Сегодня, 9 октября, я опубликовал 351-й пост в рубрике #ЛюдиКнигиИЗО. Начинал на Фейсбуке, продолжаю ВКонтакте. Больше двух лет назад мой друг по ФБ Ирина Ильченко ни с того, ни с сего стала постить репродукции картин, на которых изображены читающие книги женщины. Моя душа взалкала гармонии и гендерного равновесия. Я стал постить картинки с читающими мужчинами. Два года мы с Ириной шли по этой дороге вместе, теперь я остался один. Увлёкся. Делаю открытия, а попутно и приобретения. В искусстве я коллекционер, и рубрика #ЛюдиКнигиИЗО существенно повлияла на мою собирательскую стратегию, сместив её в сторону мужского портрета. Хочу разместить уже готовые материалы рубрики на Дзене, но начну не с первого, а 351-го поста, предуведомив читателя о том, что общим правилом рубрики является поочерёдная публикация постов русских и нерусских художников, где русскость определяется подданством и принадлежностью автора к русской школе в различных видах изобразительного искусства. Но как учредитель конституции, я позволяю себе от неё отступать. На самом деле программа рубрики #ЛюдиКнигиИЗО не предусматривает обращения к фотографии. Маленькое лирическое отступление в оправдание.
Проходя службу в рядах Советской Армии в годы так называемой перестройки (1987–1989 гг.), я поднял мятеж, спровоцированный самоуправством прапорщика-дуболома. Дело в том, что как человека сколько-нибудь грамотного (два курса университета за плечами) меня назначили сочинять Боевые листки. Дело нехитрое, но сочинитель из меня неважный и спустя какое-то время я совершенно исписался, не зная уже, из чего высасывать ту чушь, которой полагалось заполнять формуляр Боевого листка. Писать правду (дедовщина, воровство и т.п.), понятное дело, было нельзя, а красиво врать я не умел, да и до сего дня не научился. Но раз в неделю, хочешь не хочешь, надо было что-то измышлять. Я, наверное, запускал это дело, как мог, но бдительный прапорщик, простите, старший прапорщик, однажды вечером всё же засадил меня за написание Боевого листка. Я что-то там навалял размашистым почерком с большими пробелами и вместе со всеми, как полагается, отбился. Среди ночи старший прапорщик поднимает меня с постели, подводит к Боевому листку, уличает в халтуре, снимает с доски моё творение, рвёт его и приказывает тут же изваять новый, отменного качества. Я был в ярости. С художником так нельзя. Да — мазня, но рвать-то зачем?! К тому же «ночью детям надо спать», а не ублажать самолюбие старших прапорщиков. И я ему отомстил. Уже не помню из какого журнала, а все тогдашние иллюстрированные журналы были «перестроечными», я шариковой ручкой, не имея ножниц, «вырезал» три репродукции скульптур Вадима Сидура, среди которых была, например, скульптура «Погибшим от насилия», очень выразительно изображавшая человека на коленях с заломленными и связанными руками, наклеил в шахматном порядке эти три картинки на Боевой листок, а на оставшиеся свободными площади вывел полные возмущения строки, в которых живописал свои страдания от несения бессмысленной службы ротного борзописца. Форменный бунт. С особой тщательностью, помню, я вывел заголовок, в котором у букв были глаза, рожки и прочая орнаментальная ерунда, которая после разбиралась с особым пристрастием, дескать, на что это я тут намекаю… В общем повесил я Боевой листок на место и пошёл спать. А прапорщик, простите, старший прапорщик, новый Боевой листок не прочитал, забыл. Зато его, заступив утром на службу, прочитал замполит роты, и тут уже досталось старшему прапорщику (кто понимал, потом очень смеялся, а мне и теперь смешно), но досталось, конечно, и мне. Однако времена были перестроечные, и после непродолжительного периода чморения в нарядах я пошёл на повышение: мне поручили делать ротную стенгазету, чем я с большим энтузиазмом и занимался до дембеля и демобилизовался раньше всех — 4 мая. Так что у меня с Вадимом Сидуром была история. С Юрием Левитанским тоже была история, но уже после армии и не напрямую, а через Сергея Никитина и Жанну Бичевскую, в исполнении которых мне очень нравились песни на стихи Левитанского «Поезд» и «Сжигаю мосты». И до сих пор нравятся. Я ведь знаю, как «бикфордовым шнуром дымится строка»…
Юрий Давидович Левитанский (1922–1996) посвятил Сидуру стихотворение «Памятник», а Сидур создал скульптуру «Бегство в Египет», вдохновленную стихотворением Левитанского. И именно Сидур оформил поэтический сборник Левитанского «Кинематограф» (1970), доставивший ему известность и положение выдающегося русского поэта последней трети XX века
Вадим Абрамович Сидур (1924–1986), советский скульптор, художник-график, поэт и прозаик. Участник Великой Отечественной войны, на фронте был тяжело ранен. Награжден Орденами Отечественной войны I и II степеней. Создал более пятисот скульптур, около тысячи гравюр и рисунков. В 1989 г. в Москве создан Музей Вадима Сидура.
«То, что представлялось многим вольной деформацией лица человеческого, было на самом деле криком, криком боли, скорби, плачем об этих людях…» — так о работах Вадима Сидура говорил Юрий Левитанский.
И вот я, 19-летний молокосос, это очень остро почувствовал в своей армейской ссылке. А не будь этого опыта, мог пройти мимо, пожимая плечами.