Записка в садовой книге
Я решила навести порядок в старых книгах Сергея. В его садовом дневнике, куда он записывал всё о нашем саде, из-за обложки выпал сложенный листок. Письмо.
«Сыну,
Виктор прав — не говори ей. Зачем мучить, если всё равно не изменить? Пусть remembers тебя сильным, а не угасающим. Я прошу его присмотреть за садом... и за ней.
Мама»
Дата — за неделю до того, как Сергею поставили диагноз. Но врачи говорили, он обратился слишком поздно, когда помочь уже было нельзя.
Воздух в комнате застыл. Я перечитала строки снова. «Виктор прав — не говори ей». «Пусть remembers тебя сильным». «Присмотреть за садом... и за ней».
Виктор. Который пришёл через три дня после похорон. Который знал про липовый мёд. Который смотрел на меня с такой... предусмотрительной нежностью.
Лавровый куст под окном
Я ждала его у калитки. Было шесть утра, он приходил, как всегда, с рассветом.
— Ты знал, — сказала я, не спрашивая. — Ты знал, что он болен, и уговорил его молчать.
Виктор остановился. Его лицо не изменилось, будто он давно ждал этого.
— Да, — ответил он тихо. — Я знал.
Мы сидели на скамейке под лавровым кустом. Тот, что Сергей посадил, когда мы купили этот дом. «Чтобы пахло счастьем», — говорил он.
— Я был... близким человеком для твоей свекрови, — начал Виктор. — Мы встречались несколько лет, пока она не заболела. Сергей пришёл ко мне, когда получил первые анализы. Спросил, как это — смотреть, как умирает близкий человек. Я сказал ему, что видеть ежедневное угасание — это пытка для обоих. Что иногда любовь — это не делить боль, а беречь от неё.
— Решать за меня? — голос сломался. — Лишить нас последних месяцев правды?
— Он умолял меня не говорить, — Виктор смотрел на свои руки. — А потом... попросил присмотреть за тобой. И за садом. Это было его последнее «прости».
Я встала и ушла в дом. Заперла дверь. Смотрела в окно, как он сидит на скамейке, склонив голову. И плакала. Не от горя. От ярости. От предательства. От осознания, что все эти месяцы его заботы были не любовью, а долгом. Искуплением.
Сад, который стал моим
Прошла неделя. Виктор не приходил. Сад молчал. Я ходила между клумб, касалась листьев, которые он помог оживить. И понимала: гнев не вернёт Сергея. Не вернёт тех последних месяцев, когда он носил маску силы, а я верила, что всё хорошо.
Я нашла Виктора в его теплице. Он поливал орхидеи.
— Я не прощу тебя за сговор, — сказала я. — И не прощу себя за то, что не заметила его боли.
Он поставил лейку.
— Я не прошу прощения. Я выполнил просьбу друга. И... полюбил тебя. Отдельно от долга.
Мы смотрели друг на друга через горшки с цветами. Два взрослых человека с грузом потерь и обмана.
— Сад нужно полить, — сказала я наконец. — Розы засыхают.
Он кивнул.
Он не переступил порог моего дома. Но каждый вечер на столе у калитки появлялась свежая зелень или спелые ягоды. А я оставляла для него термос с чаем.
Иногда исцеление — это не прощение. Это решение идти дальше, неся в себе и боль, и благодарность.
Друзья! А вам приходилось когда-нибудь принимать любовь, в которой смешались боль и исцеление?
Подпишитесь, поставьте лайк, сделайте репост