Найти в Дзене
Кино|вино и домино

Зачем режиссеры заставляют нас смотреть на уродство: красота отвратительного в кино

Представьте: вы смотрите фильм, а на экране — грязь, кровь, физиологические отправления, лица, искаженные гримасами безумия. Первый импульс — отвести взгляд. Но что, если именно в этом отвратительном скрыта особая правда, а за ним — пугающая, но настоящая красота? Давайте разберемся, как режиссеры превращают уродство в мощнейшее художественное оружие. Эстетика безобразного — не про то, чтобы шокировать ради хайпа. Ее корни уходят глубоко в философию. Еще в XIX веке Карл Розенкранц в «Эстетике безобразного» утверждал, что уродство — не отсутствие красоты, а самостоятельная сила, выражающая дисгармонию, деформацию и вызов идеалу. Немецкий мыслитель Теодор Адорно и вовсе заявил, что после ужасов XX века «искусство обязано бросить вызов собственной концепции прекрасного, чтобы оставаться правдивым». Проще говоря, в мире, пережившем Холокост и войны, рисовать только розовых пони — значит лгать. Искусство должно смотреть в бездну — и показывать ее нам. Ярче всего этот принцип воплотил францу
Оглавление

Представьте: вы смотрите фильм, а на экране — грязь, кровь, физиологические отправления, лица, искаженные гримасами безумия. Первый импульс — отвести взгляд. Но что, если именно в этом отвратительном скрыта особая правда, а за ним — пугающая, но настоящая красота? Давайте разберемся, как режиссеры превращают уродство в мощнейшее художественное оружие.

Не просто шок: Безобразное как философия

Эстетика безобразного — не про то, чтобы шокировать ради хайпа. Ее корни уходят глубоко в философию. Еще в XIX веке Карл Розенкранц в «Эстетике безобразного» утверждал, что уродство — не отсутствие красоты, а самостоятельная сила, выражающая дисгармонию, деформацию и вызов идеалу.

Немецкий мыслитель Теодор Адорно и вовсе заявил, что после ужасов XX века «искусство обязано бросить вызов собственной концепции прекрасного, чтобы оставаться правдивым». Проще говоря, в мире, пережившем Холокост и войны, рисовать только розовых пони — значит лгать. Искусство должно смотреть в бездну — и показывать ее нам.

Ярче всего этот принцип воплотил французский философ Жорж Батай. Он видел в безобразном «проклятую часть» культуры, связанную с нарушением табу и высвобождением подавленных инстинктов. Его идеи — готовый сценарий для самого мрачного арт-хауса.

Дэвид Линч: Сюрреалистический кошмар под кожей реальности

Король современного кинопотрясения — Дэвид Линч. Он не показывает монстров в классическом понимании. Его ужас прорастает из трещин в самой реальности.

  • «Синий бархат»: Идиллический городок с белым частоколом и алыми розами. Но камера ныряет под землю, где в грязи копошатся насекомые. Это метафора Линча: под гладкой поверхностью нормальности скрывается гниение и первобытный ужас.
  • «Малхолланд Драйв»: Здесь красота (мечта о Голливуде) и уродство (распад личности, самообман) неразделимы. Сцена в театре Club Silencio, где героиня рыдает под испанскую песню, — это момент, когда прекрасная иллюзия трескается, обнажая пустоту.

Линч не пугает нас призраками. Он пугает нас распадом собственного «я», тем, что знакомое и привычное может в любой момент обернуться кошмаром.

Алексей Герман: Ад как документальная хроника

Если Линч — это сюрреалистический сон, то Алексей Герман в своей последней работе «Трудно быть богом» — это документалист, снимающий ад с натуры.

Его черно-белый Арканар — это мир, тонущий в грязи, физиологических отправлениях и бессмысленной жестокости. Здесь не к чему прислониться взглядом. Камера, как потерянный путник, блуждает по коридорам замков и улочкам, заполненным орущей, плюющейся толпой.

-2

Зачем это нужно?

Герман не просто показывает «шокирующий контент». Он создает тотальный опыт, чтобы мы почувствовали то, что чувствует его герой — дон Румата. Землянин, посланный наблюдать за средневековой планетой, он пытается сохранить человечность. Но грязь мира постепенно засасывает и его. Его красивый гуманизм разбивается о реальность, где «ученые» дерутся из-за самогонного аппарата, а единственный намек на искусство — унылая мелодия, от которой у ребенка болит живот.

Фильм Германа — это притча о кризисе гуманизма. О том, что happens, когда просвещенный разум сталкивается с непробиваемой стеной первобытного хаоса. И уродство здесь — единственно честный способ это показать.

Почему мы это смотрим? Личный катарсис

Смотреть такое кино — испытание. Но в этом и есть его цель и странная «красота».

  1. Правда вместо лжи. Оно отказывается приукрашивать действительность, предлагая нам не побег от реальности, а ее радикальное и честное исследование.
  2. Катарсис от противного. Мы не испытываем очищающего ужаса, как в греческой трагедии. Катарсис здесь наступает после финальных титров. Это чувство огромного облегчения, что кошмар закончился, и ты можешь вернуться в свой, условно чистый и упорядоченный мир. Это облегчение заставляет по-новому ценить хрупкость цивилизации и разума.
  3. Красота открытия. Есть особая эстетика в том, чтобы разглядеть сложную структуру в хаосе, поэзию — в распаде, а истину — в том, что мы привыкли прятать. Это красота глубоководного исследования, где на поверхность достают не блестящих рыбок, а пугающих, но реальных обитателей тьмы.

Красота отвратительного в кино — это не про любование грязью. Это про мужество смотреть на мир без розовых очков. Это искусство, которое вместо утешения бьет тревогу, заставляя нас просыпаться и помнить о том, что под тонким слоем цивилизации всегда плещется темная, хаотичная, но неотъемлемая часть нас самих.

А какой фильм, показывающий «красоту отвратительного», произвел на вас самое сильное впечатление? Делитесь в комментариях!