"...когда в результате выборов руководители этих выборов оказываются на платных местах и генеральских окладах, то некоторый горький осадок от выборного производства непременно останется".
"Либеральное учреждение, каково земство, обнаруживает, что касается окладов, ничуть не меньше здорового аппетита, чем черносотенная бюрократия".
23 августа 1911г.
Ещё один праздник на улице Всероссийского национального союза: блестящая с виду победа на выборах в западное земство. В Киевской, Подольской, Витебской, Могилёвской и Минской губерниях новое земство обещает быть по составу русским; стало быть—патриотическим.
Только в Волынской губернии перевес оказался за Поляками и русскими «прогрессистами».
(...)
Всматриваясь более пристально в подробности выборов, следует теперь же отметить некоторые важные их недостатки. В некоторых губерниях выяснился поразительный абсентеизм мелких землевладельцев. Сотни избирателей не пожелали воспользоваться предоставленным им правом.
(...)
...отсутствие мелких цензовиков и дало победу полноцензовикам, т.е. крупным помещикам.
Так как земство уже в силу названия своего есть представительство людей, близких земле, то отсутствие в новом земстве людей, ближайших к земле, не может быть сочтено в порядке вещей.
Что всего печальнее, во многих случаях это отсутствие, по-видимому, сложилось даже искусственно. По словам известного архимандрита Виталия, левые дворяне и большинство предводителей дворянства «повели решительную борьбу с крестьянами, зная, что крестьяне не поддержат их. В большинстве уездов крестьяне попросту были устранены».
Если это утверждение верно, то оно открывает очень скверную фальшь в самом механизме выборов и кое-где сводит их значение к нулю. Что касается Волынской губернии, то провал националистов объясняется не только преобладанием там кадетствующих помещиков, но и союзом с ними части крестьян и правых помещиков.
(...)
"В значительном числе уездов, со стороны избирателей слышались нарекания на не вполне корректное отношение лиц, руководивших выборами, к избирателям».
Пусть нарекания преувеличены, но когда в результате выборов руководители этих выборов оказываются на платных местах и генеральских окладах, то «некоторый горький осадок от выборного производства непременно останется»,—говорит г. Рева (в газете "Киевлянин" - Ред.). «Могут сказать, что предводители, пользуясь своим дискреционным правом при производстве выборов, повлияли на состав земских собраний, и против такого утверждения трудно будет возражать».
Очень неказистая выходит комбинация. Но этого мало.
Совмещение в одном лице двух обратных функций ведёт к следующему странному «водевилю с переодеванием». Предводитель дворянства по должности является председателем уездного земского собрания. Он руководит собранием, руководит выборами, баллотировками и правом голоса гласных. Таким образом, он хозяин собрания, которому последнее до известной степени подчинено. В качестве же председателя управы тот же предводитель сам подчинён земскому собранию,—собрание имеет право не только критиковать его деятельность, но резко выражать ему недоверие. Что же выходит?
«В качестве председателя собрания, предводитель сам себе даёт слово, как председателю уездной управы, и заставляет собрание слушать себя, а затем, тоже как предводитель дворянства, он имеет право не допускать прений своему докладу, как председателя управы...
(...)
Почтенная киевская газета, скрепя сердце, опирается в этом случае даже на еврейскую «Речь». Последняя упрекнула правительственных чиновников в том, что они, будучи избранными в гласные, стремятся захватить должностные платные места и выговаривают себе солидные оклады, «вдвое превышающие оклады в центральных земствах». «Киевлянин» на это замечает: «К сожалению, упрёк относительно «окладов» председателям и членам управ мы считаем справедливым. Оклады в 3000—3500 р. председателям управ и в 2000—2500 р. членам управ действительно вдвое превышают жалованье во многих центральных земствах... Местные землевладельцы могли бы довольствоваться и меньшими окладами. Не можем мы одобрить и погони за платными местами предводителей дворянства. Получается такое впечатление, что предводители хлопотали главным образом о том, чтобы пристроить самих себя на платные должности».
Что вопрос об окладах и платных должностях способен сильно волновать земские сферы, показывают крайне горячие прения на первом же (чрезвычайном) губернском земском собрании в Киеве. Большинством приблизительно двух третей голосов назначили: председателю 5000 руб. в год, заместителю председателя—3600 руб., членам управы—по 3000 руб.
Согласитесь, что либеральное учреждение, каково земство, обнаруживает, что касается окладов, ничуть не меньше здорового аппетита, чем черносотенная бюрократия.
(...)
На деле вышло, что молодое, только что рождающееся и ещё далеко не родившееся земство, ничем себя не заявившее, назначает себе усиленное генеральское содержание и никаких иных знать не хочет.
(...)
Некоторые предводители прямо заявляют, что они противники нынешнего избирательного земского закона: он слишком демократичен. "То, что получили Поляки—выделение их в особую курию—это привилегия. Пусть правительство и законодательство дадут нам ту же привилегию и выделят крупных землевладельцев в особую курию, отделив нас от мелких землевладельцев. Рано или поздно агитаторы-социалисты поднимут народ и выбросят нас из земства..."
Вот поразительное по откровенности заявление. «Киевлянин» справедливо спрашивает, для чего же тогда государству и народу российское дворянство, «которое прячется за печку, чтобы его не съели социалисты?» Прежнее дворянство в отношении врагов знало единственный приём—открытую борьбу, а в отношении народа единственный способ службы—стоять впереди него. Нынешние же волынские помещики договорились до выделения их в какую-то особенную, на манер Поляков, привилегированную народность, которую государство должно ограждать от вмешательства простонародья.
Мысль эта, при всей своей нелепости, весьма злокачественная, и вот в каком отношении. Если теперь, на первых выборах в ещё только предположенное земство, русские помещики (не все, конечно) уже откололись от русского крестьянства и бросились в объятья инородцев—Поляков, Чехов и Немцев, —стало быть, какая же гарантия за то, что этого и впредь не будет?
Несомненно, кастовый эгоизм у подобных помещиков далеко пересиливает их национальное чувство. Подобно тому, как в эпоху польского владычества великое множество белорусского и малорусского дворянства изменило родному народу, изменяло языку и вере предков, так не малое число и нынешних дворян: их покоряет не государственная и не национальная идея, а узко-сословная, даже экономически-классовая.
Русский дворянин в Юго-Западном крае считает польского помещика, богача Немца или богача Чеха более «своими» по духу, нежели ближайших православных крестьян. Но если так, то и православные крестьяне станут смотреть на русских «господ» как на инородцев.
Стремление отгородиться, отойти к чужакам будет замечено простым народом и последний будет трудно винить, если в глазах его русское дворянство потеряет остатки всякого авторитета.
(...)
Народ, одинокий, почувствовавший себя всеми брошенным, даже русским дворянством, поймёт, что он составляет один лагерь, а все остальные сословия—другой. На чьей стороне будет историческое национальное право—доказывать излишне.
Каким должно быть земство—помещичьим или крестьянским? Я думаю, всего разумнее даже не ставить этого вопроса: его логическое развитие непременно ведёт к революции. Земство может быть только всесословным, ибо сама земля всесословна, как всесословны культура, здоровье, образование и т.п.
Всем жителям уезда нужны хорошие дороги, хорошее санитарное состояние, обезпеченные условия хозяйства. Помещики говорят: «Зачем нам крестьянские школы? Мы не посылаем туда своих детей. Зачем нам земская медицина? Мы не обращаемся к фельдшерам и повитухам. Зачем нам агрономы, сельскохозяйственные машины и т.п.? Мы всё это, сколько нужно, получаем за личный счёт из города. С какой же стати мы, помещики, будем оплачивать крестьянские потребности? Уровень крестьянской культуры гораздо ниже нашего; приспособляясь к крестьянскому уровню, мы понижаем свой».
Так рассуждает богатый дворянин, ослеплённый сословным эгоизмом.
На это крестьяне ничего не могут возразить кроме того, что нельзя раздёргивать живые ткани, не убивая их. Помещичья земля окружена крестьянскою—вот основание для некоторых общих забот о земле.
Помещику нужны здоровые рабочие—вот основание для общих медицинских ассигновок.
Помещику нужны грамотные, развитые, трезвые рабочие—вот основание для общих затрат на школы.
Помещикам в случае внешней или внутренней войны понадобится защита народная—вот основание для общих усилий сделать народ во всех отношениях сильным.
Помещики, отгораживающиеся от народа, страшащиеся, как бы в суму нищего не перепала лишняя дворянская копейка, не понимают, что они собственными руками рвут те вековые корни, которыми они держатся в народной почве.
Променяв общность интересов на разобщение, единодушие на отчуждённость, какое же будущее готовят себе г-да юго-западные помещики? Очень непрочное будущее.
Первая гроза—и потерявшие связь с землёй поместья будут сорваны и размётаны вихрем. В пугачёвщине, что промчалась недавно (1905-1906 гг. - Ред.) на пространстве тысяч вёрст, уцелели в большинстве случаев лишь те поместья, где хозяева были лично известны народу и органически связаны с ним стародавнею бытовою солидарностью...
То, что помещики запросили для себя особых курий, даёт намёк на то, сколько ещё неожиданных соблазнов заключается в этой рискованной системе, и как неумелою рукою сея социальный мир, легко пожать обострённый раздор...