в глазах.
И я снова проглотила обиду. Заставила себя улыбнуться и сказала:
— «Ладно, мам, отдавай…»
Я окончила школу с золотой медалью.
Мама сияла:
— «Вот видите, какая у меня дочка! Умница, красавица! Будет юристом! Будет мои права отстаивать!»
Она рассказывала это всем подряд — соседям в подъезде, коллегам на работе, даже продавщице в гастрономе.
И каждый раз добавляла:
— «Я её одна растила! И теперь вот какой результат!»
А я молчала. Потому что правды никто не знал: я подала документы сразу на два факультета — на юрфак и на психолога. И сама решила: если поступлю на психолога, выберу его.
Когда пришли результаты, я не выдержала.
— «Мама, я поступила на психолога. И я буду жить в общежитии».
Она замерла, потом закричала:
— «Ты с ума сошла?! Ты бросаешь мать?! В общаге — разврат! Там сопьёшься, забеременеешь, испортишь себе жизнь! Я говорила всем, что ты будешь юристом, а ты хочешь выставить меня на посмешище?!»
Я впервые ответила ей прямо:
— «Это моя жизнь! Я не хочу быть юристом. Я хочу помогать людям. Я хочу быть психологом!»
И я ушла. В общежитие. Первые дни казались счастьем: дешёвая лапша на плитке, гитара за стенкой, новые лица. Мне казалось, что я вырвалась.
Но недолго.
Через неделю в коридоре раздался крик:
— «Оля!!! Где моя дочь?!»
Мама стояла у дверей общаги с авоськой, смотрела так, будто я её предала. Она ворвалась в комнату, осмотрела стены, соседок и закатила сцену:
— «Я знала! Тут бардак! Тут пьянки и разврат! Ты с этими… сбродом жить собралась?! Всё, конец тебе!»
Соседи сбежались в коридор. Смотрели, перешёптывались. Мне хотелось провалиться сквозь землю.
И вдруг мама схватилась за сердце и начала стонать:
— «Всё… давление! Умираю! Это всё ты… Ты меня убиваешь!» Она упала прямо на мою койку. Соседки в панике вызвали скорую.
— «Срочно! Женщине плохо!»
Я стояла бледная, руки дрожали. «А вдруг она и правда умрёт? Из-за меня?»
Скорая приехала. Врачи вкололи укол, уложили её на носилки.
И знаете, что было самым страшным? Она не отпустила моей руки.
— «Поехали со мной. Оставь эту общагу. Вернись домой».
И я поехала. На глазах у всего общежития — с матерью на скорой. На следующий день я написала заявление о переводе на юрфак. И вернулась жить домой.
После университета меня распределили в нотариальную контору. Не адвокат, не прокурор — а, по сути, девочка для бумаг. Дни тянулись однообразные: штампы, справки, «копия верна». Сухие формулировки, унылые люди с папками.
Я сидела за столом, писала «настоящим удостоверяется» и чувствовала, как умираю изнутри.
А мама гордилась.
— «Вот, смотрите, моя дочка в конторе работает! Юрист! Умница!» — рассказывала она соседям.
Каждое слово «моя» звучало, как кандалы.
Но тогда в моей жизни случилось то, что всё перевернуло.
Я влюбилась.
Он был стажёром в той же конторе — Евгений. На два года старше, улыбчивый, с вечно мятой рубашкой и сияющими глазами.
Он шутил даже над самыми скучными делами:
— «Ну что, Оля, копию паспорта удостоверим? Великий день в нашей жизни!»
И мне впервые хотелось смеяться на работе.
Мы вместе ездили на электричке домой. Говорили обо всём — о книгах, о фильмах, даже о детских страхах.
Я вдруг почувствовала: рядом человек, которому интересно, что думаю я.
Я не сказала об этом маме. Слишком хорошо знала её реакции.
Но тайна вскрылась быстро.
Она перехватила мой телефонный разговор и устроила допрос:
— «Это кто? Мужик какой-то? Ты с ним гуляешь? Ты что, дура? Он тебя бросит! Ты слишком наивная. Да он на тебя жениться не собирается!»
— «Мам, я взрослая! Я сама решу!»
— «Сама решишь? Да без меня ты и в институт не поступила бы! Всё, что у тебя есть — это я! Ты — ничто без меня, слышишь?!»
Эти слова хлестали, как пощёчины.
Но, как говорится, сердцу не прикажешь.. я всё равно не смогла отказаться от Евгения.
Мы гуляли по набережной, пили чай в дешёвой закусочной возле вокзала, сидели на лавочке в сквере.
А потом — первый поцелуй. Неловкий, робкий, но такой долгожданный. Сердце стучало так, будто выскочит из груди. Я впервые почувствовала себя девушкой, а не «чьей-то дочерью».
— «Мам, я в магазин за хлебом».
— «Мам, задержусь на работе, бумаги разбираем».
Я придумала для мамы целый список оправданий, и бежала на свидания.
В тот вечер мы с Женей сидели в кафе «Визит» — маленьком, со скрипучими диванчиками и пыльными шторами.
Он держал меня за руку и шептал:
— «Оля, мне кажется, у нас всё может быть по-настоящему».
Я улыбалась, щеки горели.
И тут дверь распахнулась.
На весь зал:
— «О-о-о-оляяя!!!»
Я обернулась — и похолодела.
Мама...
В пальто нараспашку, с перекошенным лицом, волосы растрёпаны, дыхание тяжёлое.
Она ворвалась к нашему столику и закричала:
— «Вот ты где, дрянь! Значит, мне врёшь, что на работе, а сама — с мужиком в подворотне целуешься?! Да он же тебя бросит через неделю! Он просто издевается над тобой, дурой наивной!»
Люди в кафе замерли, официант застыл с подносом. Женя побледнел, отпустил мою руку.
— «Ты следила за мной? Мам, перестань! Ты позоришь меня!» — прошептала я, но голос дрожал.
— «Позоришь?! Это ты меня позоришь! Я тебя растила одна! Я ночами не спала, чтобы ты человеком стала! А ты… вот так расплачиваешься? С мужиками шляешься? Думаешь, он тебя замуж возьмёт? Да он уже завтра с другой будет!»
Она хватала меня за рукав, дёргала к себе.
— «Пошли домой! Сейчас же!»
Я видела глаза Жени.
В них — не только растерянность, но и жалость. И это было хуже всего.
Мне хотелось провалиться сквозь землю.
Мы вышли из кафе втроём: я, мама и её громкие крики, которые ещё долго будут звучать в моей голове.
На следующий день Женя сказал тихо:
— «Оля… прости. Но у тебя мама слишком тяжёлый человек. Я не смогу. У нас ничего не получится».
И он ушёл.
А мама только пожала плечами:
— «Я же предупреждала. Мужики все одинаковые. Останешься одна — зато со мной».
В тот вечер я поняла: мама готова была уничтожить всё, что давало мне радость, лишь бы я не ушла из её клетки.
А потом я долго мучила себя вопросами.
Почему Евгений так поступил?
Почему он не сказал: «Пойдём со мной, мы справимся»?
Почему не боролся за нашу любовь?
Я ждала Хоть намёка на поддержку. Хоть одного его шага навстречу.
Но он промолчал.
И ушёл.
И я снова и снова слышала в голове мамин голос:
— «Я же говорила. Мужики все одинаковые. Они предадут. Они бросят».
И мне стало страшно: а вдруг она права?
С тех пор я смотрела на мужчин её глазами.
В каждом видела потенциального предателя.
И всё чаще думала: «Кому я вообще нужна? Кроме неё — никому».
После Жени прошли годы. Работа — дом, дом — работа.
Я стала нотариусом. Бумаги, печати, доверенности. Люди приходили и уходили, а я сидела на своём месте, как в клетке.
Мужчины в моей жизни, конечно, появлялись. Кто-то звал в кино, кто-то предлагал сходить на шашлыки.
Но ничего серьёзного не получалось. Я смотрела на них не своими глазами.
А её глазами. В каждом я видела потенциального предателя.
— «Мужики все одинаковые. Бросят, обманут. Ты им нужна только для одного».
И я в это верила.
Даже когда кто-то мне нравился, я заранее готовила себя к разочарованию.
И отстранялась первой.
Так могло продолжаться бесконечно. Но однажды — случай изменил всё.
Я возвращалась из магазина.
Две тяжёлые сумки. Консервы, макароны, сыр, пряники — всё, что мама любила, я по привычке покупала и теперь, живя с ней.
И вдруг пакет порвался. С грохотом по асфальту покатились банки тушёнки, пачки гречки, рулет в яркой упаковке. Я нагнулась, но руки дрожали.
Люди обходили стороной, спешили по своим делам.
И тут я заплакала. Прямо там, посреди улицы, среди разбросанных продуктов.
— «ну что вы… не плачьте. Давайте я помогу».
Я подняла голову. Передо мной стоял мужчина.
Высокий, широкоплечий, в серой куртке. Лицо спокойное, тёплое.
Он нагнулся, собрал упавшие консервы, поднял пачку пряников и протянул мне.
— «Пряники у вас какие хорошие. Сам такие люблю. Мо взять один?» — улыбнулся он.
Я не знала, смеяться или снова заплакать. И впервые за много лет почувствовала, что меня видят не только как «чью-то дочь», а как женщину.
Его звали Игорь.
Так я встретила ЕГО - мужчину всей моей жизни. Не на вечеринке, не на курорте, не по объявлению в газете. А посреди улицы, на лужёном мартовском асфальте, среди упавших банок и пряников.
Он просто наклонился, помог — и с этого началась моя новая жизнь.
Мы разговорились.
Оказалось, что он работает водителем маршрутки. Каждый день возит людей, знает полгорода в лицо. Не герой, не богатей, не красавец из кино.
Просто — нормальный мужик.
Но именно это и было для меня чудом. С ним я впервые почувствовала себя женщиной, а не придатком к матери.
Он шутил, спрашивал моё мнение. Иногда мне казалось, что такие отношения вообще не возможны — когда тебя не переделывают, не унижают, а просто принимают такой, какая ты есть.
Но моя радость была вперемешку со страхом: если мама узнает — она наверняка всё разрушит.
Так началась моя тайная жизнь.
Днём я была всё той же послушной дочерью Валентины Семёновны — нотариусом, с папками и печатями, с вечным отчётом перед мамой.
А вечером… ровно с 17 до 22:30 я становилась другой. Женщиной, которую любят.
Мы встречались в его двушке на окраине. Сварим макароны или пожарим картошку, включим старый магнитофон. Он слушал «Любэ», я смеялась, что это «слишком мужское». Он спорил, но всё равно оставлял мне право переключить кассету.
И эти мелочи казались чудом. Он никогда не говорил «ты должна». Он никогда не обесценивал мои мысли, не придирался..
Даже в те дни когда у всех женщин обычно крыша едет он лишь спокойно смотрел на меня и говорил:
— «Олюнчик, ты устала? У всех бывают такие дни. Я рядом».
Когда он шутил, у него в уголках глаз появлялись смешные морщинки.
И я думала: «Вот он, настоящий мужчина. Не принц, не герой, а просто нормальный человек, рядом с которым спокойно».
Но дома я играла в другую игру.
Жила, как разведчица, всегда на шаг впереди.
У меня были заготовленные фото: с тележкой в продуктовом; за столом на работе, с кипой бумаг; в аптеке с рецептом.
Я отправляла их «на опережение», создавая иллюзию, что она знает каждую минуту моей жизни.
— «Мам, у нас проверка в конторе, домой приду поздно».
— «Мам, в субботу коллега попросила помочь с отчётом». Мамуль, тут такая очередь в магазине - час точно буду стоять!
Я научилась врать очень убедительно: просила коллег прикрыть меня, если вдруг позвонит. Иногда даже покупала мелочи в магазине, чтобы принести чек — «доказательство».
И ей даже в голову не приходило, что я живу другой жизнью. Она получала мои отчёты и успокаивалась. Думала: «Дочка под контролем».
А я в это время держала за руку Игоря и впервые за долгие годы смеялась от души.
Эти шпионские игры продолжались полгода.
Игорь много раз просил меня остаться у него на ночь. я очень этого хотела и очень боялась: если мама начнёт искать меня среди ночи, звонить соседям, в полицию, ломиться в дверь? Она была на это способна.
И я каждый раз выдумывала новые причины: «Мне нужно бельё постирать, дома всё в машинке крутится». «Я не взяла лекарства, без них плохо сплю». «У тебя диван такой узкий, я боюсь свалюсь ночью».
Он слушал, кивал и не задавал лишних вопросов. Может, догадывался. Может, делал вид, что верит, но попыток не оставлял.
Как-то даже спросил:
— «А когда я к тебе домой попаду? Может, помочь чего по хозяйству? Мужские руки всегда пригодятся».
Я усмехнулась, перевела разговор, и он больше не настаивал.
А потом Игорь сказал, что хочет познакомить меня со своей матерью. И спросил — а когда он познакомится с моими родителями? и Я замерла. И впервые соврала не только матери… но и ему. Сказала:
— «У меня есть мама, но она живёт в другом городе. Мы почти не общаемся».
Было проще соврать, чем признаться, что моя мать — тиран, который ломал мне жизнь.
Я боялась. Боялась, что он испугается и уйдёт, как когда-то Женя. И от этой мысли внутри всё холодело.
Игорь не стал копать глубже. Он только посмотрел на меня внимательно, как будто что-то понял, но промолчал. С тех пор он больше не задавал прямых вопросов. Только иногда его взгляд задерживался чуть дольше, чем нужно.
И вот однажды, когда я ехала с ним в его маршрутке, он поймал мой взгляд в зеркало заднего вида и подмигнул:
— «Ну чего мы будем так жить? Переезжай ко мне. У меня двушка, места хватит. Будет наше гнездо».
Я неожиданно для себя кивнула. Сердце билось так, что в груди стало тесно. Это был шаг в жизнь, о которой я мечтала. Но я знала: сейчас всё это слишком хрупко.
Если мать узнает — буря будет страшной. И сколько бы я ни усыпляла её нарциссизм, сколько бы ни подсовывала фото и истории, правда всё равно рано или поздно выйдет наружу.
Я шла домой твёрдо решив: сегодня всё.
Сегодня я скажу матери, что ухожу. Вот возьму и сама всё скажу!
В голове крутились варианты — как смягчить удар, как упаковать правду так, чтобы не взорвалась бомба.
«Можно сказать, что меня переводят в другой офис, далеко ездить, неудобно…».
«А можно придумать, что с подругой снимаем квартиру, так выгоднее и веселее…».
Я перебирала каждую реплику, как шахматист ходы.
И вот я открываю дверь.
А мама уже встречает меня в прихожей с таким энтузиазмом, что у меня вмиг пропал дар речи.
— «Оленька! Я тут подумала. Тебе уже тридцать девять! Замуж пора!» — заявила она с порога.
Я опешила.
— «Мам, я…»
— «Тс-с-с, не перебивай! Я всё решила. Ты сама себе нормального мужика найти не сможешь — ну ты же наивная у меня. Но хорошо, что есть твоя мамочка!»
Она сияла, как будто выиграла лотерею.
— «В субботу идём на смотрины. У моей знакомой, Веры Тимофеевны, юбилей. Помнишь её? Она со мной бухгалтером работала. Так вот — у неё сын! Разведённый, спокойный, детей нет. Работает — газовые плиты чинит. Доход, может, и не ахти, но стабильный. Квартира у него есть, однушка от бабушки. Не пьёт, не курит, домашний мужчина! Тебе такой и нужен! А главное — маму свою очень любит!»
Я стояла в коридоре, с сумкой в руках, и у меня внутри всё обрушилось.
Вся моя заготовленная речь — про перевод в другой офис, про квартиру с подругой — вмиг превратилась в пепел.
«Вот оно… — подумала я. — Она сама уже выбрала мне судьбу. Даже не подозревает, что я живу другой жизнью».
В субботу в 7 утра мама ворвалась ко мне в комнату, будто пожар тушить:
— «Оленька, вставай! Пора собираться. Сегодня — великий день!»
Я открыла глаза, и сердце упало в пятки.
Она уже держала в руках своё старое платье — бежевое, с кружевным воротником.
— «Вот это наденешь. Женственно и скромно. Мужики любят таких. Не выпендривайся со своими блузками и юбками. Я знаю, как надо».
Я пыталась возразить:
— «Мам, оно же …»
— «Тс-с! И слышать ничего не хочу! На мне сидело хорошо, теперь тебе впору. Нечего умничать!»
Через час я стояла перед зеркалом, как чужая. В маминых туфлях, в маминых бусах.
Я чувствовала себя не женщиной — товаром на витрине.
Перед выходом она схватила меня за руку:
— «Главное — улыбайся. Не болтай лишнего. Мужчинам не нравятся умные. Пусть думает, что у тебя один интерес — семья».
По дороге мы зашли в гастроном за тортом.
Мама, сияя, громко сказала продавщице:
— «Доченьку веду знакомить с будущим мужем!»
Я хотела провалиться под прилавок. Продавщица прыснула в ладонь, глядя на меня с жалостью.
С тортом мы поехали в маршрутке на другой конец города. Я сидела, вцепившись в коробку, и думала: «Сегодня выдержу. А завтра утром скажу ей: всё, я переезжаю. Пусть хоть сердце себе разорвёт».
Мама рядом трещала без умолку: как хорошо, что у Славика квартира, как надёжно чинить газовые плиты, какие у него золотые руки.
И вот мы пришли.
Славик оказался… кошмаром в телесном воплощении.
Красное лицо, рубашка липнет к спине, редкие волосы мокрые у висков. Он постоянно выьирал лоб и шею салфеткой и всё время метался: то подать стул, то держать дверь, то притащить вазу.
От него пахло дешёвым одеколоном и чесноком.
А его мать, Вера Тимофеевна, сидела в кресле, словно командир и приказы раздавала:
— «Славик! Что ты сидишь как тюфяк? Ухаживай за Олечкой! Давай-давай, налей ей компот, положи пирожок!»
моя Мама поддакивала:
— Оля у меня девочка золотая, скромная. Я её одна растила, без мужика, без помощи — всё сама! Отличница со школы, медалистка, институт с красным дипломом закончила, юрист почти настоящий! В конторе работает, люди ею довольны. По дому всё умеет — и готовит, и убирает, и стирает, я всему её учила! Сама себе характер не испортила, к мужчинам не бегала, чистая девочка. Так что береги её, Славик, она у тебя последняя надежда!»
Я сидела, чувствуя, как горит лицо.как будто меня на торги выставили!
а Две мамаши переговаривались и уже строили планы:
— «Свадьбу сыграем летом. Можно в ДК устроить — там недорого».
— «Жить будут в моей однушке, потом расширятся. Ну а ты, Оля, в декрет сразу, чего тянуть-то?»
— «Да-да, тебе уже рожать пора! Тридцать девять, яйцеклетки не резиновые! Надо торопиться!»
Славик пыхтел, обливался потом и жалобно косился на мать,а Мне просто хотелось закричать и провалиться сквозь землю.
Они смеялись, кивали и хвалили друг друга за тонкости воспитания. Я смотрела на этот фарс и понимала: это не смотрины. Это казнь.
Мы вышли на улицу. Я буквально хватала воздух ртом, как рыбка, выпрыгнувшая из тесного аквариума. Хотелось одного: добраться до дома, смыть с себя всё это чужое, липкое, будто грязь после рынка.
А мама шла рядом довольная, как победитель.
— «Оленька, вот увидишь, Славик тебе подойдёт! Мужчина надёжный. Уже через год у меня будут внуки! Дочку назовём Катей, сына — Серёжей. Так красиво, правда?»
Я молчала.
Мы стояли на остановке. Мама не умолкала:
— «Главное в семейной жизни — всегда советоваться с мамочкой. Как удержать мужчину? Как ужин подать? Мамочка всё расскажет. Я же опытная, я ж для тебя стараюсь!»
Подъехала маршрутка. Двери открываются, Мы заходим внутрь.
И тут… у меня всё внутри оборвалось.
За рулём сидел он. Мой Игорь.
Сияющий, в своей куртке, с той самой улыбкой, от которой у меня подкашивались колени.
Я застыла. Сердце провалилось куда-то вниз.
А он, увидев меня, заулыбался во весь рот и прямо на весь салон сказал:
— «А вот и моя принцесса! Которая скоро станет моей женой!»
У меня потемнело в глазах.
Мама медленно повернула ко мне голову.
— «Что. Это. Значит?» — её голос был ледяной.
Весь салон притих. Люди перестали шуршать пакетами и уставились на нас.
Я пыталась открыть рот, но слова не шли.
Игорь широко улыбнулся, будто ничего не произошло:
— «Здравствуйте! Я Игорь. А вы, наверное, мама Ольги? Очень рад познакомиться! Ольга не сказала мне, что вы приехали! Проходите, пожалуйста, для вас поездка бесплатная».
Мама вскочила, перекрывая проход:
— «Прекратите немедленно! Вы кто такой?!»
— «Я жених Ольги», — спокойно ответил Игорь.
— «Какой ещё жених? Ты врёшь!?!»
Старушка на переднем сиденье охнула:
— «Ой, так это они жених и невеста? Красота-то какая!»
Салон загудел. Люди улыбались, переговаривались.
А я сидела, будто в страшном сне.
Мама побледнела.
— «Оля… что это такое? Я тебе мужа нашла, а ты с каким-то водителем встречаешься? За моей спиной?!»
Я боялась даже поднять глаза. Сидела, прижавшись к спинке сиденья, и чувствовала, как весь салон смотрит только на меня.
Собрав силы, я всё же взглянула на Игоря. И мои глаза, полные боли, встретились с его взглядом в зеркале.
В нём было недоумение, растерянность — и какая-то тихая обида.
Я подумала: «Всё. Теперь всё пропало. Он не простит. Он тоже уйдёт. Как тогда Женя».
Я послушно поднялась, голова закружилась, ноги дрожали.
Я вышла вслед за матерью, опустив голову, будто преступница.
На остановке она стояла, а глаза буквально метали искры.
— «Ты позоришь меня на весь город! Водитель маршрутки, Оля! Водитель! Ты понимаешь?! Это же гулящий народ! Сегодня тут, а завтра его след простынет! Скатится в кабак, променяет тебя на первую встречную! А ты за него держишься? Господи, какой позор…»
Я молчала. А внутри меня что-то сломалось — уже не в первый раз, но на этот раз окончательно.
Весь вечер я проплакала, закрывшись в своей комнате.
Слёзы не кончались — текли и текли, пока не опухли глаза и не сжалось горло.
За дверью гремел голос матери:
— «Лучше бы я тебя не рожала!»
— «Ты убьёшь меня своими выходками! Сердце моё не выдержит!»
— «Да что я за мать такая, если дочь у меня — неблагодарная дрянь?!»
Я лежала, свернувшись калачиком, и мечтала умереть прямо сейчас! Телефон дрожал в ладони.
Пять сообщений от Игоря.
«Оля, ты почему молчишь? Я ничего не понял…»
«Пожалуйста, давай поговорим. Мне важно знать правду от тебя, а не от кого-то ещё».
«Оля, я рядом. Я не уйду».
«Милая моя, мне не важно, какая у тебя мать! Я хочу быть с тобой. Со всеми твоими сложностями».
Я читала и плакала. Стыд, вина, обида, страх — всё нахлынуло сразу, как цунами. Я не знала, что ответить.
А потом пришла ещё одна смс:
«Оля, я жду тебя у подъезда. Выйди, пожалуйста. Мы во всём разберёмся».
Я смотрела на экран сквозь слёзы.
И вдруг поняла: если сейчас не выйду — потеряю его. Потеряю единственный шанс на свою жизнь.
Будь что будет. Я рванула дверь.
— «Ты куда собралась?!» — крикнула мама из кухни.
— «Если уйдёшь — не возвращайся! Я тут одна умру, а тебе всё равно! Ты меня в гроб вгонишь! Ну иди, иди к своему счастью — через мой труп!» — её голос летел мне вдогонку, резал по сердцу, как ножом.
В халате, в старых тапочках, с опухшим лицом и растрёпанными волосами я выбежала на лестничную площадку.
По ступенькам вниз — быстрее, быстрее, пока не передумала, пока чувство вины и жалости не нахлуноло вновь.
Дыхание сбивалось, сердце колотилось, и я чувствовала — ещё чуть-чуть, и я просто сойду с ума.
Я выскочила из подъезда и увидела его машину под фонарём.
Фары были выключены, мотор работал тихо.
Я открыла дверь, села рядом — и он тут же крепко обнял меня.
— «Оля… ты можешь мне всё рассказать. Всё как есть. Я не буду тебя осуждать. Просто расскажи правду».
Я прижалась к его плечу, не в силах вымолвить ни слова.
Сквозь запотевшее стекло я подняла глаза на окна своей квартиры.
И вдруг увидела: свет в них потух.
Меня охватил панический страх: «Она сейчас выйдет. Побежит за мной. Снова закричит на весь двор».
— «Игорь… увези меня отсюда. Пожалуйста.»
Он кивнул и не стал задавать вопросов. Дорога тянулась сквозь тёмные улицы. Фонари мелькали, как мигающие стрелки в моём прошлом.
И я вдруг заговорила. Я рассказала ему всё. Про маму. Про ту книгу, которую мне подарили в 12 лет, и как она отобрала её ради чужого «подарка».
Про мои мечты стать психологом — и как они разбились о мамины истерики.
Про то, как я училась жалеть её и бояться потерять, пока сама тонула в этой жалости.
Про Женю — и про страх, что Игорь уйдёт так же.
Слова лились сквозь слёзы, будто я разом вывернула душу.
И закончила тихо:
— «Ты можешь меня за это осудить и я не обижусь если ты уйдёшь. видимо, у меня такая судьба».
В салоне было тихо. Только мотор и стук моих зубов от напряжения. Я боялась повернуться и увидеть его лицо.
Я замолчала, вытерла ладонью слёзы и уставилась в окно.
Страшно было повернуться к нему — вдруг он скажет то, что когда-то сказал Женя: «Я не готов к этому».
Игорь крепче сжал руль, потом посмотрел на меня и сказал тихо, но твёрдо:
— «Оля… решение принимать тебе. Я не буду тебя ни к чему принуждать. Но я очень хочу, чтобы ты жила со мной. Чтобы ты стала моей законной женой. Чтобы у нас с тобой была жизнь — нормальная, человеческая».
Я всхлипнула, но молчала.
Он продолжил:
— «У меня был очень жестокий отец. Я знаю, что это такое — жить в страхе и ждать, когда тебя снова унизят. Я много лет боялся, что сам стану таким же. И знаешь, что меня спасло? Психотерапия. Я не стесняюсь этого. Мне помогли разобраться с собой, перестать винить себя за всё».
Он посмотрел на меня мягко, с той самой улыбкой, от которой у меня всегда слабели колени:
— «Я хочу сделать тебе подарок. Курс встреч с психологом. Чтобы ты смогла выговориться, перестала жить чужими страхами. Чтобы ты почувствовала, что у тебя есть выбор. Что ты имеешь право на счастье».
Я сидела, не в силах поверить своим ушам.
Всю жизнь я слышала: «Ты должна. Ты обязана. Ты без меня никто».
И вот впервые мужчина говорил мне: «Ты можешь выбрать. Я рядом, но решать тебе».
После той ночи я домой так и не вернулась — осталась у Игоря.
Стало легче дышать. Я училась отделять свои чувства от её. Училась говорить «нет».
Все эти месяцы мама звонила, писала, оставляла голосовые сообщения:
— «Ты бросила мать!»
— «Я умру одна!»
— «Ты ещё вернёшься на коленях».
Сначала я срывалась, плакала. Потом, благодаря психологу, училась отбиваться от её манипуляций.
Училась отстаивать свои границы. Полгода терапии сделали своё дело.
Мы подали заявление в ЗАГС. Через неделю у нас свадьба.
И я знала: скрывать её бессмысленно.
И вот настал день, когда я была готова встретиться с ней лицом к лицу.
Впервые в жизни Я шла к ней домой не с дрожью в коленях, а с решимостью.
Психолог говорил: «Если хочешь вырасти из этого — перестань прятаться. Скажи прямо, что у тебя своя жизнь. Свадьбу не нужно скрывать. Хочешь — зови её, не хочешь — не зови. Это твой выбор».
Я знала: без документов не обойтись — паспорт, диплом, свидетельство. Да и скрывать больше не имело смысла. Через неделю у меня свадьба.
И я решила: скажу всё как есть. Спокойно. Честно. Без истерик. Я подошла к знакомой двери и открыла её своим ключом.
Мама встретила меня торжествующе, словно я вернулась побеждённой, а она только и ждала этого момента.
— «О! Я так и знала, без мамочки не справишься!»
Я глубоко вдохнула:
— «Мам, я пришла сказать важное. Через неделю у меня свадьба. Я выхожу замуж за Игоря».
Она прищурилась, и я сразу увидела, как в её голове включились все механизмы.
— «Свадьба? Ну да, конечно. Никого получше не нашла? Вот так всегда с тобой. Этот твой Игорь сбежит через неделю! Вот тогда посмотрю, как ты приползёшь ко мне, вся в слезах, и будешь плакать у меня на коленях. А я тебе скажу: “Я же предупреждала!”
— «Это обесценивание. Я запрещаю тебе так со мной говорить».
Она всплеснула руками:
— «Да что ты, Оленька, я ж только о тебе и думаю! Зачем ты так со мной?! Ты ж моя единственная, я тебя люблю, я ночами не сплю, переживаю!»
— «Это бомбардировка любовью. Знаешь, мама.. Любовь — это свобода, а не контроль».
Её глаза свернкули, голос стал резче:
— « Контроль, говоришь?! Да где бы ты была если бы я тебя не контролировала?! родила бы уже давно от какого-нибудь наркомана! Ты без меня никто! Всё, что у тебя есть — это я! Если б я тебя не родила, ты бы вообще не жила!»
— «Это внушение чувства вины. И я больше его не принимаю».
Мама заламывала руки, смотрела трагически! Актёрский талант достойный лучших сцен:
— «Ну всё, я останусь одна! Умру тут в одиночестве, и некому будет даже воды подать! Ты хочешь меня похоронить заживо?! У меня давление каждый день скачет из-за тебя!»
— «Это шантаж жалостью. За твою жизнь отвечаешь только ты, не я».
Она срывалась на крик:
— «Ты неблагодарная дрянь! Лучше бы я тебя не рожала!»
Потом резко выпрямилась, уставилась на меня, и в её голосе прозвучала сталь:
— «Но знаешь что? Я не допущу этой свадьбы! Всё сделаю, чтобы ты не совершила эту ошибку! Я тебе её сорву, слышишь? Я не дам тебе погубить свою жизнь!» И тогда я впервые спокойно посмотрела ей в глаза.
Голос был ровный, тиший но решительный, без дрожи:
— «Мама. Я вижу тебя насквозь. Ты токсичная. Ты лживая и эгоистичная. Ты много лет обесценивала меня, пыталась вызвать во мне вину и жалость, чтобы я жила твоей жизнью. И мне жаль тебя… но я больше не твоя жертва. Я взрослая женщина, у меня есть своя жизнь, свой выбор, и я буду жить так, как считаю нужным. У меня будет семья, и я сама решу, кого в неё пускать. На свадьбу я тебя не приглашаю. Это наш день — без манипуляций, без скандалов. Если когда-нибудь ты захочешь со мной общаться — начни с психолога. Только тогда мы сможем говорить. А сейчас… я ухожу. Навсегда».
Я взяла свои документы, развернулась и уже подходила к двери...
в беспомощной ярости она закричала:
— «Тогда ты увидишь меня только на моих похоронах!»
Я обернулась.
Внутри снова всколыхнулась жалость. Старая привычка.
Я глубоко вдохнула, потом выдохнула и спокойно сказала, глядя ей прямо в глаза:
— «Ты права, мама! На похоронах я приду проститься. Но до этого я хочу жить. Своей жизнью. Не твоей!».
За спиной повисла тишина.
И только теперь я почувствовала — я действительно свободна.
#жизненныеистории #читатьисторииизжизни
Благодарим что дочитали эту историю до конца! Напишите в комментариях:
Было ли у вас так, что кто-то близкий пытался управлять вашей жизнью? Что вы сделали — молчали, терпели или смогли сказать «нет»?