Compact Mag | США
Феминизация, которая захлестнула многие сферы жизни американцев, может поставить под угрозу основные общественные институты США, пишет колумнист Compact. По ее мнению, сформировавшийся в последние годы консенсус, который заключается в отказе от меритократии в пользу разнообразия, приведет к эрозии академической, судебной и многих других областей.
Хелен Эндрюс (Helen Andrews)
В 2019 году я прочитала статью о Ларри Саммерсе и Гарварде, которая изменила мой взгляд на мир. Автор, писавший под псевдонимом "Дж. Стоун", утверждал, что день отставки Ларри Саммерса с поста президента Гарвардского университета стал переломным моментом в нашей культуре. Всю воук-эру можно было вывести из этого момента, из деталей того, как Саммерса "отменили", и, главное, из того, кто это сделал: женщины.
ИноСМИ теперь в MAX! Подписывайтесь на главное международное >>>
Основные факты дела Саммерса были мне знакомы. 14 января 2005 года на конференции по "диверсификации рабочей силы в науке и технике" Ларри Саммерс выступил с речью, что называется, не под запись. В ней он заявил, что слабая представленность женщин в точных науках объясняется отчасти "разной встречаемостью высоких уровней интеллектуального потенциала", а также различиями во вкусах между мужчинами и женщинами, "которые нельзя объяснить одной только социализацией". Некоторые присутствовавшие профессора женского пола оскорбились и, нарушив правило о неразглашении, передали его слова репортеру. Последовавший скандал повлек вотум недоверия со стороны профессорско-преподавательского состава Гарварда, а затем и отставке Саммерса.
"Самый нетерпимый президент в истории". Из-за Трампа американские трансгендеры "бегут из страны"
В статье утверждалось, что дело не только в том, что женщины "отменили" президента Гарварда, а в том, что они поступили очень по-женски, апеллируя к эмоциям, а не логическим доводам. "Когда он начал говорить о врожденных различиях в способностях между мужчинами и женщинами, я потеряла дар речи — такая предвзятость вызывает у меня буквально физическое недомогание", — сказала Нэнси Хопкинс, биолог из Массачусетского технологического института. Для разъяснения своих слов Саммерс выступил с публичным заявлением, затем с другим, а потом и с третьим, извиняясь с каждым разом все настойчивее. Эксперты наперебой заявляли, что все сказанное им о половых различиях находится в рамках научного мейнстрима. Никакого эффекта на массовую истерию эти рациональные призывы не возымели.
"Отмена" была женской, утверждалось в статье, потому что таковы все "отмены". Культура отмены — это то, что женщины делают, когда их набирается достаточно в той или иной организации или сфере. Такова теория Великой феминизации, которую тот же автор впоследствии подробно изложил в книге: все, что вы считаете "воукизмом", — не более чем эпифеномен демографической феминизации.
Объяснительная сила этой простой теории оказалась невероятной. Она действительно помогла раскрыть секреты нашей с вами эпохи. "Воукизм" — это не новая идеология, не порождение марксизма и не результат разочарования после Обамы. Это просто женские модели поведения, применяемые в организациях, где до недавнего времени женщин было мало. Как я не замечала этого раньше?
Возможно, потому, что, как и большинство людей, я считаю феминизацию чем-то относящимся к прошлому, еще до моего рождения. Думая о женщинах в юридической сфере, например, мы вспоминаем первую женщину, поступившую в юридическую школу (1869), первую женщину, представившую дело в Верховном суде (1880), или первую женщину-судью Верховного суда (1981).
Куда более важный переломный момент — это когда юридические школы стали преимущественно женскими (в 2016 году) или когда большинство сотрудников юридических фирм стали женщинами (в 2023-м). Когда Сандру Дэй О’Коннор назначили в Верховный суд, женщинами были лишь 5% судей. Сегодня женщины составляют 33% судей в Америке и 63% судей, назначенных при президенте Джо Байдене.
Ту же траекторию можно наблюдать во многих профессиях: поколение женщин-первопроходцев в 1960-70-х; рост представленности женщин в 1980-90-х; и, наконец, достижение гендерного паритета, по крайней мере среди младших когорт, в 2010-20-х. В 1974 году лишь 10% репортеров The New York Times были женщинами. Преимущественно женским штат издания стал в 2018-м, и сегодня доля женщин в нем составляет 55%.
Медицинские ВУЗы стали преимущественно женскими в 2019 году. Тогда же женщины стали большинством среди работников с высшим образованием. Большинством среди преподавателей колледжей они стали в 2023 году. Большинства менеджеров в Америке они еще не составляют, но, возможно, это случится уже скоро, так как сейчас их уже 46%. Так что хронология совпадает. "Воукизм" возник примерно в то же время, когда многие важные институты перешли от мужского большинства с женскому.
Смысл тоже совпадает. Все, что вы считаете "воукизмом", предполагает приоритет женского над мужским: эмпатии над рациональностью, безопасности над риском, сплоченности над конкуренцией. Другие писатели, предлагающие свои версии теории Великой феминизации, такие как Ноа Карл или Бо Вайнгард и Кори Кларк, изучавшие влияние феминизации на академическую среду, приводят данные опросов, где показаны различия в политических ценностях между полами. Один опрос, например, показал, что 71% мужчин считают защиту свободы слова важнее сохранения сплоченного общества, а 59% женщин придерживаются противоположного мнения.
Наиболее релевантные различия касаются не отдельных людей, а групп. По моему опыту, первые уникальны, и вы ежедневно встречаетесь с теми, кто не вписывается в стереотипы, но в группах мужчины и женщины демонстрируют устойчивые различия. Что имеет смысл, если мыслить статистическими категориями. Случайная женщина может быть выше случайного мужчины, но очень маловероятно, что средний рост группы из 10 случайных женщин окажется больше, чем у группы из 10 мужчин. Чем больше группа, тем сильнее она стремится соответствовать среднестатистическим показателям.
Женская групповая динамика благоприятствует консенсусу и кооперации. Мужчины отдают друг другу приказы, тогда как женщины — предлагают и убеждают. Любая критика и негативные эмоции, если уж без них никак, утонут в море комплиментов. Результат обсуждения менее важен, чем сам факт проведения обсуждения и участия в нем всех. Главное различие между полами в групповой динамике — это отношение к конфликту. Если вкратце, то мужчины ведут конфликт открыто, а женщины подрывают позиции врагов исподтишка или же бойкотируют их.
Бари Вайс в своем письме об уходе из The New York Times описала, как коллеги в корпоративной переписке называли ее расисткой, нацисткой и фанатичкой — и (самая женственная часть) "сослуживцы обижали тех коллег, кого считали настроенными по отношению ко мне дружелюбно". Однажды Вайс попросила коллегу выпить с ней кофе, но та от встречи отказалась, хотя сама является женщиной смешанной расы и часто пишет о расовых вопросах. Это было очевидным нарушением стандартов базового профессионализма. А еще очень по-женски.
Мужчины, как правило, лучше женщин умеют разделять сферы жизни, и во многих отношениях "воукизм" стал общественным провалом в этом отношении. Традиционно отдельный врач мог иметь собственное мнение по политическим вопросам, но считал своим профессиональным долгом не допускать их в процедурном кабинете. Теперь, когда медицина сильнее феминизировалась, врачи носят значки и бейджи, выражающие их взгляды на спорные вопросы, начиная с прав геев и заканчивая Газой. Также они привлекают авторитет профессии для поддержки политических поветрий, говоря, например, что акции протеста Black Lives Matter могут продолжаться вопреки коронавирусу, поскольку расизм представляет собой чрезвычайную ситуацию в области общественного здравоохранения.
Одной из книг, которая помогла мне сложить кусочки паззла, стала "Воины и беспокойные: выживание полов" профессора психологии Джойс Бененсон. Она выдвигает теорию, что мужчины развили групповую динамику, оптимизированную для войны, а женщины — для защиты потомства. Эти привычки, сформированные в глубинах предыстории, объясняют, почему экспериментаторы в современной психологической лаборатории, в исследовании, на которое ссылается Бененсон, наблюдали, что группа мужчин, получившая задание, будет "бороться за время для высказываний, громко спорить", а затем "бодро сообщать решение экспериментатору". Группа женщин, получившая то же задание, будет "вежливо расспрашивать друг друга о личных биографиях и отношениях... с большим количеством зрительного контакта, улыбок и соблюдения очередности" и уделять "мало внимания задаче, представленной экспериментатором".
Смысл войны — в урегулировании споров между двумя племенами, но это работает только в том случае, если после разрешения спора восстанавливается мир. Поэтому мужчины разработали методы примирения с противниками и научились мирно сосуществовать с теми, с кем сражались вчера. Самки, даже у приматов, мирятся медленнее, чем самцы. Это связано с тем, что традиционно внутриплеменные конфликты среди женщин происходили из-за нехватки ресурсов и разрешались не открытым противостоянием, а скрытой конкуренцией с соперницами, не имеющей четкого завершения.
Все эти наблюдения совпали с моими наблюдениями за "воукизмом", но вскоре радостный трепет от открытия новой теории уступил место тяжелому предчувствию. Если "воукизм" действительно является результатом Великой феминизации, то всплеск безумия в 2020 году был лишь слабым намеком на то, что нас ждет впереди. Представьте, что произойдет, когда оставшиеся мужчины состарятся и уйдут из этих формирующих общество профессий, а более молодые, феминизированные поколения возьмут полный контроль.
Угроза, исходящая от "воукизма", может быть выше или ниже в зависимости от отрасли. Грустно, что филологические факультеты феминизировались, но на повседневную жизнь большинства людей это не влияет. Другие сферы важнее. Вы, возможно, не журналист, но живете в стране, где писанина в The New York Times определяет, что публике принимать за истину. Если издание превратится в площадку, где корпоративная солидарность будет иметь приоритет над непопулярными, но важными фактами (и в большей мере, нежели сейчас), последствия ощутит на себе каждый гражданин.
Сфера, которая пугает меня больше всего, — это право. Мы все зависим от функционирования правовой системы, и, если говорить напрямую, верховенство права не переживет превращения юридической профессии в преимущественно женскую. Верховенство права — это не просто записанные правила, но следование им даже тогда, когда они приводят к результату, который дергает за струны души или противоречит внутреннему ощущению, какая сторона вам более симпатична.
Феминизированная правовая система может напоминать суды по делам о сексуальных домогательствах в университетских кампусах, созданные в 2011 году при президенте Обаме. Эти разбирательства регулировались писаными правилами, так что технически можно было сказать, что они действуют в рамках верховенства права. Но им не хватало многих гарантий, которые наша правовая система считает священными, таких как право на очную ставку с обвинителем, право знать, в каком преступлении вас обвиняют, и фундаментальная концепция, что вина должна зависеть от объективных обстоятельств, известных обеим сторонам, а не от того, как одна из сторон относится к произошедшему. Эти защиты были упразднены, потому что создатели правил симпатизировали обвинителям (в основном, женщинам), а не обвиняемым (в основном, мужчинам).
Эти два подхода к праву ярко столкнулись в слушаниях по утверждению Бретта Кавано. Мужская позиция заключалась в том, что если Кристина Блэйси Форд не может предоставить конкретных доказательств того, что они с Кавано когда-либо находились в одной комнате, то нельзя позволить ей разрушить его жизнь обвинениями в изнасиловании. Женская позиция была в том, что ее самоочевидная эмоциональная реакция сама по себе являлась своего рода доказательством достоверности, которое комитет Сената должен уважать.
В случае, если юридическая профессия станет преимущественно женской, я ожидаю распространения подходов, характерных для университетских трибуналов и слушаний по делу Кавано. Судьи будут гибко трактовать правила в пользу предпочтительных групп и столь же жестко применять их к неугодным группам — что уже происходит сегодня и не может не тревожить. В 1970 году еще можно было верить, что массовое привлечение женщин в профессию юриста окажет лишь незначительное влияние. Сегодня это убеждение стало менее состоятельным. Последствия будут масштабными.
Как ни странно, обе стороны политического спектра сходятся во мнении о том, какими именно будут эти изменения. Единственное разногласие заключается в знаке: плюс или минус. Далия Литвик начинает свою книгу "Леди Правосудие: женщины, закон и битва за спасение Америки" со сцены 2016 года в Верховном суде во время прений по закону об абортах в Техасе. Три женщины-судьи — Гинзбург, Сотомайор и Каган — "игнорировали формальные временные ограничения, оживленно перебивая своих коллег-мужчин". Литвик радуется этому как "взрыву накопленной женской судебной силы", который "позволил Америке заглянуть в то, что могло бы означать подлинное гендерное равенство или нечто близкое к нему для будущего женщин в могущественных американских правовых институтах".
Литвик восхваляет женщин за их непочтительное отношение к юридическим формальностям, которые зародились в эпоху угнетения и белого превосходства. "Американская правовая система была, по сути своей, машиной, построенной для наделения привилегиями состоятельных белых мужчин, — пишет Литвик. — Но это все, что у нас есть, и работать приходится с тем, что имеешь". От тех, кто считает закон патриархальным пережитком, можно ожидать инструментального к нему отношения. Если этот подход возобладает во всей нашей правовой системе, внешние атрибуты останутся прежними, но по факту произойдет революция.
Великая феминизация поистине беспрецедентна. Другие цивилизации давали женщинам право голоса, предоставляли право собственности и позволяли наследовать имперские троны. Ни одна цивилизация в истории человечества не экспериментировала с тем, чтобы позволить женщинам контролировать так много жизненно важных институтов нашего общества — от политических партий до университетов и крупнейших корпораций. Даже там, где женщины не занимают высшие посты, они задают тон: и, например, генеральному директору-мужчине приходится действовать в пределах, установленных вице-президентом по кадрам. Мы полагаем, что в совершенно новых обстоятельствах эти институты продолжат функционировать. Но на чем основано данное предположение?
Проблема не в том, что женщины менее талантливы, чем мужчины, или что женские модели взаимодействия объективно хуже. Проблема в том, что последние плохо подходят для достижения целей многих крупных организаций. Можно создать академическую среду с преобладанием женщин, однако она будет — как уже сейчас и обстоят дела на большинстве женских кафедр в университетах — ориентирована на иные цели, нежели открытая дискуссия и ничем не ограниченное стремление к истине. А если ваша академическая среда не ищет истину, то какой в ней толк? Если ваши журналисты — не вспыльчивые индивидуалисты, которых не заботит, что они кого-то отталкивают, то кто они тогда? Если бизнес теряет дух авантюризма и становится феминизированной, зацикленной на внутренних процессах бюрократией, разве он не застоится?
Если Великая феминизация представляет угрозу для цивилизации, то возникает вопрос: можем ли мы как-нибудь на это повлиять? Ответ зависит от того, почему это вообще произошло. Многие считают, что Великая феминизация — естественный феномен. Женщинам наконец-то дали шанс конкурировать с мужчинами, и оказалось, что они просто лучше. Именно поэтому в наших редакциях, политических партиях и корпорациях так много женщин.
Рассуждения в этом ключе описал Росс Даутэт в интервью в этом году с Джонатаном Киперманом, он же "L0m3z", правым издателем, который помог популяризировать термин "общий дом" как метафору феминизации. "Мужчины жалуются, что женщины их угнетают. Разве „общий дом“ — это не просто мужское нытье о неспособности адекватно конкурировать? — вопрошал Даутэт. — Может, вам просто стоит смириться и начать реально конкурировать на том поле, которое у нас есть в Америке XXI века?"
Именно так феминистки все и видят, но они ошибаются. Феминизация — не органический результат того, что женщины превзошли мужчин в конкуренции. Это искусственный результат социального инжиниринга, и, если убрать палец с весов, он рухнет в течение одного поколения.
Наиболее очевидный палец на весах — это антидискриминационное законодательство. Нанять слишком мало женщин в компанию — незаконно. Если женщины недостаточно представлены, особенно в высшем руководстве, это грозит судебным иском. В результате работодатели предоставляют женщинам рабочие места и повышения, которых они в ином случае не получили бы, просто чтобы поддерживать нужные показатели.
Для них это рациональное решение, поскольку последствия бездействия могут быть плачевными. Компании вроде Texaco, Goldman Sachs, Novartis и Coca-Cola уже выплатили многомиллионные компенсации (исчисляющиеся сотнями миллионов долларов) по искам о дискриминации женщин при найме и карьерном продвижении. Ни один руководитель не хочет оказаться тем, кто обошелся компании в 200 миллионов долларов из-за судебного разбирательства о гендерном неравенстве.
Антидискриминационное законодательство требует, чтобы каждое рабочее место было феминизировано. Знаковое дело 1991 года постановило, что плакаты с девушками в стиле pin-up на стенах судостроительного завода создают враждебную для женщин обстановку, и этот принцип расширился, охватив многие формы мужского поведения. Десятки компаний Кремниевой долины столкнулись с исками и жалобами на "культуру братства" и "токсичную бро-культуру", а юридическая фирма, специализирующаяся на таких исках, хвастается выручкой от 450 тысяч долларов до 8 миллионов долларов за дело.
Женщине позволено засудить начальника за "токсичную маскулинность" в коллективе, но мужчина не имеет права голоса, когда офис превращается в подобие детсадовской группы. Понятно, на чью сторону в этой ситуации склоняются работодатели, насильно смягчая корпоративные нравы. И после этого мы задаемся вопросом: нынешний карьерный успех женщин — это следствие их реального превосходства над мужчинами? Или же просто результат того, что правила были заранее подстроены под них?
Многое можно понять из самой динамики феминизации, которая имеет свойство со временем только усиливаться. Как только учреждения достигают паритета 50/50, они, как правило, не останавливаются на этом и становятся все более женскими. Начиная с 2016 года, доля женщин в юридических школах неуклонно, год за годом, росла; к 2024 году она достигла 56%. Психология, некогда бывшая преимущественно мужской сферой, теперь стала подавляюще женской: 75% докторских степеней по этой дисциплине присваиваются женщинам. Создается впечатление, что у социальных институтов существует некий переломный момент, после которого процесс их феминизации становится самоподдерживающимся.
Это совсем не похоже на превосходство женщин над мужчинами. Куда больше смахивает на то, что женщины попросту выживают мужчин, насаждая женские стандарты в исконно мужских учреждениях. Какой нормальный мужчина пойдет в область, где его природные черты считаются чуть ли не изъяном? Какой самолюбивый выпускник-мужчина выберет академическую карьеру, зная, что коллеги отправят его в изгнание за прямоту в высказываниях или непопулярные взгляды?
В сентябре мне довелось выступить на конференции "Национальный консерватизм" с речью, основанной на этой статье. Признаюсь, я с тревогой выносила теорию Великой феминизации на суд столь представительного форума. Ведь даже среди консерваторов все еще неприлично говорить, что в какой-либо области "слишком много женщин", или что женский коллектив способен до неузнаваемости изменить любую структуру, причем далеко не в лучшую сторону. Я намеренно придала своим доводам максимально нейтральную форму. Каково же было мое изумление, когда отклик оказался оглушительным: видеозапись речи собрала на YouTube больше 100 тысяч просмотров всего за несколько недель и стала одним из самых популярных выступлений в летописи "Национального консерватизма".
Радует уже то, что люди готовы прислушиваться к этим доводам, — ведь историческое окно для каких-либо действий против Великой феминизации неумолимо закрывается. Феминизация имеет свои ранние и поздние маркеры, и сегодня мы застыли на переходном рубеже: в то время как юридические школы уже стали женскими, федеральные суды еще остаются мужскими. Пройдет всего несколько десятилетий — и гендерная трансформация достигнет своей конечной точки. Хотя многие уверены, что "воукизм" канул в лету, сметенный новой атмосферой в обществе, если он действительно порожден демографической феминизацией, то никуда не исчезнет — до тех пор, пока не изменится сама демографическая картина.
Хотя я и сама женщина и ценю возможности, предоставленные мне для карьеры в медиа, я убеждена: решать проблему феминизации не значит лишать женщин перспектив. Речь о возврате к честным правилам. Сегодня мы имеем систему, лишь притворяющуюся меритократической, — систему, где женщина по закону не может оказаться в проигрыше. Давайте превратим найм в подлинную, а не показную меритократию — и тогда увидим реальный результат. Пора вернуть право на мужскую корпоративную культуру. Отобрать у "кадровичек" право вето. Уверена, общество шокирует, как много в нынешней феминизации — от рукотворных институциональных изменений, таких как возвышение HR-департаментов, порожденных законами, которые можно — и нужно — отменить.
Потому что, в конечном итоге, я не только женщина. Я еще и человек с массой "неудобных" взглядов, и мне будет трудно реализовать себя в обществе, которое все больше боится конфронтации и помешано на единомыслии. Я — мать сыновей, чьи таланты так и останутся нераскрытыми в феминизированном мире. Я — как и все мы — завишу от институтов вроде правосудия, научного поиска и демократических процессов, составляющих основу американского образа жизни, и всех нас ждут тяжелые времена, если эти институты перестанут выполнять свое истинное предназначение.