Том III: Лик Творца
Глава 1: Лабиринт Безумия
Ветер в Мглистых Пиках выл, как раненый зверь, забираясь под латы, выстуживая кости, но этот холод был ничто по сравнению с леденящим огнем внутри. Месяц изнурительной погони по выжженным землям привел сюда — к зубчатому, неестественно правильному входу в скале, который не мог быть творением природы. Это была рана, нанесенная миру.
Его отряд поредел до горстки самых верных, закаленных в боях ветеранов. Они смотрели на него, ожидая приказа, и слепая вера в их глазах была почти невыносима. Он вел их на встречу с чем-то, что не поддавалось тактике, и они знали это.
— За этой дверью — не человек, — его голос сорвался на хрип. — Не ищите в его действиях логики, ее там нет. Ваша задача — отвлечь. Любой ценой. Я доберусь до него.
Дверь была из спрессованной тени, холодной на ощупь, словно кусок ночного неба. Он нашел слабость — едва заметную трещину, похожую на старый шрам. Вставил в нее клинок и обрушил всю свою ярость, всю накопленную боль. Дверь с тихим, похожим на стон звуком рассыпалась на черные осколки, которые испарились в воздухе, оставив запах озона и статического электричества.
Внутри ждало искаженное, неевклидово пространство. Стены пульсировали, как живые внутренности гигантского зверя. Воздух звенел от неслышимых частот, сводящих с ума. Они пробивались через залы, где с потолка капала расплавленная руда, застывающая на лету в виде стонущих, искаженных лиц. Ловушки Алхимика были не физическими, а ментальными, бьющими по рассудку. Один из бойцов, заглянув в случайное зеркало, отражавшее не его лицо, а клубок извивающихся червей, с тихим всхлипом вонзил себе в горло кинжал.
Ролан шел вперед, его тактический ум, привыкший к порядку, отчаянно пытался найти систему в этом безумии, и не находил. Этот хаос был не планом, а побочным эффектом самого присутствия Алхимика, как запах тления.
Наконец, они ворвались в центральный зал. И он замер.
Это была не тронная зала, а гигантская, пугающе стерильная лаборатория, похожая на чрево механического бога. В центре стоял тот самый Сердечный Форг — или его уродливый, гипертрофированный двойник. А рядом, спиной к ним, стояла худощавая, невзрачная фигура в простом сером балахоне, с головой, погруженной в голографические расчеты, плывущие в воздухе.
— Элион! — прогремел он, и его голос прозвучал глухо, поглощенный неестественной акустикой зала.
Фигура медленно, с нечеловеческой, костяной усталостью обернулась. Это был он. Но его когда-то утонченные эльфийские черты исказила неподдельная, всепоглощающая усталость. Глаза были похожи на потухшие угли, в которых тлели лишь последние искры одержимости.
— Капитан Ролан. Вы упорны, как термит, прогрызающий фундамент здания, даже не понимая его архитектуры. Надоедливо.
— Ты предал Цитадель! Ты убил тысячи! Ради чего? Ради этой… этой клоаки? — Ролан сделал шаг вперед, меч наготове.
— Предал? — усмешка Элиона была похожа на скрип ржавых петель. — Я пытался ее спасти. Спасти от главной лжи, на которой она стояла. От лжи о благодатном Преображении. От сладкой сказки о естественной смерти.
Он небрежным жестом указал на стену, где в трех прозрачных саркофагах, подсвеченных мертвенным синим светом, покоились три фигуры. Эльфийки неземной, ледяной красоты. Но их плоть была покрыта узорами из коры и лишайника, а из спины одной прорастали хрупкие, похожие на слюду, стеклянные крылья. Они были застыли в состоянии между жизнью и смертью, между эльфом и памятником самим себе.
— Моя жена. Мои дочери… Болезнь. Та самая, что вы с таким благоговением называете «Преображением». Она медленно, мучительно превращает их в растения, в камни, в пыль… Я искал способ остановить это. Обратить вспять. Но Мастера, мудрые и безразличные, как скалы, сказали: «Это — ваш естественный путь. Прими его». Прими? — Голос Элиона дрогнул, в нем впервые прорвалась настоящая, неконтролируемая боль. — Я создам свой путь!
Ролан видел боль в его глазах. Подлинную, вывернутую наизнанку агонию. Его собственная ярость, такая четкая и ясная, начала давать трещину. Как можно убить отчаявшегося отца? Но как можно простить того, кто утопил мир в крови ради спасения своей семьи?
— И ради этого ты обрек на смерть мой город? Моих людей?
— Ваш город? — в голосе Элиона вспыхнул огонь. — Это была всего лишь печь! Топливо! Энергия массового конфликта, страха и смерти — единственная сила, способная переписать законы реальности! Я не хотел убивать. Я собирал необходимый урожай, чтобы спасти тех, кто мне дорог! Вы все — просто… сырье!
И Ролан понял страшную правду. Элион не был тактическим гением или хладнокровным тираном. Он был безумцем, ослепшим от любви и отчаяния, возведшим свою личную трагедию в абсолют. И от этого он был еще страшнее. Его удар меча, занесенный еще на пороге, замер в воздухе. Убийство сейчас выглядело бы не актом правосудия, а актом милосердия. А он не был готов к милосердию. Он жаждал мести.