11 октября 1900 года в Киеве в семье мещан Хаима и Рохли Фридлянд появился на свет второй сын, которого назвали Борей. Так появился на свет будущий советский карикатурист, известный как Борис Ефимов, проживший почти 108 лет. Родился он в Киеве, а с 1922 года и до конца жизни работал, с одним перерывом, в редакции газеты "Известия" в Москве
У многих людей, живших с ним в одно время, постоянно возникали ассоциации с мифическим Агасфером (Вечным Жидом), обречённым скитаться до Второго Пришествия. По преданию один иерусалимский ремесленник, мимо дома которого вели на распятие Иисуса Христа, нёсшего свой крест, отказал Иисусу и оттолкнул его, и за это был осуждён на скитание по земле и вечное презрение со стороны людей.
"Меня нередко именуют "ровесником века". Но если придерживаться точных фактов, то я старше двадцатого столетия, поскольку родился в прошлом, девятнадцатом веке и прожил в нем целых три месяца", – писал художник накануне своего столетия.
Хаим Фрилянд был настолько хорошим сапожником, что Киевское упрощенное ремесленное управление предоставило право "производить обувное мастерство". Причём это не семейная байка, у потомков сохранился соответствующий документ.
"Молодость моего отца прошла на Кавказе среди малочисленной народности – татов. Переехав впоследствии в Киев уже взрослым человеком, он встретился там с красивой "дивчиной" с Черниговщины. Они поженились. И родились у них два сына. Сначала – Михаил, который впоследствии стал известнейшим журналистом и избрал себе псевдоним – Кольцов, и спустя два с половиной года – Борис, то есть – я.
Родители наши были простые люди, трудолюбивые и хозяйственные. Маленькая семья жила скромно, но безбедно. Отец не получил никакого образования, но обладал, что называется, золотыми руками. Он отлично тачал сапоги, портняжил и столярничал, переплетал книги, мастерил чемоданы и портфели, чинил замки и часы…
Вскоре после моего рождения по соображениям, о которых я так и не удосужился узнать, родители переехали из красавца Киева в невзрачный, но бойкий городок Белосток, расположенный вблизи русско-германской границы".
Рисовать он начал как раз тогда, когда в Петербурге заработала Государственная Дума:
"Рисовать я начал рано с пяти-шести лет, и "художественное творчество" моё носило весьма своеобразный характер. Мне было неинтересно рисовать с натуры. (…) Я предпочитал покрывать бумагу фигурами и персонажами, созданными собственной фантазией, питавшейся обрывками разговоров взрослых, рассказами старшего брата и, больше всего, содержанием прочитанных исторических книг".
В Белостоке сначала Мишу, а потом Борю определили в реальное училище, то есть дали возможность получать такое среднее образование, при котором не было древних языков, как в гимназии, зато давали больше математики и физики.
В конце лета 1911 года отец взял с собой Борю в Киев, чтобы посмотреть, как государь будет там открывать памятник своему деду.
"Пробившись с отцом в первый ряд многолюдной толпы, я отлично разглядел царя, ехавшего с семьёй в большой открытой карете. К моему наивному удивлению, он был не в золотой короне и горностаевой мантии, а в скромном военном кителе".
Два года спустя обсуждали бурно в доме и дело Бейлиса. Миша и Боря хором распевали частушку:
"Чтобы рассеять "Дела" мрак,
Помощник прокурора Виппер
Сошелся с Веркой Чеберяк
И получил от неё триппер".
А затем летом Хаим возил детей в Германию – показать новенький монумент, возведённый к столетию "битвы народов" при Лейпциге. Но путешествие было прервано телеграммой о смерти дяди Овсея. Пришлось срочно ехать в Киев.
Там они и узнали о начале войны. Затем возвращение в Белосток.
Восемь месяцев спустя война дошла до Белостока. Миша уже закончил училище и поехал поступать в столичный психоневрологический институт, родители зацепились в Киеве, а он забрался в такой глубокий тыл, куда немцы, как тогда казалось, уж точно не дойдут, – в Харьков.
Там Боря стал ходить во 2-е реальное училище, что возле Иоанно-Усекновенского кладбища.
"Здесь царили образцовый порядок, культурные и вежливые взаимоотношения учителей с учениками. Было чисто, спокойно, благовоспитанно. Мне нравилось и то, что каждому ученику отводилась отдельная удобная парта, а не двойные, грязные и облупленные, как в Белостоке. От этого и училось как-то легче. У меня были только четвёрки и пятёрки (в том числе и по рисованию…) И педагоги тут не носили никаких издевательских кличек – их вежливо именовали только по имени-отчеству".
А потом была первая публикация.
"Пользуясь фотографиями в журналах, я смастерил несколько шаржей на популярных депутатов Государственной думы – Милюкова, Гучкова, Хомякова и других, а также и на председателя думы – Родзянко. И рисунки эти отослал в Петроград брату, который весьма успешно делал первые шаги в журналистике… Можно себе представить мое потрясение, когда недели через три я, развернув свежий номер роскошного литературно-художественного журнала "Солнце России", обнаружил занимавшее целые полстраницы свое произведение – шарж на Родзянко. Под рисунком был напечатан юмористический текст".
Там же появилась и подпись "Бор. Ефимов".
Реалист Боря любил ходить в городской театр Синельникова и внимательным читателем журнала "Новый сатирикон". Как-то во время спектакля "Ревизор" на сцену вышел администратор и зачитал манифест об отречении государя.
В марте 1917 года он уехал в Киев. Вскоре окончил училище и поступил в Киевский институт народного хозяйства, откуда перешел на юридический факультет Киевского университета.
В Киеве Боря увидел Александра Керенского, а затем и генерала Лавра Корнилова. И Раду увидел. И всех нарисовал в своей манере.
Особенно невзлюбил он Симона Петлюру: "Петлюровцы выпускали несколько крикливых газеток и даже сатирический журнальчик "Гедзь", страницы которого пестрели грубыми издевательским карикатурами, сеявшими национальную рознь и вражду к "московсько-монгольським хамам".
В 1919 году Ефимов уже работает у большевиков – на наркомат по военным делам, а затем переезжает в Одессу и в Москву. И, надо сказать, он научился "колебаться с генеральной линией". И помогли ему не только киевские уроки безвременья, но и случай, происшедший вскоре после смерти Ленина.
"Существовал тогда журнал "Прожектор", его редактировала сестра Ленина Мария Ильинична Ульянова. Журнал интересный, живой. Шаржи были там в порядке вещей. На Калинина, на Луначарского, на других вождей. И кто-то сказал: а что, если дать шарж на Сталина? Тогда об этом можно было думать – его ещё не сильно боялись, хотя уже знали, что он человек самолюбивый и мстительный, всё помнит. Это было вскоре после смерти Ленина. Сталин только набирал силу, но все как-то чувствовали, что он опасен. И уже не решались ему противостоять.
Все решили попробовать – показали Марии Ильиничне. Довольно мягкий. Низкий лоб сделал еще ниже, усы ещё гуще, сапоги ещё тяжелее. Но без злобы, осторожный такой. Не колкий. Мария Ильинична сказала, не улыбнувшись: "У него тут лисья рожа. Не знаю, не знаю". Послали в ЦК Товстухе – помощнику Сталина. И этот шарж вернулся от него с маленькой бумажечкой, на которой было написано: "Не печатать"".
Сходили ему с рук и первый альбом с предисловием Троцкого, и работа под руководством Бухарина и даже расстрел брата – Михаила Кольцова.
"Хозяину представили на утверждение мой арест, и уже было готовое дело с моим признанием, что я шпион, но он сказал: "Нэ трогать"… Он был Хозяин, и он посчитал что сейчас в его хозяйстве ему пока понадобится опытный карикатурист. (…) Из "Известий" меня уволили тут же". До 1945 года.
Под псевдонимом В. Борисов он вернулся к политической карикатуре (газета "Труд") и после прямого указания Вячеслава Молотова был вновь включён в обойму мастеров советской политической карикатуры.
Его работы публиковались на страницах "Красной звезды", "Фронтовой иллюстрации", а также во фронтовых, армейских, дивизионных газетах и даже на листовках, которые разбрасывались за линией фронта и призывали вражеских солдат сдаваться.
В поисках сюжетов для своих работ Борис Ефимов неоднократно выезжал в действующую армию. Особенно убедительно у него получались Гитлер со своим окружением. А потом его направили на Нюрнбергский процесс.
Фронтовые впечатления Бориса Ефимова, а также его живые наблюдения на Нюрнбергском процессе легли в основу нового альбома его рисунков "Уроки истории", который увидел свет в 1946 году.
В 1948 году выходит сборник его карикатур "Мистер Доллар", а в 1950 году – альбом рисунков "За прочный мир, против поджигателей войны". Он рисует карикатуры на "безродных космополитов", "убийц в белых халатах" а затем и "израильских агрессоров". К счастью, отец, умерший в 1945 году, этих художеств отпрыска не увидел. А вот мать, Рахиль Шеваховна, видела практически всё, ведь она ушла в 1969 году.
В 1950-м, а потом в 1951 году Ефимов был удостоен Сталинской премии, в 1954 году избран членом-корреспондентом Академии художеств СССР, в 1957-м – членом правления Союза художников СССР, в 1958 году ему присвоено звание "Народный художник РСФСР", а в 1967 году – "Народный художник СССР".
Лауреатом Государственной премии он стал в 1972-м году при Брежневе, а вот Героя Социалистического труда ему в 1990-м успел дать Горбачёв.
Ефимов был награждён тремя орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, тремя орденами Трудового Красного Знамени, орденом "Знак Почёта", болгарским орденом Кирилла и Мефодия I степени, многими другими наградами. Последним в этом ряду был орден Почёта, врученный Владимиром Путиным на 105-летие. Однако из всех своих наград он больше всего ценил медали "За оборону Москвы" и "За победу над Германией".
В общем, пережил всех и вся, включая Советскую власть, и дождался второго пришествия капитализма в России.
И даже заметил о городе, где родился: "Киев стал очагом не "русской национальной идеи", а центром украинского "самостийно-незалежного" движения. (…) Но, должен засвидетельствовать, жизнь в Киеве продолжалась. Люди не перестали встречаться, смеяться, влюбляться, ревновать, вступать в браки, разводиться, петь песни, сочинять стихи, ходить в театры, одним словом, жить".
Так и Борис Ефимов – ходил в театры, пережил двух жён и продолжал "одним словом, жить", как и положено, Агасферу, вплоть до 1 октября 2008 года.