Если бы кто-то спросил Артёма, с чего началось это путешествие, он бы, почесав затылок, ответил: «С глупости. С самой что ни на есть благородной, романтической и дружеской глупости».
А если бы спросили у его лучшего друга Витьки, тот, не задумываясь, выпалил бы: «С дыры в глушителе! С нее всё и началось!»
И оба были бы по-своему правы.
Всё началось в пятницу вечером. Вернее, закончилось. Артём только что пережил болезненный разрыв с девушкой и сидел на кухне в своей однушке, смотря в стену и пытаясь понять, как теперь жить дальше. Витька, его друг со времен песочницы, сидел напротив и пытался его «спасти» методом заливания внутрь горячительного чая (Витька был трезвенником, поэтому его «чай» был крепким, сладким и безалкогольным).
— Слушай, — сказал Витька, разглядывая узор на кафеле. — Тебе надо сменить обстановку. Кардинально. Встряхнуться. Мы с тобой на моей «Ласточке»… — он с нежностью погладил стену, за которой на парковке стоял его ВАЗ-21099 цвета «высохшей глины», — …едем на выходные на море!
— На море? — мрачно переспросил Артём. — На твоей тачке? Вить, у нее запас хода, как у самолета на одном двигателе. Она до работы не всегда доезжает.
— Это ты зря! — возмутился Витька. — У «Ириски» (да, он так называл свою машину) характер нордический, стойкий. Просто ей нужна цель. А цель — море! Солнце! Пляж! Приключения! Представляешь, ты приезжаешь, стоишь на утесе, ветер в волосах, кричишь в пучину всё, что наболело… Романтика!
Идея, надо признать, начала потихоньку казаться не такой уж и безумной. А на следующее утро, после третьей чашки кофе и под влиянием внезапного приступа жажды свободы, Артём сдался.
В субботу утром они стартанули. «Ириска», на удивление, завелась с полтыка. Витька, как капитан дальнего плавания, составил подробный план маршрута на старой бумажной карте, испещренной закорючками. Навигатору он не доверял, считая его «бездушной шпионской коробкой».
Первый час пути был идиллическим. Они пели старые песни под треск радио, ели чипсы и обсуждали, как будут купаться в еще холодном весеннем море.
Именно в этот момент из-под машины раздался оглушительный «БА-БАХ!», сопровождаемый металлическим скрежетом, словно под капотом решил поселиться робот-садовник с тупыми ножницами.
— Что это было? — испуганно спросил Артём.
— Ничего страшного! — бодро ответил Витька, хотя по его лицу было видно, что он сам напуган не меньше. — Просто… характер проявляет. У «Ириски» такое бывает.
Они остановились на обочине. Диагноз был неутешительным: из-под задней части машины болталась, как отчаявшаяся змея, часть глушителя. Он благополучно отгрохался на очередной колдобине, коими славилась их родная область.
— Ничего! — не сдавался Витька. — У меня есть проволока! Мы его примотаем, как новенький!
Процесс «примотки» занял около часа и напоминал ритуальный танец с участием двух неумелых хирургов, кривого домкрата и мотка проволоки, которая вела себя как спагетти в руках младенца. В итоге глушитель, привязанный к днищу, издавал уже не такой громкий, но еще более душераздирающий звук, похожий на рычание голодного медведя в железной бочке.
— Ничего, — повторил Витька, вытирая потный лоб. — Зато теперь нас слышно за версту! Едем!
Они поехали. Теперь «Ириска» не ехала, а триумфально проезжала, оповещая окрестные поля и леса о своем победоносном шествии к морю.
К полудню их настиг голод. Решив сэкономить время, они свернули к одиноко стоящему придорожному кафе с пафосным названием «У Юрия» и нарисованной на вывеске надписи "CAFE" на крыше.
Кафе оказалось тем самым местом, где время остановилось в начале девяностых. Внутри пахло жареным маслом и ностальгией. Единственным посетителем был мужик в ушанке, с интересом изучавший меню, состоящее из трех пунктов: «Суп», «Котлета» и «Чай».
Они заказали две порции «Котлет». То, что им принесли, с трудом можно было идентифицировать как мясной продукт. Это была не котлета, а скорее, кусок угля, сохранивший память о том, что когда-то он видел фарш.
— Может, не будем? — робко предложил Артём.
— Нельзя! — возразил Витька. — Это часть приключения! Настоящие путешественники едят то, что дают!
Он откусил кусок и замер. Лицо его выразило целую гамму чувств: от удивления до легкой паники.
— Интересно, — проговорил он, с трудом прожевывая. — На вкус… как будто твою старую кроссовку пожарили с луком.
Артём последовал его примеру. Он был вынужден согласиться. Это была самая несъедобная съедобная субстанция, которую он пробовал в жизни.
Расплачиваясь, Витька спросил у хмурой женщины за стойкой:
— Скажите, а кто такой Юрий, в честь которого названо заведение?
Женщина, не отрываясь от телефона, буркнула:
— Муж. Уехал пять лет назад за хлебом. Так и не вернулся. Теперь я его жду.
Они вышли под впечатлением.
— Понимаешь, — философски заметил Витька, садясь за руль, — возможно, он тоже просто заказал эти котлеты и сбежал, не расплатившись.
Дальше путь лежал через густой лес. «Ириска» рычала своим прикрученным глушителем, пугая окрестных белок. И тут начался дождь. Сначала мелкий, потом все сильнее. А потом Витька обнаружил, что дворники отказываются работать.
— Ничего страшного! — сказал он, уже в третий раз, но с меньшим энтузиазмом. — У меня есть народное средство!
Он достал из багажника катушку скотча и полторы картофелины.
— Картошка отлично отталкивает воду! Сейчас мы ее на фару приклеим, и будет нам счастье!
Что они и попытались сделать под проливным дождем. Зрелище двух взрослых мужчин, пытающихся приклеить скотчем половинку картофелины к лобовому стеклу, было, вероятно, очень комичным для любого стороннего наблюдателя. К счастью, их на дороге не было. Эффект, разумеется, был нулевым. В итоге они ехали, высунув головы в окна, как собаки, чтобы хоть что-то видеть. Мокрые, продрогшие и смешные.
И вот, когда казалось, что хуже уже некуда, они увидели его. Знак. «Курортный поселок Прибрежный. 5 км».
Они проехали последние километры в оцепенении. Дождь стих. Они выбрались на берег. Было уже почти темно. Море. Оно было серым, бурным и бесконечно величественным. Оно шумело, и этот шум заглушал даже рык ихнего глушителя.
Они вылезли из машины и побрели к воде. Ноги затекали от долгой дороги, одежда была мокрой, в животах урчали те самые котлеты, а из-под машины все так же болтался и гремел глушитель.
Артём посмотрел на эту бушующую стихию, на темнеющее небо, на свою убитую машину и на такого же мокрого и уставшего Витьку. Он глубоко вдохнул соленый воздух, чтобы крикнуть в пучину всё, что наболело.
И заржал. Просто залился смехом, таким заразительным и искренним, что Витька сначала удивился, а потом тоже подхватил. Они смеялись до слез, до боли в животах, держась друг за друга, чтобы не упасть на мокрый песок.
— Слышишь? — сквозь смех выдохнул Артём. — Я… я кричал в пучину! Всё, что наболело! Оно… оно мне ответило! Оно ответило рычанием твоего глушителя!
Это был абсолютный, чистый, детский восторг. Все проблемы, все неурядицы, разбитое сердце — всё это казалось таким мелким и незначительным на фоне этого моря, этой темноты и этого абсурдного, прекрасного приключения.
Они так и не искупались. Они нашли самый дешевый мотель (где их «Ириска» своим видом и звуком напугала постояльцев), поужинали тем, что осталось от чипсов, и заснули как убитые.
На обратном пути, уже почти дома, глушитель, наконец, отвалился окончательно. Они даже не стали его искать. «Ириска» ехала теперь с оглушительным ревом, но они уже не обращали на это внимания. Они пели во весь голос, перекрывая шум мотора.
Артём понял главное. Это путешествие было не о море. Оно было о друге, который готов ради тебя приклеивать картошку к стеклу. О смехе сквозь слезы (и дождь). О том, что самые лучшие, самые веселые истории рождаются не тогда, когда всё идет по плану, а тогда, когда этот план с треском проваливается, оставляя после себя лишь воспоминания, пахнущие морем, жженым маслом и… да, проволокой.
И самое удивительное — разбитое сердце почему-то потихоньку начало заживать. Видимо, его вылечил не морской воздух, а тот самый безумный, картофельный, дружеский смех где-то на обочине, посреди бесконечных природных просторов.
А.И. Пецун