Меня зовут Зарина, и я из маленького городка в Узбекистане. Два года назад я села в поезд с одним чемоданом и вернулась домой после восьми лет жизни в России. Когда-то я думала, что там меня ждёт лучшая жизнь — стабильная работа, хорошие деньги, возможность помочь семье. Но реальность оказалась иной, и каждый день стал испытанием на прочность. Теперь, сидя в своей комнате с видом на знакомые улицы, я перебираю воспоминания и понимаю: мой опыт жизни в России стал тяжёлым уроком, но возвращение домой помогло мне восстановить себя. Я не жалею о своём решении и готова рассказать, как всё было на самом деле. Без прикрас, просто факты из моей жизни и историй подруг, которые тоже выбрали путь возвращения.
Приезд и первая стена: бюрократия, которая душит
Сначала всё казалось простым и понятным. Я приехала с визой, нашла работу через знакомых, была полна надежд. Но первое же столкновение с системой оставило тягостное впечатление. Процесс регистрации превратился в настоящий ад. Очереди в миграционных центрах растягивались с утра до ночи, люди толкались, кричали, нервы были на пределе. Мне приходилось стоять по пять часов, чтобы просто подать документы, а потом оказывалось, что где-то есть ошибка в форме, и всё нужно переделывать заново.
Штрафы за просрочку регистрации достигали пяти тысяч рублей, а ведь после первого месяца работы у меня на руках было всего двадцать тысяч. Подруги из Таджикистана рассказывали похожие истории: одна из них, Гульноза, потеряла целую неделю на поездки в Ф....М....С, и её уволили за прогулы. А если регистрации нет вообще? Полиция останавливает на улице, проверяет паспорт, и вот ты уже в центре временного содержания. Я сама видела, как забирали девушку с ребёнком — просто потому что документы были не в порядке. Депортация обходится в тридцать тысяч рублей, и ты вылетаешь без копейки. Это не жизнь, а вечный страх: сегодня ты свободна, а завтра — в клетке.
Жильё: подвалы и дискриминация, где тебя не ждут
Поиск жилья стал для меня отдельной пыткой. В объявлениях хозяева квартир открыто писали «только славянам» или «без кавказцев», хотя это прямо запрещено законом. Я обзванивала по двадцать номеров в день, и лишь единицы соглашались на просмотр. В итоге мне пришлось снять комнату в подвале на окраине Подмосковья — сыро, плесень на стенах, мыши по ночам. Пятнадцать тысяч в месяц за десять метров, где постоянно пахло канализацией.
Мои соседями стали другие мигрантки, все из Средней Азии, и мы делили одну ванную комнату на шестерых. Однажды к нам приехала проверка: полиция ломилась в дверь, искала нелегалов. Мы прятались в шкафу, пока они не ушли. Подруги из Киргизии снимали похожие бараки на стройках — без отопления зимой, когда температура опускалась ниже нуля, и кашель не проходил месяцами. А если попробовать пожаловаться? Хозяин просто повышает цену или выгоняет. Выбора нет: либо терпи, либо ночуй на вокзале. Для женщины одной это вдвойне страшно, потому что в таких местах полно историй о кражах и других неприятностях.
Работа: эксплуатация и нищета под видом «заработка»
Я приехала в Россию за деньгами, а оказалась в условиях, близких к рабству. Моя первая работа — няней в семье: двадцать пять тысяч в месяц, двенадцать часов в день без выходных. Нужно было готовить, убирать, присматривать за детьми, и никто даже не заикался о перерывах. Хозяйка постоянно задерживала выплаты, вычитала деньги за «поломанную чашку». Потом я устроилась на рынок: стояла с шести утра до десяти вечера, в любую погоду. Зарплата — тридцать тысяч, из которых половина уходила на еду и транспорт.
Многие мигрантки соглашаются на «серые» схемы трудоустройства: без контракта, чтобы не платить налоги, но и прав у них при этом никаких. Моя подруга из Таджикистана работала швеёй в ателье — по десять часов за машиной, зарплата двадцать тысяч, а когда у неё заболела рука, её просто выгнали. Медицинской страховки нет, лечись за свой счёт. А цены на всё только росли: хлеб — шестьдесят рублей, молоко — восемьдесят, коммуналка — пять тысяч. После всех трат на руках оставалось около десяти тысяч — на еду и переводы родным. Бедность душила: приходилось экономить на всём, я ходила в одной куртке три сезона подряд. Многие девушки, как и я, работали на двух работах — днём уборка, ночью доставка. Усталость была такой, что не оставалось сил даже на сон.
Дис.....иминация: каждый день — оскорбления и взгляды
Быть женщиной-мигранткой из Средней Азии — значит быть невидимой, но при этом постоянно находиться под прицелом. На улице могли крикнуть: «Эй, узбечка, иди на стройку!» — это раздавалось из окон проезжающих машин. В магазине кассирша могла с презрением сунуть сдачу, прошептав «гастарбайтер». Я краснела, но молчала — спорить было нельзя, могло стать только хуже. В общественном транспорте толкались, не уступали место, потому что «ты не наша».
Мои подруги рассказывали похожие истории: одна из них, Айгуль из Киргизии, ехала в метро, и пьяный мужчина начал кричать «те..........тка!», а все вокруг просто молчали. Ди.....минация проявлялась везде: в поликлинике врач мог отказать в приёме без полиса, говоря «иди к своим». А если у тебя ребёнок? Мои подруги рожали в России, но иногда отказывались от малышей — не было денег растить, боялись депортации с новорождённым. В некоторых роддомах процент отказов от детей мигранток достигал ста. Я видела слёзы женщин: мать кормит грудью в последний раз, а потом уходит одна. Это ломает душу. И ситуация с расизмом обострялась: после различных инцидентов проверки усиливались, и нас, женщин из Азии, проверяли в первую очередь. Постоянно чувствуешь себя чужой, ненужной.
Насилие и безопасность: страх за каждый шаг
О какой безопасности могла идти речь? В России для нас её просто не существовало. Ночью выйти на улицу было опасно — могли схватить, начать приставать. Я помню, как шла с работы в темноте, и вдруг сигналила машина, водитель кричал: «Красотка, садись!» Приходилось бежать, сердце уходило в пятки. Мои подруги пережили и худшее: одну из них изнасиловали в подъезде, а когда она обратилась в полицию, ей сказали: «Сама виновата, так одеваться».
Насилие исходило и от «своих»: мужья-мигранты часто пили, били жён за «непослушание». Я знала девушку, которую муж буквально запер дома, избивая за то, что она работает. Когда они развелись, он забрал детей — так вели традиции. А полиция? Они редко оказывались на нашей стороне. Рейды, обыски, задержания в спецприёмниках, где унижали и проводили грубые обыски. Женщин с детьми помещали в одну камеру, без еды, без возможности позвонить. Депортация воспринималась как наказание: штраф, арест, высылка. После введения реестра «контролируемых лиц» ситуация ухудшилась: попал в список — потерял работу, счёт заморожен. Я видела, как подругу забрали за просрочку патента — месяц в центре содержания, и она вышла оттуда совершенно сломленной.
Здоровье и медицина: болезни без помощи
Здоровье таяло на глазах. Без медицинской страховки приходилось платить за каждую услугу. Я простыла зимой, кашель не проходил неделями, но поход в поликлинику обходился в две тысячи рублей только за приём, плюс анализы. В итоге лечилась народными средствами, травами. Подруги рожали без врачей: одна потеряла ребёнка из-за осложнений, потому что боялась ехать в больницу — опасалась депортации.
Мигрантки часто сталкивались с туберкулёзом или малярией — болезни привозили из дома, а в России не было полноценных профосмотров. Сексуальное здоровье вообще оставалось за кадром. Примерно семьдесят процентов женщин не имели доступа к контрацепции, что приводило к незапланированным беременностям. Я знала случаи, когда женщины рожали и оставляли детей в роддомах, чтобы вернуться на работу. Психологическое состояние? Депрессия грызла изнутри — одиночество, постоянный стресс, но профессиональных психологов для нас не существовало. Лечились как могли — сами или с поддержкой подруг. А стресс от постоянных проверок вызывал реальные физические недуги — скачки давления, бессонницу. Вернувшись домой, я прошла обследование — оказалось, у меня анемия из-за хронического недоедания.
Семья и дети: разрывы и одиночество
Семейная жизнь в миграции часто превращалась в трагедию. Я приехала в Россию вслед за мужем, который работал строителем. Но он начал пить, изменять, поднимать руку. После развода дети остались со мной, но растить их в России оказалось невозможно. Школы отказывались принимать без proper документов, с детскими садами была та же история. Мои подруги были вынуждены оставлять детей с бабушками в Средней Азии, звонили раз в неделю, плакали в трубку. Одна из них, Фатима из Таджикистана, родила в России и отказалась от сына — не было сил, боялась депортации. Теперь она горько жалеет и пытается его найти.
Одиночество давило невыносимо: не было друзей, родные далеко. Мужья-мигранты часто оказывались «временными» — пожили вместе и бросили. Беременность становилась приговором: увольняли с работы, денег не было. Я видела, как девушки делали аб...рты в подпольных условиях, рискуя жизнью. Вернувшись домой, я смогла собрать семью — дети снова улыбаются, но шрамы от пережитого остались навсегда.
Деньги и экономика: иллюзия богатства
Многие едут в Россию за деньгами, но возвращаются оттуда нищими. Зарплаты оставались низкими, а инфляция постоянно съедала сбережения. В последние годы цены выросли на двадцать процентов, а оплата труда мигрантов осталась прежней. Переводы домой составляли десять-пятнадцать тысяч рублей, но из-за колебаний курса до родных доходила лишь половина. Я копила на собственный дом, но все накопления ушли на штрафы и лечение.
Мои подруги с горечью говорили: «Работали рабами, а вернулись к нищете». Экономическая ситуация в России ухудшалась — к..изис, са....ции, и мигрантам доставалось меньше работы. Строительство замораживалось, рынки закрывались. Многие уехали в 2023-2024 годах, а те, кто остался, пополнили ряды «работающих бедных». Никаких пенсий, пособий, социальных гарантий. Вернувшись домой, я открыла маленькую лавку — зарабатываю меньше, но зато сплю спокойно, без постоянного страха.
Адаптация и культура: потерянная идентичность
Возможно ли было адаптироваться? Для меня это оказалось невозможным. Я знала русский язык, но мой акцент постоянно привлекал внимание: «Говори нормально!» — слышала я вокруг. Культура была чужой: праздники не наши, еда — макароны вместо любимого плова. Дети в школе дразнили «узбечкой», не хотели дружить. Мои подруги постепенно теряли корни: молились тайком, потому что Россия — светское государство. Я сама прятала платок, переходила на фастфуд, пытаясь «вписаться». Но внутри оставалась пустота.
Не было настоящего сообщества — диаспоры помогали, но всегда существовал страх: вдруг полиция нагрянет. Социальная изоляция становилась нормой: никаких друзей, только работа, работа, работа. Вернувшись домой, я словно ожила — родные традиции, знакомый язык, свои люди вокруг. Это помогло восстановить душевное равновесие.
Полиция и закон: вечный страх ареста
Полиция оставалась главной угрозой для нас. Рейды на рынках, в метро: проверяли всех, кто выглядел как выходец из Средней Азии. Я пряталась в туалетных кабинках, заслышав сирены. Штрафы — две-пять тысяч за просроченный патент, арест до пятнадцати суток. Моя подруга попала в реестр — потеряла банковский счёт, работу. Законы менялись постоянно: то, что вчера было можно , сегодня могло привести к депортации.
На....лие со стороны правоохранителей было обычным делом: грубые обыски, унизительные процедуры. «Раздевайся, проверяем!» — кричали на нас. Женщины плакали, но молчали, понимая бесполезность сопротивления. Защиты прав не существовало — суды всегда были на стороне системы. Я видела процедуру депортации: самолёт, слёзы, полная неизвестность. Эти картины до сих пор стоят перед глазами.
Еда и быт: голод и грязь
Даже еда становилась проблемой. Всё было дорого, непривычно, не своё. Приготовить традиционный плов не было ни времени, ни условий, поэтому питалась в основном хлебом с чаем. На рынках царили антисанитария, плесень, отвратительные запахи. Бытовая сторона жизни тоже была удручающей: стиральная машина постоянно ломалась, приходилось стирать вручную. Зимой в подвале было холодно, летом — невыносимо душно.
Мои подруги жили в таких же условиях: пять человек на одну плиту, ссоры из-за очереди. Никакого комфорта, только постоянная борьба за выживание. Это изматывало и физически, и морально.
Друзья и отношения: предательства и одиночество
Могла ли я рассчитывать на дружбу? Другие мигрантки держались вместе, но часто между нами возникала зависть: «Тебе больше заплатили». Мужчины относились ещё хуже: флиртовали, обещали, а потом исчезали. Я сама пережила отношения с «временным мужем» — он жил у меня месяц, а потом пропал с деньгами.
Мои подруги сталкивались с аб....ртами, болезненными разрывами. Доверия ни к кому не было, только постоянный страх и одиночество. Это разрушало изнутри, лишало последних сил.
Здоровье женщин: репродуктивный ад
Для женщин-мигранток существовал отдельный круг ада. Беременность проходила без всякой поддержки: роды стоили пятьдесят тысяч рублей, а таких денег у нас не было. Доступа к контрацепции практически не существовало. Инфекции, последствия традиционных практик — лечить это было негде и не на что.
Депрессия от постоянного стресса доводила до суицидальных мыслей. Я пыталась лечиться таблетками, но по-настоящему помогло только возвращение домой. Здесь я наконец смогла обратиться к врачам и получить адекватную помощь.
Финансы и долги: вечный круг
Долги душили нас. Чтобы получить патент, приходилось брать кредиты, которые затем невозможно было вернуть. Денежные переводы домой были нашей главной задачей, но банковские комиссии съедали до десяти процентов от суммы. Никаких сбережений не оставалось — стоит заболеть, и ты оказываешься на улице.
Эта финансовая нестабильность создавала порочный круг: работаешь, чтобы отдать долги, но новых долгов становится только больше. Разорвать этот круг мне удалось только после возвращения на родину.
Культурный шок: потеря себя
Культурный шок сопровождал меня постоянно. Чужие праздники, другая мораль, иные ценности. Женщины-мигрантки теряли свой социальный статус — дома мы хозяйки, а там становились прислугой. Это било по самолюбию, разрушало самоидентификацию.
Вернувшись, я постепенно обрела баланс. Снова почувствовала себя личностью, а не винтиком в чужом механизме. Мой путь возвращения домой стал не бегством, а осознанным выбором в пользу достойной жизни. История Зарины — это лишь один голос из множества, но он отражает опыт тысяч женщин, столкнувшихся с суровой реальностью трудовой миграции. Их истории заслуживают того, чтобы быть услышанными.