Знаете, я иногда ловлю себя на мысли, что самые живучие исторические мифы рождаются не из фактов, а из удобства. Один из них — будто в 1941 году советский народ поголовно мечтал о приходе немецких «освободителей» и только и ждал, чтобы воткнуть вилы в спину ненавистным комиссарам. Удобная теория, правда? Она красиво объясняет наши первые поражения и одновременно вычёркивает подвиг из истории. Но давайте-ка разберёмся, откуда этот бред растёт и насколько он далёк от реальности.
Для начала окунёмся в атмосферу 30-х. Если бы тогда существовал западный аналог «Инстаграма», его главными инфлюенсерами были бы эмигранты, сбежавшие от советской власти. Они, сидя в парижских кафе и пражских трактирах, строили радужные прогнозы. Мол, ещё чуть-чуть — и этот взбунтовавшийся сброд, эти быдловатые мужики опомнятся и поползут на коленях к своим бывшим баринам. А уж если явится внешняя сила… О, тогда уж точно! Все дружно возьмутся за вилы и начнётся весёлая резня ненавистных начальников.
Один такой пророк, Иван Солоневич, в 1935 году вещал прямо-таки в стиле апокалипсиса: «Каждый мужик знает, что при первых же выстрелах войны он в первую голову будет резать своего ближайшего председателя сельсовета…». Звучит ярко, как сценарий для голливудского боевика. Жаль только, что сбылось с точностью до наоборот.
- А как же Европа? Или уроки стойкости по-французски
Но прежде чем мы продолжим ковыряться в нашей истории, давайте начистоту: а сами-то «просвещённые» европейцы как проявили себя? Ведь это же просто какой-то заговор — все вокруг якобы не хотели воевать, кроме немцев.
Возьмём, к примеру, Францию. Не какую-то там захолустную державу, а великую страну-победительницу в Первой мировой. Армия, техника, знаменитая линия Мажино… В общем, серьёзный игрок. 10 мая 1940 года немцы начинают наступление. И что же? Уинстон Черчилль, союзник, пишет в мемуарах вещи, от которых становится не по себе: «Очевидцы рассказывали о толпах пленных французов, которые шагали рядом с немцами… Я был потрясён крайней беспомощностью и отказом от борьбы».
14 июня — немцы в Париже. Город сдаётся без боя. 22 июня — Франция капитулирует. Цифры её потерь — это отдельный вид искусства: 84 тысячи убитых и 1 миллион 547 тысяч пленных. Делим, получаем — на одного погибшего французского солдата приходится 18.4 сдавшихся в плен. Восемнадцать целых и четыре десятых! Вы только вдумайтесь в эту арифметику позора.
С Польшей та же песня. 1 сентября — нападение, 28 сентября — капитуляция Варшавы. Соотношение: один убитый — 6.3 пленных.
Я к чему это всё? Да к тому, что прежде чем вешать на наших дедов ярлык «нежелающих воевать», давайте посмотрим в зеркало европейской истории. Оно показывает куда менее бравурную картину.
- Цифры, которые не сходятся
А теперь главный козырь сторонников мифа — огромное количество советских военнопленных в 1941-м. Цифры и правда чудовищные. До конца сентября — 1.7 млн пропавших без вести и пленных. До конца года — ещё больше.
Но тут есть один нюанс, который старательно замалчивают. «Пропавший без вести» — это не синоним слова «предатель» или «добровольно сдавшийся». В хаосе окружений, при катастрофическом отступлении, когда связь рвалась как гнилая нитка, сотни тысяч бойцов просто не успевали похоронить. Их списки терялись. Они считались пропавшими, хотя на самом деле пали в бою. Позже, когда историки во главе с Кривошеевым подняли архивы, выяснилось: из 5 млн пропавших без вести за всю войну, около полумиллиона были учтены как погибшие.
Но давайте возьмём даже самые страшные, первые цифры. Соотношение потерь в 1941 году: на одного убитого красноармейца приходилось примерно четверо пропавших без вести. А к концу года — уже 1 к 1.7. Сравните с французскими 1 к 18.4. Чувствуете разницу в «нежелании воевать»? Наши в разы чаще гибли, но реже сдавались.
- Что пошло не по плану?
Самое забавное (если это слово уместно), что в лёгкую прогулку верили и на самом верху. Тот же Гитлер, ещё сидя в тюрьме, строил теории о «низшей расе» славян, которая, лишившись германской элиты, не способна к сопротивлению. Мол, судьба сама протягивает ему Россию на блюдечке.
А когда этот самый «колосс на глиняных ногах» вдруг не рассыпался от первого удара, а начал отчаянно, яростно, ценой невероятных потерь цепляться за каждую пядь земли — теорию пришлось срочно менять. И родилась новая: народ-то был готов к освобождению! Это немцы, тупые и чванливые, всё испортили своим поведением. Этой версии, кстати, придерживался и Солженицын. Удобно, ничего не скажешь. Вину сразу переложили на «тупость» оккупантов.
А на деле всё было гораздо проще и страшнее. Не было массового ликования. Была трагедия, паника, неразбериха, героизм и трусость — всё вперемешку. Но общий вектор был не «навстречу освободителям», а «отступать, но драться». Они гибли в Брестской крепости, которую штурмовали дольше, чем некоторые европейские столицы. Они горели в танках. Они вставали в штыковые против пулемётов.
Их главный «просчёт» был в том, что для них эта земля была не геополитическим понятием и не «совдепией». Она была Родиной. Простой, как каравай хлеба. И единственной. И её — не отдавали. Никому.
А вы что думаете? Почему этот миф до сих пор находит отклик? Может, нам просто удобнее верить, что Победу можно объяснить лишь страхом или ошибками противника, а не чем-то иным, куда более сложным и настоящим? Поделитесь своим мнением в комментах, тема того стоит. Если зацепило — лайк и подписка на канал помогут ему развиваться. Дальше будем разбирать и другие спорные страницы нашей истории.